Она решительно не понимала, как можно не знать таких элементарных вещей.
– Я вы-зы-ва-ала! – прорыдала Вика. – Они скаа-зали, что не приедут!
– Да что за чушь! – Таня начала злиться. – Как это – не приедут? Мы что, в Мозамбике? Они обязаны приехать! Возьми себя в руки!
– Живот очень болит, – прохныкала Вика.
– Ну, так набери еще раз «ноль три» и объясни им все. У них специальная служба есть для перевозки рожениц. Приедет «Скорая» и отвезет тебя в роддом.
– А у меня контра-акт! – взывала Вика.
Тане показалось, что она сходит с ума.
– Какой контракт? О чем ты?
– Контра-а-акт с девятым роддомом. Там написано, что доставку они не обеспе-ечива-ают.
– То есть как это? – не поняла Таня.
– Му-уж опла-атил контракт. Чтоб я в девятом роддоме рожала. А на «Ско-орой» спрашивают: «У вас контракт с роддомом есть?» Я отвечаю: «Есть». А они говорят: "Вот и добирайтесь сами туда, с кем контракт.
На такси".
– Бред какой-то, – решительно заявила Таня. – Не могли они так сказать!
– Ска-азали!
– Ну, так позвони еще раз. И не говори им про свой контракт. Просто объясни, что тебе очень плохо.
Они обязаны за тобой приехать. В любом случае.
– Та-аня! – всхлипнула Вика. И вдруг закричала в голос:
– Ой! Больно, больно!
– Позвони в этот свой девятый роддом! – перебила ее Татьяна. – Пусть оттуда за тобой машину пришлют.
– Бо-ольно! Не мо-могу!
Плача не слышно. Только частое, болезненное дыхание.
– Эй, Вика?
Тишина.
– Вика?!
В ответ – хриплый шепот.
– Таня.., пожалуйста… Дмитровское шоссе, шестнадцать, тридцать три.., пожалуйста.., прошу тебя, Таня.
– Вика, я сейчас не могу. Позвони своей маме.
Или какой-нибудь подруге. Не знаю, кому хочешь звони!
Глухой стук. Похоже, телефонная трубка выпала из Викиных рук.
– Вика! Ответь сейчас же! Вика!
– Что ты кричишь? – К Тане подошел взволнованный Синичкин.
– Вика!
Но в трубке – только еле слышные стоны.
Таня в сердцах нажала на «отбой».
– Что случилось? – потребовал Паша.
– Да с дурой одной связалась, – зло ответила Таня. – Звонит среди ночи и нервы треплет.
– Выкинь из головы, – посоветовал Паша.
– Уже выкинула… – слабо улыбнулась Таня.
И вдруг спросила:
– Слушай, а как ты думаешь – ничего не случится, если мы выедем в Мележ чуть попозже?
Синичкин взглянул на часы:
– Прилечь хочешь? Прийти, в себя? Конечно, отдохни. Часок времени, думаю, у нас есть. Как раз и рассветет, по светлоте поедем.
Таня вскочила.
– Ну, раз мы не спешим… Тогда я сейчас вернусь.
– Че-го?! – Паша остолбенело уставился на нее.
– Езды тут всего ничего… – пробормотала Таня. – Посажу эту дуру в такси и сразу вернусь…
– Что ты несешь? – набросился на нее Синичкин.
Но Таня его не слушала. Она бросилась к выходу.
Павел так растерялся, что задержать ее не додумался или не решился.
А Таня вихрем скатилась по лестнице, прыгнула в «Пежо» и с визгом шин выехала со двора. Дом шестнадцать, совсем недалеко от центра…
Дороги были пусты, и «пежик» несся по Москве быстрее, чем самая скорая помощь.
«Ну, Вика! Ну, свалилась на мою голову!» – злилась Таня.
Вот и начало Дмитровского шоссе, еще минута – и показался дом шестнадцать, а рядом с ним кафе, где она с Викой сегодня обедала.
«Вот так вот! Покорми кого-нибудь один раз – и тебе тут же на шею сядут! Будут срывать среди ночи!»
Таня, не заботясь о спящих гражданах, на полном ходу, с ревом влетела во двор и заглушила двигатель.
«Тридцать третья квартира.., кажется, второй подъезд.., лифта ждать некогда.., бегом.., интересно, а эта дура хоть дверь отпереть догадалась? Вряд ли…»
Таня добежала до двери, сильно толкнула ее… Дверь подалась, и Садовникова влетела в прихожую.
И тут же на ее голову обрушился страшный удар.
Одиннадцатое июля, пятница.
Утро
Таня очнулась. Она лежала на чем-то мягком.
Перед глазами был угол комнаты, завешенное плотной шторой окно и одинокая свеча, стоящая на комоде.
Таня поняла, что лежит совершенно голая.
Попыталась поднять руку и обнаружила, что пошевелиться не может. Что-то держало ее. Повернула голову, увидела: ее рука перехвачена веревкой за запястье и привязана к спинке кровати.
Таня перевела взгляд. В поле зрения оказалась другая рука. Она также была привязана к спинке. Взгляд выхватил простую обстановку комнаты: сервант, телевизор. Предметы выступали из тьмы под светом еще двух свечей.
Таня дернулась и попыталась вскочить. Тщетно.
Веревки не пустили ее. Удалось только чуть приподняться: ноги также были привязаны к противоположной спинке кровати.
Охваченная паникой, она попыталась крикнуть, но изо рта вырвался только хрип.
Рот был заткнут чем-то грубым.
И тут в полумраке комнаты возник человек. Таня скосила глаза.
Это была Вика.
Красивая, с распущенными волосами. Одета в шелковое кимоно. В одной руке бокал шампанского, в другой – тонкая коричневая сигаретка. Сигаретка ?!
И еще: что-то не правильное было в ее осанке, это Таня заметила даже в неверном свете свечей.
Вика радушно, словно долгожданной гостье, улыбнулась Тане.
И та с ужасом поняла, что не правильно в ее фигуре.
У Вики не было живота.
Происходящее на секунду показалось Тане дурным сном. Кошмаром.
«Вика!» – отчаянно выкрикнула она, но, как это бывает во сне, изо рта вылетел только хрип.
– Проснулась, мое солнышко, – нежно проворковала Вика.
Она присела на кровать и нежно погладила Таню по щеке.
Та отдернула голову и выкрикнула: «Пусти меня!» – но изо рта опять послышалось сдавленное сипение.
– Ну что ты, миленькая, – сюсюкала Вика. – Не злись! Когда злишься, у тебя морщинки появляются.
А ты такая хорошенькая.
Она нагнулась над беспомощной Таней и нежно поцеловала ее в щеку.
– Не надо нервничать, – продолжала Вика. – Разве ты не рада? Наконец-то мы одни. И нам никто не мешает.
Она еще раз поцеловала Таню, на этот раз в шею.
Та снова дернулась и попыталась увернуться от Викиных губ, но у нее ничего не получилось.
А Вика проговорила:
– Я так мечтала о тебе. Я думала о тебе все эти два дня. Каждую минутку. Каждую секундочку. И вот ты наконец-то со мной.
Она встала, поставила бокал на пол, скинула кимоно и оказалась совсем голой.
И в этот момент Таня поняла: происходящее – не сон, не кошмар.
И она распята сейчас на кровати в той же самой позе, что и все убитые девушки.
Тут обнаженная Вика прилила рядом с Таней, прижалась к ней… Ее тело слегка подрагивало от возбуждения. Она ласково погладила Таню по волосам. Та резко отдернула голову.
– Ну, что ты, что ты… – пробормотала безумная. – Ты сердишься? Сердишься на меня за обман?
Что я прикинулась, будто рожаю? Но согласись: идея была классная! А когда я тебе про пирожки плела – сама чуть со смеху не скончалась! Ты думаешь, я умею печь пирожки? – Вика расхохоталась.
Испытующе посмотрела на Таню – будто ждала ответа. Вдруг опомнилась:
– Ах, да. Ты же не можешь говорить… Но по твоим глазам вижу: ты оценила мою идею! И вообще я о тебе все поняла: ты добрая девочка, не могла пройти мимо несчастной дуры-беременной. Вот мне и пришлось доигрывать этот спектакль. Ведь ты же никогда бы не пришла ко мне иначе. Ты никогда бы не решилась со мной поиграть… Правда? Я не сомневаюсь: ты уже знаешь, в чем дело? Знаешь, в чем смысл игры?
И чем она кончается? Ведь правда знаешь? – Вика заглянула Тане в глаза. – У-у, вижу, что я права.
Таня в ужасе резко дернулась от нее в сторону.
Внезапно тон Вики изменился. Она привскочила на кровати, нависла над Таней и спросила, теперь резко и зло:
– Ты – знаешь?!
Тон ее был полувопросительным-полуутвердительным.
Таня опять не ответила, но девушка что-то, видимо, сумела прочитать в ее глазах.
Она затрясла ее за плечи.
– Ты знаешь! – выкрикнула она. – Ведь ты же знаешь! Знаешь!
Вдруг она с размаху залепила Тане пощечину, А потом еще одну – по другой щеке.
Щеки будто обожгло.
– Ты знаешь!! – злобно, с ненавистью прокричала Вика. – Знаешь!! Откуда?! Откуда?! – повторяла она исступленно.
От боли и беспомощности из Таниных глаз потекли слезы.
Теперь ей стало по-настоящему страшно.
Очень страшно.
Вика вдруг отстранилась от нее и будто бы с раскаянием проговорила:
– Прости меня. – И повторила:
– Прости.
Но потом ее тон вдруг переменился на игривый:
– А я ведь тоже все знаю про тебя. Все, все знаю.
Откуда? Никогда не догадаешься. – Она громко и хрипло расхохоталась.
Тане было больно от пощечин и от беспомощности, и она против своей воли – хоть и не хотела показывать своей слабости – всхлипнула. Слезы появились на ее глазах, потекли по щекам.
Вдруг Вика снова резко сменила тон.
– Танечке больно, – сюсюкая, проговорила она. – Танечке сделали бобо. Бедная крошечка плачет!
И она наклонилась над ней и принялась вылизывать Танины слезы.
Таня дернулась, отбрасывая ее голову, – хотя в самой глубине души ей была приятна эта жалость.
– Ну, не брыкайся, не брыкайся. И не плачь, моя миленькая.
Она погладила ее по шее.
– Не плачь, мое солнце, – повторила Вика. – Не плачь, моя радость.
Потом она свернулась клубочком и снова прижалась к Тане.
– А хочешь, я все расскажу? – интимно прошептала она. – Все-все? Ведь тебе же интересно? Ведь ты же, типа, сыщик, да? Ты, наверное, старший оперуполномоченный, да? Хочешь, расскажу? А ты будешь тихонечко лежать и слушать…
Вика заглянула ей в лицо:
– Что ты молчишь? Скажи, ведь тебе интересно, да?
Тане не было интересно. Она почти не слышала эту ненормальную. Теперь она с ослепительной яркостью понимала, к кому попала в лапы и что, скорее всего, последует за всеми этими разговорами. Изнутри ее наполнял черный, мертвящий страх. И казалось, не осталось никаких иных чувств, кроме ужаса и желания хоть как-то оттянуть то, что, Таня знала, должно было совсем скоро произойти…
Оттянуть боль.
Боль и смерть.
И потому – даже не очень понимая, о чем ее спрашивают, – Татьяна кивнула.
– Ты знаешь, как я на тебя вышла? – продолжила хищница. – Он мне все рассказал.
Она снова улеглась рядом с ней и принялась играть ее волосами. Голос Вики снизился до шепота.
– Почему ты не спросишь, кто – он?.. А, да ты ж не можешь! Ты не можешь говорить! – Она грубо хихикнула, а затем стремительно вскочила на ноги – и вместе с переменой позы опять переменила тон. – А разгадка была так близка! – проговорила она язвительно. – Ты шла в правильном направлении. Но ошибочка вышла только с полом! Преступником оказался не он, а она. Не брат, а сестра.
Вика взволнованно заходила по комнате, делая странные движения рукой.
– Да. Да! – вскричала она, словно с кем-то споря. – Михаэль Пилипчук – мой брат. Братик. Мишенька! Михаэлюшка. Мишаня, – на разные лады повторяла она. – Славное имя, правда?
Она наткнулась взглядом на бокал шампанского, стоящий на полу, подняла его и махом выпила. Почему-то передернулась, словно там была водка, нашла на полу кимоно, накинула его на себя и запахнулась.
Чем больше Таня наблюдала за ней, тем очевидней становилось: она имеет дело с сумасшедшим, абсолютно не владеющим собой человеком.