Настеньку отвез к Марии, даже на похоронах сестры быть не дозволил. Боюсь за нее теперь вдвойне, за нее и Митю.
А пуще всего боюсь за Оленьку. После смерти Лизоньки она точно умом помешалась, заговаривается и почти не спит, бродит ночами по дому, бормочет что-то. Но выглядит на удивление здоровой, уже давно на щеках ее не было румянца, а нынче цветет, словно роза, в трауре хороша какой-то нечеловеческой красотой.
Страшусь... Страшусь за свою семью. Уповаю лишь на дружескую поддержку. Илья Егорович всегда рядом. И Антонио обещал остаться в поместье, сколько понадобится, чтобы создать для Лизонькиной могилки надгробный памятник. Я знаю, каким он будет, видел наброски...
* * *
Люся выглядела странно, никогда раньше Аглая не видела ее такой решительной и серьезной. Она смотрела на присутствующих так, словно знала потаенные мысли каждого, словно разгадала загадку, нашла убийцу, осудила и уже вынесла приговор. Люся всегда была такой – безапелляционной, уверенной в своей правоте, не раздумывающей над словами. Вот и сейчас она вскинула подбородок, в упор уставилась на Сандро.
– Что, думал, я буду молчать?! Думал, переспал со мной и заимел алиби?! – Люсин голос вибрировал от ненависти.
Аглая украдкой глянула на Свирида, тот сидел мрачнее тучи, ни на кого не смотрел, вертел в руках толстый почтовый конверт.
– Люся, что ты такое говоришь?! – выступить в защиту Сандро решился только Степаныч.
– А то и говорю, что есть! – Ноготь с облезшим алым лаком нацелился Сандро прямо в грудь. – Ну, так я расскажу им правду, мой южный друг? Ты же не станешь возражать?
Вместо ответа Сандро лишь пожал плечами, отвернулся к окну.
– Молчишь, – Люся покачала головой, – ну молчи, а я расскажу.
– Что ты расскажешь? – спросил Свирид.
– Расскажу! Все-все расскажу! Вот вы все думаете, Сандро – душка, Сандро – рубаха-парень. А никакой он не душка! Он маньяк!
– Почему маньяк? – ахнул Степаныч и испуганно покосился на напрягшегося Сандро.
– А потому, что это он Петьку нашего... – Люся запнулась, а потом решительно мотнула головой и продолжила: – Это он Петьку по голове ударил.
– Откуда ты знаешь? – Свирид медленно встал из-за стола, так же медленно направился в сторону Сандро. – Люся, это очень серьезные обвинения. – Голос его звучал спокойно, даже как-то буднично, но взгляд был внимательный и цепкий, как у готовящегося к прыжку зверя.
Аглая поежилась, крепче сжала мобильник.
– Знаю, потому что видела! – взвизгнула Люся.
– Что ты видела, Люси? – заговорил вдруг Сандро. Спокойно заговорил, без угрозы.
– Все видела! Я проснулась, а тебя нету. Думала, ты прогуляться решил, думала, мало ли что. Следом вышла, а ты там, у статуй этих...
– Что – у статуй? – Сандро смотрел только на Люсю, и во взгляде его черных глаз Аглае виделись сожаление и боль.
– Ты у статуй что-то делал, а потом куда-то исчез, – Люся прижала ладони к бледным щекам, крепко зажмурилась. – Я следом побежала, а там Петька. Ну, говори, было такое? Было?!
– Было, – Сандро обвел присутствующих мрачным взглядом, – только я его не убивал.
– А что ты делал у статуй? – спросил Свирид, приближаясь к Сандро вплотную.
– То же, что и ты, – огрызнулся тот. – Изучал механизмы!
– Какие еще механизмы? – Люся открыла глаза.
– Те, что спрятаны в постаментах, – ответил Сандро мягко. – Я в технике хорошо разбираюсь, думал, если пойму, что к чему, то смогу механизм починить. Пришел, а там Петр...
– Ночью решил механизмы изучать? – Аглая отложила телефон.
– Так уж получилось, – он улыбнулся белозубой, наглой улыбкой.
– И увидел на площадке Петьку?
– Увидел.
– А почему тогда не помог! – завизжала Люся. – Почему убежал, скотина такая?!
– Я не убежал, Люси, – голос Сандро упал до шепота. – Я не убежал, я хотел позвать на помощь.
– Не верю, – сказала она, но по голосу было слышно, что поверить ей очень хочется.
– Вот, – Сандро положил на стол свой мобильный, – посмотрите в исходящих, это я вызвал «Скорую».
К мобильнику потянулся Степаныч, внимательно изучил содержимое записной книжки, сказал, глядя на Свирида:
– А ведь не врет. И звонок есть, и я, помнится, сильно удивился, что «Скорая» так быстро приехала. Значит, ты?
– Я, – Сандро кивнул. – Я как пульс у него нащупал, решил, что нужно помощь вызывать...
– А прятался зачем? – спросила Люся.
– Заметил, что идет кто-то, решил, убийца возвращается, чтобы парня добить. Я только потом понял, что это ты, Люси. Ну подумай сама, зачем мне его сначала убивать, а потом «Скорую» вызывать? Я бы ушел спокойно и все...
– Кто тебя знает? – она всхлипнула. – Может, ты хитрый такой... Может, ты его не добил и решил вернуться, а я тебе помешала...
– Это не он, – Аглая решительно встала из кресла, подошла к столу.
– Не он? – Люся, казалось, обрадовалась ее словам. – А тогда кто?
– Я скажу, но в это будет нелегко поверить.
– Ты, Глаша, расскажи, выдвини версии, а мы уж решим, верить или не верить, – подбодрил ее Степаныч.
– Помните фотографии? Ну, те, на которых Дама смотрит на будущую жертву? – она перевела взгляд со Степаныча на Свирида.
– Это пустое, – Свирид нахмурился. – На снимке, который сделал Петр, нет ничего особенного.
– Откуда ты знаешь? Ты ж не видел, что получилось, – тут же насторожилась Люся.
– Петр сам мне сказал, незадолго до того, как на него напали.
– А еще что он тебе сказал? – спросил Сандро.
– Сказал, что нашел зацепку.
– И вот за эту зацепку его и убили! – Сандро сделал шаг к Михаилу, во взгляде его черных глаз читалась угроза.
– Думаешь, я? – Свирид скрестил руки на груди.
– Не исключаю такую возможность.
– Успокойтесь! – Степаныч рубанул кулаком по столу. – Это что же получится, если мы сейчас начнем друг дружку подозревать?! Аглая, что ты хотела сказать? – он перевел на нее взгляд.
– На снимке, который сделал Петр, нет ничего подозрительного, потому что он недостаточно информативный, – сказала она.
– Это ты сейчас о чем? – спросила Люся.
– Люся, Аглая предположила, что если бы на том снимке был изображен Петр, то картинка могла бы выглядеть совершенно иначе. Я прав? – Свирид говорил тихо, успокаивающе, как с одной из своих пациенток. От этой убийственной мысли на душе стало так тяжко, что горше уже некуда. Сейчас он попытается убедить остальных, что она невменяемая. Пусть, у нее есть доказательства!
– Верно, – Аглая растянула онемевшие губы в улыбке, на стол рядом с мобильным Сандро выложила свой телефон. – Именно поэтому я тогда сфотографировала Петю, для чистоты эксперимента. Сфотографировала и забыла, а сейчас вот вспомнила, – она замолчала.
– Вспомнила, и что? – спросила Люся, с жадностью глядя на телефон.
– Можешь посмотреть, – Аглая кивнула на мобильник.
Люся изучала снимок очень долго.
– Дама смотрит на Петьку, – наконец прошептала она. – Честное слово, смотрит, – добавила растерянно.
Мобильник пошел по кругу, а Аглая присела к столу, ожидая вердикта.
– Картинка не слишком четкая, – Степаныч сдернул с носа очки, озадаченно поскреб кончик носа, – но то, что наклон головы у статуи другой, очевидно. Аглая права, Дама смотрит именно на Петра.
– И что это значит? – задала Люся мучивший всех вопрос.
– Я думаю, Дама выбирает себе жертву, – Аглая сунула мобильник в карман джинсов.
– Прикольно. – Люся поежилась. – Ребята, мы тут вообще о чем говорим? Петьку по башке не статуя тюкнула. И вообще, если уж пошла такая пьянка, то на тебя, Глашка, Дама тоже должна была положить глаз. Ты ж тоже вроде как жертва...
– Она и положила, – Михаил достал из конверта фотографию, выложил на середину стола.
Аглая помнила это фото, сама видела его не так давно, видела, но не придала значения очевидному, просто кричащему факту. На снимке были изображены они с Михаилом на фоне статуи. Взгляд Дамы был направлен четко на нее, и во взгляде этом читалось что-то такое... жуткое. Аглая глубоко вздохнула, отодвинула от себя фотографию.
– Ты помнишь, когда был сделан этот снимок? – Михаил оперся руками о спинку Аглаиного стула.
– Нет, – соврала она.
– А я помню, – в его голосе послышалась грусть. – Снимок был сделан за день до того, как ты едва не утонула.
– Обалдеть, – выдохнула Люся. – Это что же получается? Получается, что всех тут мочит какая-то железная болванка?
– Пятнадцать лет назад убийства начались, когда в парке установили статую. – Степаныч поморщился, достал из нагрудного кармана пузырек с таблетками, сунул одну под язык.
– И прекратились, когда мой батя решил от Дамы избавиться, – продолжила Люся. – А потом Свириду пришла в голову чудесная мысль вернуть эту чертову статую на прежнее место, и история повторилась.
– Вы кое-что забыли. – Свирид уселся на пустующий стул рядом с Аглаей, сунул снимок обратно в конверт, словно ему было неприятно видеть то, что на нем изображено. – Убийства начались задолго до этого, еще в тысяча девятьсот шестнадцатом году. Почерк тот же, жертвы – девочки и молоденькие девушки.
– Ни один маньяк не протянул бы так долго, – хмыкнула Люська.
– А статуя тут при чем? – спросил Сандро. – Сам говорил, когда те события случились, еще никакой статуи и в помине не было.
Степаныч по-стариковски закряхтел, сунул в рот еще одну таблетку, сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Статуи, может, и не было, зато графиня Полонская была...
Дневник графа Полонского
2 июня 1916 года
Я мертвец. Отныне нет мне ни счастья, ни жизни. Дневник, верно, сожгу, но пока привычно доверю ему свою боль и муку.
В одночасье я лишился всего: дочерей, жены, веры, а взамен обрел все признаки чудовища и не имею сил бороться с зарождающимся во мне зверем...
Настенька погибла, ушла вслед за Лизонькой.
Я один во всем виноват, не уследил, ослеп от горя, потерял бдительность, опоздал...
Ночью, в самый темный послеполуночный час, обнаружил себя посреди парка. Не помню, как проснулся, как одевался и шел по спящему дому, помню только луну яркую-яркую и внутреннюю дрожь, от которой голова кругом и дыхание останавливается. К пруду я не шел, а бежал: сердце уже почуяло недоброе.
Она сидела на берегу, моя сумасшедшая жена. Сжимала в объятиях мертвое Настенькино тело, баюкала, точно младенца. На меня посмотрела таким взглядом, который мне никогда не забыть, погладила доченьку мою по мокрым волосам и запела. Чтобы не слышать это жуткое русалочье пение, я заткнул уши. Мне бы еще и глаза закрыть, да не смог, как зачарованный следил за той, что отняла у меня сначала дочерей, а потом душу.
Должен был догадаться, должен был на нее первым делом подумать, да, видать, ослеп от любви, не заметил, как Оленька моя превратилась в чудовище.
Она упала, как только закончилась песня, каменной статуей рухнула рядом с мертвой Настенькой. Нет, не умерла, я точно знал. Не умерла, а ускользнула от возмездия в свое вымышленное летаргическое царство...
Долго сидел на берегу рядом с мертвыми своими девочками, прислушивался к тому, как зверь внутри меня набирается силы, рассматривал доверчиво присевшего на мою ладонь мотылька, силился принять решение.