Он посмотрел новости по телевизору. Сводки, в которых его, Винса, упоминали, привели его в самую настоящую ярость. Это было хорошо. Ярость приглушает горе. Наконец-то можно было начать что-то делать – он поговорит об этих сводках со своим адвокатом.
***
Офис Фила Мёри располагался в обшарпанном с налетом копоти здании в Трайбеке, построенном в тридцатых годах прошлого века, когда архитекторы стали привыкать к идее, что собственно вид здания не имеет никакого отношения к его функциям. Предполагалось, что суровые, безжалостные и эффективные предприниматели времен Великой Депрессии получали разве что дополнительный стимул суровости и безжалостности от уродливости своих штаб-квартир (когда не были заняты прыжками на тротуар с высоких этажей в связи с испытываемыми ими финансовыми затруднениями).
Старомодная, среднего возраста секретарша адвоката приветствовала Винса холодным взглядом и фальшивой улыбкой.
– Эй, Винс! – Мёри радушно улыбнулся, разведя руки в гостеприимном жесте. – Как поживаешь!
– Фил, я…
– Кофе не хочешь ли? Или чего-нибудь покрепче? Впрочем, ты, наверное, готовишься к следующему мачту.
– Фил! Ты знаешь, зачем я здесь.
– Предполагаю. Садись, садись.
Винс сел, сел.
– Прими соболезнования…
– Фил, есть проблема.
– Конечно есть. Мы ее решим, Винс. Ты пришел и меня застал – половина проблемы ушла.
– Ты читал сегодняшний «Поуст»?
– Да.
– «Дейли Ньюз»?
– Да.
– «Крониклер»?
– Да, Винс, я их все читаю.
– Интернет?
– Естественно.
– Обнаружил что-нибудь любопытное?
– Много.
– Фил, моя жена погибла, а детей я прячу…
– Детей?
– Слушай, мне не нравится, что эти хамы постоянно намекают, что я убийца собственной жены. Серьезно. Я могу легко без этого обойтись, мне хватает забот.
– Винс, они же журналисты…
– Я не желаю, чтобы журналисты намекали, что я убил женщину, которую любил больше жизни. На то, что они думают обо мне, мне плевать, но у моих детей вся жизнь впереди, и мне бы хотелось, чтобы они жили без того, чтобы чувствовать себя обязанными защищать своего отца каждый раз, когда какой-нибудь подонок что-то говорит…
– Винс, позволь мне тебя прервать. Мы с тобой люди разумные, не так ли? Сто миллионов человек смотрело твой матч в прямой трансляции. Твое алиби нерушимо. С таким алиби можно оправдать кого угодно – Эйхманна, Джека Потрошителя, почти всю сегодняшнюю администрацию – словом, любого. Ни один разумный человек не подумает о подлоге…
– В мире очень мало разумных людей, Фил. Газеты пишут, что свидетельства судебных следователей фальшивые, и что убийство произошло после матча.
– Нет, этого они не пишут.
– Подразумевают. Если им верить, там у меня все подлог. Каждый день какая-то новая статья. Если часто повторять одну и ту же ложь, она в конце концов станет правдой. Илэйн часто это говорила.
– Ты преувеличиваешь, Винс. Я понимаю, ты возбужден…
– Фил, Фил, перестань. Возбужден! Мне нужна твоя помощь, прямо сейчас.
– Хорошо. Что ты хочешь, чтобы я сделал?
– Найди способ все это остановить.
– Что остановить?
– Инсинуации в прессе. По телевизору. По радио. Вчини этим гадам иск за клевету.
– Нельзя, Винс.
– Почему?
Фил посмотрел на Винса так, будто имел дело с человеком не совсем нормальным, чьи мучения нельзя устранить, но можно облегчить, выказыв сочувствие.
– Журналистов остановить нельзя, – сказал он. – Винс, свобода прессы – такая штука. Свободные они. Что хотят, то и пишут.
Винс нахмурился. Он знал Фила несколько лет, пользовался его услугами несколько раз, когда граждане с оппортунистским складом ума вчиняли ему иски, но только сейчас понял, что парень-то, оказывается, глуп.
Поспешно встав, Винс сказал:
– Спасибо тебе, Фил.
– Подожди.
– Нет. Спасибо.
Он быстро вышел из офиса. Шагая по коридору, злясь, думая, что же ему теперь делать, он едва не столкнулся с толстым белым мужчиной со слегка гротескными чертами лица, который сказал неожиданно приятным баритоном:
– Простите, у вас, кажется, есть проблема, требующая решения. Возможно, я могу вам помочь. Зайдем ко мне в офис.
Подчиняясь импульсу, Винс согласился зайти.
– Зовут меня Тимоти, – сказал толстый, закрывая дверь. – Тимоти Левайн. Тимоти Джей Левайн, если быть точным. Кофе не хотите? У меня, правда, только черный. Не думаю, что друг наш Фил Мёри может что-нибудь для вас сделать. Он ведь верующий фанатик.
– Простите, как?
– Верующий фанатик. Садитесь. Выпьем кофе.
Винс сел.
– Вы имеете в виду, что он верит в Бога? – спросил он, принимая миниатюрные чашку и блюдце из рук Тимоти.
– Увы, – сказал Тимоти Джей Левайн. – Последний адвокат, который верил в Бога, прозывался Абрахам Линкольн, и адвокат он, как оказалось, был весьма посредственный. Зато у него был превосходный метаболизм. Жрал как свинья и ни унции лишней не набирал. А мне вот приходится постоянно что-то исключать из диеты, чтобы вот в этот костюм влезать. Фил Мёри верит в фундаментальную правильность всего, что есть. Он верит, что юриспруденция есть необходимое зло. Он верит в свободу прессы. Он верит, что Санта Клауса нет. Это такая система верований. Неверующих людей не бывает, все дело в выборе предмета веры, и некоторых этот выбор делает, ну, скажем, недалекими. Не всегда, но часто. Фил Мёри верит, что в каждом деле, за которое он берется, следует делать только то, что уже было сделано в других делах раньше. Мои методы иные. Я могу себе это позволить. У меня богатые родители, поэтому я никак не завишу от этой работы, и работаю только ради профессионального удовлетворения. Поэтому я могу себе позволить разбирать каждый случай отдельно и тщательно. И желаю разобрать ваш.
Кофе оказался удивительно хорошим. Винс поглядел по сторонам и заметил наконец машинку для приготовления эспрессо, в углу. Странно – Тимоти будто знал, что вот сейчас Винс пройдет по коридору, и приготовил кофе заранее.
– А что вы можете для меня сделать? В общих чертах? – спросил он.
– Сперва залог, Винс. Некоторые правила я все-таки уважаю, и это одно из них.
– Сколько?
– Двадцать тысяч.
Винс вытащил чековую книжку.
– Немного же вы берете, – сказал он.
– Достаточно. Судебные издержки в эту сумму не включены, поскольку суда не будет. Ни вы никого не будете судить, ни вас не будут. Все, что я сейчас сделаю – я скажу, как вам следует поступать. Если вы последуете в точности моим инструкциям, все будет в порядке, и с вами, и с вашими детьми. Готовы?
Винс протянул ему чек. Быстро посмотрев на подпись, Тимоти сунул чек в стол и снова воззрился на Винса.
– Как у вас с письменностью? – спросил он.
– Что вы имеете в виду?
– Вы окончили колледж?
– Да.
– У вас был курс экспозиционного письма?
– Да.
– Успешно прошли?
– Кажется на «хорошо», но точно не помню.
– Хорошо-то оно хорошо, а только этого мало, – Тимоти быстро написал что-то на листе бумаги. – Вы войдете в контакт с этим человеком … он ассистент профессора литературы в Хантер Колледже. Вы будете платить ему сто долларов в час, и заниматься у него час в день, и в течении недели пройдете весь курс снова. Как пройдете, вы напишете эссе о том, какие эти репортеры жестокие, бестактные, несправедливые мерзавцы по отношению к вам. Покажете старику то, что получилось. Он сделает поправки. После этого вы отправите написанное во все газеты города. Они долго будут раздумывать, а тем временем вы приготовите речь и войдете в контакт со всеми национальными телекомпаниями. Вы выучите речь наизусть и произнесете ее на первом же канале, который согласится пустить ее в эфир. И в эссе и в речи вы упомянете, что считаете репортеров … и вы их назовете, каждого, по имени … что вы считаете их лично ответственными за любые психологические травмы, которые ваши дети уже получили, или когда-либо получат, в результате инсинуаций средств массовой информации. Вот и все.
– Что значит – все?
– Это все, что вам нужно сделать. Впрочем, нет, есть еще кое-что. Если профессор вам откажет, или его нет на месте, а у вас есть хороший знакомый среди репортеров, сходите к репортеру. Но следует быть уверенным, что он умеет писать. И пусть он вам поможет.
Винс некоторое время размышлял. Что-то слишком просто все.
– А если они откажутся печатать эссе? – спросил он.
– Конечно откажутся. Но я думаю, что есть все-таки на свете редактор, который решит, а чем черт не шутит, это в конце концов сенсация – боксер сам написал целое эссе. Да еще и грамотно! Если же никто, вообще никто, не захочет иметь с вами дела, вы упомянете в интервью … а уж интервью вы можете получить в любой момент – эти крысы за вами ходят постоянно, умоляя вас сказать хоть что-нибудь … вы упомянете, что хотели пойти на телевидение, но вам отказали. После чего все эти массовые информаторы будут выглядеть как безмозглые расисты, а вы будете выглядеть как … ну, не важно. И вы посвятите свой следующий бой на ринге … ну, не знаю … семьям, которые пострадали от средств массовой информации, и вы нокаутируете оппонента в третьем раунде, и на следующий день ваш портрет начнут печатать на почтовых марках. Заодно можете попросить своего тестя, чтобы он вас поддержал. Очень вовремя, кстати сказать.
– Вовремя?
– Тесть ваш разорился. Сочувствие в данный момент ему не повредит. Вы что, не слышали?
– Нет. Что? Разорился? Не понимаю.
– Просто позор – люди открывают газету только для того, чтобы читать о собственных проблемах.
– Не понимаю, о чем вы?
– Эх! Винс, все это в новостях передают дня три уже. Старик весь в долгах, денег нет, сидит дома в одиночестве. Газеты пишут о нем только в деловых приложениях, конечно, в основном, но «Дейли Ньюз» напечатала давеча большую статью на третьей странице. Они не упоминают вашего тестя по имени, но названия компаний должны же были навести вас на какие-то мысли.
– Когда это случилось?
– Недавно, Винс. Это один из тех относительно редких случаев, когда человек действительно разоряется полностью. Всё его имущество будет передано кредиторам в ближайшие дни. Ему придется, возможно, переехать в мотель, если остались наличные, в чем я сомневаюсь. Все друзья его уже успели бросить.
– У него есть сбережения.
– Все счета заморожены. Его судят на сумму, втрое превышающую то, что у него было.
– Первый раз слышу.
– Понимаю. Вы вели себя эгоистично, думая только о себе, что простительно в вашем положении. Вот номер профессора, – он протянул Винсу лист. – Передайте ему привет от меня. Он очень забавный парень. Или же найдите молодого репортера, у которого остались еще какие-нибудь иллюзии.
Тимоти Джей Левайн откинулся в кресле.
– Заведите каких-нибудь новых друзей, – продолжал он. – Прямо сейчас, не медля. Если вам нужно выбирать между сигаретами и сладким, выбирайте сигареты, только, смотрите, не пристраститесь. Если вам нужно отвлечься, идите в мир и совершите что-нибудь совершенно бескорыстное.
– Не понял.
– Это так, просто мысли. Это все, Винс. Я понимаю, что двадцать тысяч за пять минут – дороговато. Я бы дал вам инструкции бесплатно, но боюсь, что тогда вы не стали бы им следовать.
– Это не похоже ни на какие советы, которые получают от адвоката, – сказал Винс. Ему было неудобно. – Не скажете ли…