– Какой воскресный выпуск? – спросил Роджер.
– Тот, который я редактирую, – сказала она недовольно.
– Ты – редактор? – удивился Роджер.
– Очень смешно, – сказала она с еще большим неудовольствием. – Тебе что, слава ударила в голову? Я вдруг – никто для тебя, да? Тебе все равно, чем я занимаюсь?
– Конечно не все равно, – сказал он. – Только дай мне опомниться, пожалуйста.
– Нет, – сказала она, расстегивая ему рубашку. – Не знаю, где ты шлялся всю ночь, и мне плевать. В себя придешь потом. Расслабься и получай удовольствие.
– Комак, – сказал он. – Мне нужно быть в Комаке, в Лонг Айленде.
– Что ты несешь? Комак? – сказала она, расстегивая ему ремень.
– Что-то происходит в Комаке, – объяснил он.
– Сейчас четыре утра, – сказала она.
– Я знаю.
– Что такое может происходить в Комаке, – спросила она, ведя его к постели, – что более важно, чем секс с редактором?
– Не знаю, – объяснил он. – Понятия не имею, что там делается, в Комаке. Просто чувствую.
– Да, – сказала она, укладывая его на спину и снимая с него ботинки, носки и брюки.
– Бывает, на меня находит, – продолжил он объяснение. – Это что-то вроде инстинкта. Я знаю, где мне нужно быть … где происходит что-то сенсационное. Это как антенна такая у меня.
– Очень хорошо, – сказала она, скидывая туфли и становясь на колени возле него. Мысли Роджера плавали в тумане. Он обнаружил, что всерьез возбужден. Может, это любовь. Он подумал – а есть ли закон, согласно которому жених обязан знать имя невесты? Она все еще была полностью одета, минус туфли, а он полностью голый, и это тоже возбуждало. Она быстро скинула жакет, рубашку и юбку, расстегнула лифчик, и несколькими спиралевидными движениями выскользнула из трусиков. Она оседлала его очень нежно, но очень, очень уверенно. В принципе, он был против того, чтобы нейлоновые чулки терлись об его бока, но в случае Русой Загадки все было новым и волнующим. Он вспомнил с удивлением, как думал некогда, что у ее кожи неприятных запах. Наоборот. Притягательный. Из горла у нее вылетела мелодичная высокая нота. Он провел рукой ей по животу и тронул сосок, все еще прикрытый расстегнутым лифчиком. Груди у нее были маленькие, едва заметные. Это не имело значения. Ничего не имело значения. Секс с редактором был в данный момент самым важным делом в мире, не потому, что с этим сопряжены были какие-то непосредственные выгоды для данного журналиста, но, скорее, потому, что был он, секс с редактором, самым…
Самым важным…
Самым важным делом…
Самым важным делом … во всем …неблагодарном … но радостном …огромном … бесконечном … сволочном … стонущем … великолепном … мире!
Возможно.
То, что происходило в Комаке – продолжало происходить. Почему бы не забыть о том, что там, в Комаке, что-то происходит?
Русая Загадка лежала, разнеженная, на нем. Волосы ее щекотали ему щеку. Он отодвинул волосы.
Герой. Он – герой.
Герой уснул.
Он проснулся несколько часов спустя и обнаружил, что Русая Загадка не оделась и не ушла домой. Вместо этого она готовила в кухне завтрак.
Он сонно выполз из постели, прошествовал к письменному столу и упал на стул.
– Доброе утро, – сказала она. – Тебя сегодня непрерывно в новостях показывают. Как ты любишь яйца? Глазунью? Болтушку? Бекон?
Он закрыл глаза. Снова их открыв, он включил компьютер, качнулся, пришел в сознание, и стал просматривать новости. О статье Рики Гулда говорили все.
Он повертел головой, ища сигареты.
– Нельзя курить до завтрака, – сказала ему Русая Загадка, ставя дымящуюся тарелку перед ним. Она ускакала обратно в кухню и вернулась с апельсиновым соком и кофе. Сев напротив него, она принялась отковыривать куски от дыни и шумно и мокро их жевать.
– Я взяла на себя смелость забрать одно из твоих эссе для моего журнала, – сказала она.
– Каких эссе? – спросил он. Соображал он с трудом.
– Про эволюцию. Пойдет в набор, успею к следующему выпуску.
– Успеешь?
– Да. Не бойся, они пришлют тебе чек. Ставка очень хорошая.
– Ладно.
Нужно было о чем-то ее спросить.. Было бы неплохо узнать название журнала, в котором она работает, и заодно – как ее зовут. Может, он сумеет заглянуть ей в сумку, пока она моется в душе. Должно же у нее быть удостоверение. А готовить она не умеет совершенно.
Он залпом выпил сок и попробовал кофе. Существует только один способ испортить и без того невкусный растворимый кофе, и способу этому нельзя научить – с этим рождаются. Русая Загадка с этим родилась.
– Мне нужно в офис, – сказал он.
– Я так и подумала, – сказала она, рассудительно кивая. – Ты бы мог попросить их о повышении зарплаты.
– Сколько людей должны одобрить эссе, прежде чем его пошлют в набор?
– Я среди них главное лицо.
– Ты главный редактор?
– В моем разделе – да.
– Ну, хорошо, – сказал Роджер. – Денег мне не одолжишь?
– Конечно. Сколько тебе нужно?
– Шучу.
Глава двадцать вторая. Тет-а-тет
Четыре часа дня, и городок Комак выглядит пустынно, как обычно. Люди не выходят на прогулку в Лонг Айленде, это не принято. Вместо этого они выезжают на машинах. На половине улиц отсутствуют тротуары. Большинство домов – бежевые, зеленые или голубые.
Дом Гейл, цвета слоновой кости, выделялся среди остальных, как последний здоровый зуб во рту наркомана с большим стажем. Спортивного вида машина, набитая до отказа подростками, пронеслась мимо дома. Другая спортивного вида машина – стильный кабриолет, ведомый очень молодой, густо накрашеной женщиной, проследовал в противоположном направлении. Муж и жена, ссорясь, прокатили на небольшой скорости в белом Кадиллаке. Пожилая женщина за рулем Хонды. Другая пожилая женщина в желтом Феррари.
Подъехал Лерой, скрипнув колесами. Накренившись, внедорожник взобрался, качнувшись, на въезд.
– Забыл взять у нее ключи, – сказал он.
Грэйс фыркнула презрительно.
– Что? – спросила Гвен, готовая помочь.
– Забыл попросить у тупой пизды ключи от ее сарая.
Замок был смешной. Гибкая препьюбесцентная девочка могла бы легко открыть дверь ударом ноги. Раздражаясь все больше, Лерой провел некоторое время, пытаясь вломиться в дом не попортив замок, в то время как нервничающая Гвен и саркастическая Грэйс следили и задавали дурацкие вопросы.
– У, блеск, – сказала иронически Грэйс, входя.
– Прелесть, да? – поддержала ее Гвен.
– Ага, – сказала Грэйс.
– Не слушай ее, Грэйс, – предупредил Лерой. – Мисс Форрестер издевается.
– Я это понимаю, – парировала умная Грэйс.
Дом как дом. Наверху тонкая стенка отделяла одну от другой две миниатюрные спальни. Если ее убрать, будет лучше. Подвал с отдельной ванной оказался самым просторным помещением в жилище.
После беглого осмотра дома, Лерой кивнул Гвен. Она принялась за работу, мастерски орудуя плоскогубцами и стейплером, создавая систему слежения, которая вскоре превратила дом в стоглазого Аргуса чей мозг, в виде дисплея и приемника, был инсталлирован и подключен в подвале. Как показ диапозитивов – секция за секцией, жилье Гейл с пошлой «авангардной» мебелью из стекла, пластика, и светлого дерева появлялось на экране. Три записывающих устройства фиксировали все, что попадало на камеры и сбрасывали информацию на три разных драйва. Лерой включил свет в гостиной. Когда ей надоело путаться у всех под ногами, Грэйс, наконец-то начав нервничать, оседлала складной стул в подвале с целью выяснить, сколько временио американский подросток женского пола может провести молча и не двигаясь. Четыре минуты, прикинул Лерой. Грэйс управилась выдержать все шесть, после чего попросилась в туалет. Лерой посмотрел на часы. За окном уже темно. Раскат грома вполне соответствовал его настроению.
– Ладно, иди, – сказал он. – И быстро чтобы, животное.
В подвальной ванной нет воды, сообщила всем Грэйс.
– Хорошо, – сказал Лерой, шумно вздохнув. – Наверх. Быстро. Я пойду с тобой, если не возражаешь.
– Возражаю.
– И что, похоже, что мне до твоих возражений есть дело?
Оставив Гвен в подвале, они бегом поднялись наверх. За окном еще раз грохнуло. Свет в гостиной мигнул дважды. Грэйс зашла в ванную и заперлась там. Лерой снова посмотрел на часы. Время опасно приближалось, по его расчетам, к моменту начала действия. Ему показалось, что он услышал скрип двери черного хода.
Батюшки.
Ей обязательно нужно было захотеть ссать, думал яростно Лерой, непременно, и именно сейчас, да? Женский мочевой пузырь в четыре раза меньше мужского, а канал в десять раз короче. И эти существа требуют, чтобы им дали равные права! И мы, с большими мочевыми пузырями и длинными каналами – даем им эти права! О глупость человеческая!
В доме наличествовало постороннее присутствие. Ошибиться было невозможно.
И что же теперь? Он не мог дать знать Грэйс, постучав в дверь ванной и произнеся какие-нибудь ободрительные слова. Гвен была одна в подвале. Две женщины. Нельзя полагаться на женщин. Ему захотелось завыть. Он положил руку на рукоять пистолета. Скрипнула доска пола под чьей-то ногой. Пожалуйста, не сливай воду, Грэйс. Пожалуйста, не возись с кранами. К черту гигиену. Пожалуйста.
Снова раздался гром. Используя момент, Лерой пересек коридор так незаметно, как мог. Изначальный план стал неприменим. Всё было зря – установка электронного наблюдения, ожидание в подвале, ловушка, всё. Теперь можно рассчитывать только на старые, веками проверенные методы – два яростных охотника выслеживают друг друга.
Он пытался не дышать. Следовало дать глазам привыкнуть к сумеркам задней комнаты, но времени не было. Проход к задней комнате дверей не имел.
Боковое зрение в сумерках работает плохо, и обычное зрение тоже. Лерой кинулся вперед, согнулся, присел, упал на колено, перекатился, поводя пистолетом – налево, направо, налево. Никого. Справа никого не было. Тень слева отбрасывалась дубовым комодом, на котором красовались миниатюрные бюсты знаменитостей прошлого, центральной фигурой был Бетховен. Он вгляделся в проход, из которого только что появился сам. Инстинкты подвели. Он почувствовал себя глупым неумехой. Новая тень возникла у него за спиной, и скругленный край стула соединился с верхом головы. Лерой упал лицом вперед, не издав ни звука.
Придя в себя – через пять минут? через час? через день? – он обнаружил, что сидит на стуле в гостиной, а руки его – в наручниках, за спиной. И, о вероломство! позор! труба! Труба за ним, сзади, и цепочка, соединяющая кандалы, за этой трубой. Голова раскалывалась от боли, и когда он попытался поводить глазами, боль поднялась, как уровень игры теннисного чемпиона в Уимблдоне, и он чуть снова не потерял сознание. Неприкрытые коммуникационные трубы в гостиной. Какая прелестная архитектурная придумка.
Гвен была рядом, сидела на стуле, руки стянуты за спиной изоляционной лентой, правая нога прикручена лентой же к ножке антикварного комода, на котором помещался очередной бюст – собаковода Павлова в этом случае. У Гейл Камински была к бюстам страсть.
Лерой обнаружил, что Ладлоу сидит верхом на стуле перед ними, с пистолетом в руке, со скептической улыбкой на лице. Правильные черты лица.
– Ты что, член садомазохисткого клуба? – спросил Лерой. Язык повиновался плохо.