- Валяй, ударь меня, - процедил он. – Я тебя размажу сейчас.
Каль зло рассмеялся: если Ситте рассчитывал, что последние пятьдесят лет он провел только в редакции и на светских мероприятиях, то он просчитался. Драться он умел, и спортзал никогда не бросал, а потом и форму не потерял.
- Как пожелаешь, принцесса, - сквозь зубы прошипел он и сделал то, о чем мечтал все последние часы: резко выбросив кулак, с размаху хорошенько вмазал Ситте в подбородок. Но достаточно сильным удар не получился – Лей был готов и успел частично уклониться. А потом натурально зарычал и бросился, и с таким же удовольствием распустил руки.
Через пару секунд мужчины потеряли равновесие и рухнули на ковер, ожесточенно колотя друг друга коленями, локтями, кулаками, лбами. В какой-то момент Калю показалось, что он слышит какие-то окрики, но ни он, ни Лей, не остановились, пока на них вдруг не вылилось добрых три ведра ледяной воды.
- Я сказал: брейк, - орал Ксеар, стоя прямо над ними. – Разошлись по углам, идиоты! Удалю сейчас обоих к чертовой матери!
Весь мокрый, Каль поднялся, со звоном в ушах, привкусом крови во рту и чувством полной нереальности происходящего. Лей также с видимым трудом разогнулся, смачно плюнул, вытер кровь с губ тыльной стороной ладони. Ситте, как и он, не поднимал глаз на Айи. Таким злым Ксеара Каль не видел никогда, и было из-за чего.
Они оба знали, что только что совершили преступление, да еще на глазах правителя миров. Они оба не раз и не два арестовывали людей за драки, чтобы потом Ксеар удалил их. И поэтому Калю было тем более удивительно ощущать полное удовлетворение и спокойствие в душе… и, кстати, он был уверен, что если бы их не прервали, он бы точно уделал Ситте.
Тишина висела в кабинете очень долго - так долго, что за это время все царапины и синяки зажили. Каль вновь машинально облизал губы изнутри, и привкус крови ушел. Тогда Айи шагнул к нему, и легким прикосновением исправил и высушил его разорванную, помятую одежду. А потом сделал тоже самое с Леем.
- Слушайте меня внимательно. Я очень зол, - процедил Ксеар, снова отойдя от них на расстояние вытянутой руки. – Я так зол на вас, что будьте уверены: вы оба будете наказаны, и так, что вам это не понравится. Совершенно не понравится, ясно?
Значит, удаления не будет. Каль кивнул, уголком глаза отметив, что Лей сделал то же самое. Дополнительно злить правителя мира не хотелось совершенно.
- А сейчас я хочу, чтобы вы сели, и мы с вами подробно обсудим все, что будем делать, когда Яльсикар и Аквинсар вернутся. Хотя, видит бог, я предпочел бы это обсуждать со взрослыми умными людьми, а не с двумя оленями в брачном периоде, по странному совпадению похожими на людей.
Каль оперативно зажевал свои губы внутрь, скрывая ухмылку: так эта фраза была характерна для Айи. Ненависть Ксеара к рукоприкладству была настолько всепоглощающей, что этот вопрос поднимался почти в каждом интервью с ним, каждым журналистом. Но все, чего удавалось добиться, в том числе ему – это сравнение дерущихся с разного рода нелестными видами животных.
Дракой, впрочем, Каль не гордился, и теперь, остывая, испытывал легкое чувство стыда. Но не перед Ситте, разумеется, а перед Ксеаром: надо же было ему появиться в такой момент. Сказал же, что уходит в Седьмой на пару часов, а потом взял и вернулся.
Миры Грея. Оболочка. Окраина полиса. Яльсикар.
Его брат удалился в медитацию так глубоко, что со стороны даже казалось, будто его тело мерцает и становится полупрозрачным. За три часа Аквинсар отвлекся лишь однажды – чтобы гневно обернуться на них и пробурчать, чтобы не мешали.
Яльсикар и Грей, переглянувшись, встали и отошли подальше.
- Мы что, так громко думали? – уточнил Люче. Яльсикар пожал плечами. Они оба добросовестно молчали почти час, надеясь помочь Аквинсару сосредоточиться, но в дыму над речкой-вонючкой просто невозможно было увидеть потенциал перехода, и Яльсикар перестал пытаться через несколько минут, блуждая взглядом по окрестностям. Смотреть, правда, было особо не на что: серая трава до горизонта, покосившиеся опоры ЛЭП, очертания домов в той стороне, где город – самый тусклый индустриальный пейзаж из всех, которые он когда-либо видел.
Глаза Грея выглядели такими же потухшими, как и все вокруг, хоть он и пытался казаться бодрым.
- Мне очень жаль, что с тобой такое случилось, - не выдержав, сказал Яльсикар, когда они отошли на приличное расстояние от Аквинсара, и тот уже не мог их слышать.
- О, не надо. Не жалей меня. На самом деле я уверен, что получил по заслугам, - сказал с невеселой улыбкой Грей. – Просто я надеюсь, когда-нибудь это наказание кончится.
Его голос прозвучал так просто и спокойно, что было ясно: его обладатель не пытается ни лукавить, ни красоваться, ни напрашиваться на сочувствие. Он действительно так думал. И в душе Яльсикара поднялся инстинктивный протест и возмущение: что еще за самоуничижительный бред, подозрительно напоминающий религиозный фанатизм?
- Я тебя не узнаю. Ты всегда был таким жизнерадостным, Люче, таким оптимистичным, - выпалил он слегка сердитым тоном.
- Излишний оптимизм иногда выходит боком окружающим. Когда-нибудь задумывался об этом?
Яльсикар пожал плечами, удивленно глядя на Грея. Он думал лишь о том, что таким Люче ему совершенно не нравится.
- Грей, я не понимаю, о чем ты, - c искренним недоумением и даже досадой ответил он. – Тебя все так любили. Мы все тебя любили, все повелители – таким никто не мог больше похвастаться. Тебя любили абсолютно все.
Яльсикар с трудом сам верил в то, что произносил, но это была такая же правда, как и то, что он сейчас стоял напротив человека, который был одновременно и мертв, и жив. Его темные глаза сурово сверлили собеседника, но где-то в середине груди уже застряло гадкое предчувствие: ему и хотелось, и не хотелось продолжать дискуссию. Казалось, Грей вот-вот скажет нечто важное для него, но совершенно необязательно это будет приятно услышать.
- В тебе словно излучение какое-то было, столько счастья и… куда все это делось? – немного тише осведомился Яльсикар, все еще надеясь, что дурацкое предчувствие не сбудется. Он сам не заметил, как стал дышать реже, ожидая ответа.
Грей наклонил голову, и обильные морщинки вокруг его глаз обозначились резче в тусклом свете местного солнца, осветившего лицо.
- Ты не забыл, Яльсикар, что меня убили? – очень тихо спросил он. – Ненависть этого человека, если бы ее можно было бы положить на весы, уравновесила бы любовь всех остальных. А, может, и перевесила бы.
Когда Яльсикар открыл рот,Люче сделал необычно резкий жест рукой, решительно пресекая новые возражения.
- Просто дослушай меня, - потребовал он, с яростью фанатика в глазах. – Это не бред сумасшедшего и не посттравматический синдром. Я вовсе не считаю, что мой убийца не несет самостоятельной ответственности за свой поступок. Я всего лишь говорю, что ответственность есть и на мне. Я стал жертвой убийства не случайно. Да, меня многие любили, но никто не любил меня больше, чем я сам.
Яльсикар снова попытался возразить – мол, что тут дурного, ведь всякий знает, кто не любит себя – вообще никого не любит. Но вновь открыв рот, натолкнулся на еще более яростный взгляд Грея и осекся.
- Я знаю все, что ты можешь мне возразить, и даже больше. Я думал об этом тридцать лет – поверь, у меня было предостаточно времени на размышления. По большому счету, делать здесь больше нечего.
Создатель мира презрительно махнул рукой в сторону города на горизонте и вздохнул, а затем продолжил, понизив голос почти до шепота:
- Так вот, я был самовлюблен. Это не то же самое, что объективно высокая самооценка, поверь, разница мне известна. Я был просто вне себя от восторга и упоения, от своего величия, способностей, возможностей. И даже не замечал этого. Мне все давалось легко тогда, и легче всего – любовь и внимание. Я перестал их ценить – и тоже не заметил, когда. Я дурно обходился с женщинами и искренне полагал, что я здесь ни при чем, если они страдают. Если они настолько несовершенны, что привязываются ко мне, как собачонки, ну так что ж? Пусть работают над собой - я так тогда рассуждал.
Я даже не замечал, как это было мерзко. Как это было жестоко. Я лишь немного усомнился, когда дело дошло до расставания с одной девушкой… ее звали Зарайа. Мне показалось, она была какой-то необычной. Но потом и у нее был такой преданный взгляд, а я… мне казалось, это скучно невыносимо. Я тогда не знал, что лишь мое эго – вот что по-настоящему скучно невыносимо. Знаешь, как я ее бросил? Я просто сказал за обедом, что вечером у меня свидание с другой.
- С Альбуменой, - сухо подсказал Яльсикар.
- Да. Сейчас, знаешь, мне даже не верится, что я мог быть таким… бездушным. А она даже не разозлилась, просто очень удивилась, а потом смутилась. Это было так типично – меня все женщины так сильно любили, что прощали мне и такое. И я знал почему: они все готовы на все, чтобы оставаться на моей орбите, вращаться вокруг меня, как вокруг солнца. Ты знаешь, я вот прямо в таких терминах и обозначал это все для себя – я был беспредельно циничен, я наслаждался манипулированием ими, и даже не осознавал этого. Вообще ничего не понимал.
Грей замолчал, а гадкий холодный пузырь в центре груди у Яльсикара взорвался, сообщая внутренностям какую-то неприятную вибрацию, вызывая тошноту. Его зрачки расширились, словно от боли. Он невольно вспомнил, как сам расстался с Джарой – с помощью нехитрых манипуляций заставил ее сделать все неприятное самой. Да еще чувствовать перед ним вину. Это было нечестно, трусливо и не по-мужски. Почему он так поступил с ней, ведь раньше он не стеснялся быть откровенным с женщинами и вести себя если не порядочно, то хотя бы честно? Раньше у него получалось если не быть хорошим, то хотя бы не проявлять жестокости.
Возможно, как раз потому, что ее он любил больше других, размышлял Яльсикар. Потому что злился на себя. Потому что был задет… ранен. Но это его нисколько не оправдывало.
- Возможно, тебе станет немного легче, если ты узнаешь, что Зарайа в порядке, - буркнул он, рывком вытягивая себя из неприятных размышлений.
- Вы знакомы? – Грей резко поднял голову, и его брови поползли на лоб: Надеюсь, не…
Яльсикар криво улыбнулся:
- Нет, я с ней не спал, Грей. У нее с Аквинсаром любовь. И она, кстати, давно повелитель.
- Зарайа в Седьмом? – тихо переспросил Люче, и его лицо озарилось такой улыбкой, что Яльсикар застыл, завороженно глядя на нее, изучая оттенки облегчения, восторга, детского, лучистого счастья. Невозможно было не улыбнуться в ответ на такое.
- Вот теперь ты похож на себя, - заметил Бьякка.
Грей просто кивнул и закрыл лицо руками, явно переживая бурю эмоций. Яльсикар тактично отвернулся, взглянув на брата: тот все еще сидел, не шевелясь, в позе лотоса. Его взгляд был сосредоточен на тумане. Казалось, он мог просидеть так еще много часов. Вздохнув, Яльсикар потратил каплю энергии на создание шезлонга и улегся в него, прикрыв глаза. Серое небо, затянутое какой-то грязной дымкой, шевелилось над его головой, словно какое-то мерзкое варево, и видеть его не хотелось.