Танец меча - Дмитрий Емец 23 стр.

Эдя все смотрел. Вскоре ему стало казаться, что он видит двухэтажный дом с гаражом, сад, желтый спортивный автомобиль, горбатую худую собаку, похожую на русскую борзую, и все это было малень­кое, почти крошечное.

В замке царапнул ключ. Потом кто-то стал зво­нить и стучать. Эдя неохотно открыл. Перед ним стоял Мефодий. На скуле у него лиловело пятно — след от удара на платформе белгородского вокзала.

— Чего на засов закрываться? Украдет тебя кто? — недовольно поинтересовался он у Эди.

— Молчи, недоросль! Из университета пока не вышибли?

Меф качнул головой.

— Значит, все впереди! — утешил его добрый дядя. — Ну чего тебе надо? Кого позвать из белых господ?

— Эдя, ты повторяешься!

— А мне плевать! Каждый человек рассчитан на определенное число шуток. Сказав их, ничего но­вого он произнести больше не может, — зевнул Хаврон.

— К чему это ты? — напрягся Меф.

— А ни к чему. Просто получается, что надо или расставаться с человеком раньше, чем он начнет повторяться, или все прощать… Ладно, чего ты при­перся?

Меф засмеялся. Для человека, который не видел тебя примерно полтора месяца, это хороший вопрос.

— Вещи кое-какие взять… Где родители? Дома? — Буслаев оглянулся на дверь комнаты.

— Держатся за ручки.

— За чего держатся?

— За передние конечности. Это все амур с ар­балетом!.. Блин, не надо было ему мыла давать! Это он из-за мыла расщедрился! — запоздало сообра­зил Эдя.

Меф посмотрел на Эдю как на забуксовавшего шутника и ничего не ответил. Он выглядел устав­шим, почти загнанным. Эдя вернулся к созерцанию шара. Он слышал, как Меф поздоровался с отцом, с матерью. Поздоровался немного озадаченно. Отец и Зозо сидели на одном кресле и соприкасались щека­ми. Вопросов про учебу не задавали и напоминали зомби.

Меф пожал плечами. Он начал ходить по ком­нате и, приманивая, повторять ласковым голосом: «Джинсы, джинсы, джинсы!» Джинсы поверили и краем штанины выглянули — с дивана, где лежали под пледом. Меф сразу перестал притворяться ла­сковым.

— Ах, вот вы где! — сказал он злодейским голосом. Захватив с полки кое-какие книги, он вышел в

коридор и стал обуваться, когда за дверью, у лифта, кто-то затопал. Казалось, сотрясается весь много­этажный дом от крыши до фундамента. Готовый вы­звать меч, Меф потянулся к двери, но прежде, чем он коснулся засова, железная дверь рухнула на него со страшным грохотом.

На площадке покачивался жилистый громила с руками до колен и рыжей шерстью по всему телу. На громиле были кеды и футбольные трусы.

— Ку-ку! Я Зигя Пуф! А дверь посему упала? Я только хотел постусять! — объяснил он Мефу.

Рядом с гигантом стояла бледная, с узкими пле­чами девушка. В светлых брюках и шерстяной кофте с вылезшими нитками. Кофта была такая страшная, что настоящий бриллиант, болтавшийся на цепоч­ке, казался фальшивкой. К тому же он был запачкан шоколадом.

— Прасковья! — произнес Меф. Непонятно, то ли окликнул ее, то ли удивленно сказал сам себе.

— Ме-о-й! — с усилием выговорила Прасковья, и ее расширенные, точно после атропина, зрачки втянули и заключили в себе сдвоенное отражение Мефа. Отражение заметалось, стуча в стекло упря­мых глаз.

Человек рожден для того, чтобы отдавать, ина­че его разорвет. Прасковья же отдавать не умела и не желала. Как избалованный истеричный ребенок, попавший в игрушечный гипермаркет, она хватала одну игрушку за другой, несла несколько шагов, ло­мала, бросала и хватала следующую. И так до беско­нечности… И вот, наконец, нашла в витрине мишку, который, как оказалось, не продается. В первый раз в жизни ее «хочу» ударилось о «нельзя» и завыло, за­скулило, затряслось.

Ромасюсик выскочил откуда-то сбоку. Прыгучий, как теннисный шарик.

— Тук-тук! К вам можно? — спросил он уже после того, как вошел.

— Тебе нельзя! — сказал Меф, но Ромасюсик не пожелал расслышать.

— Тут все так мило! Особенно мне нравятся эти желтые пузыри на обоях! А что, когда здесь делали ремонт, Мефочка уже родился? — защебетал он.

Буслаев стал лениво поднимать руку для подза­тыльника, но его опередили. Внезапно Ромасюсик сам себе въехал в челюсть. Так сильно, что меш­ком осел на пол. Глаза у Ромасюсика вытаращи­лись и стали как два неподвижных куска сахара. Видимо, Прасковья полностью отключила ему со­знание.

— Мы будем тут жить, — сказал Ромасюсик из­менившимся голосом.

— Почему? — спросил Меф.

— Мне там скучно… Там одни уроды! Мы неза­метно угнали асфальтоукладчик и тихо, как мыш­ки, приехали сюда.

Меф поежился. — Разве тебе не все равно: быть с мраком или нет?

— Мне — да. Но это не все равно тебе!

— Поздравляю. Но я здесь не живу.

— Зато я буду, — спокойно ответила Праско­вья. — Ты не против?

Против оказался Эдя.

— Э-э! Нет! Тут одна комната! Я не собираюсь спать в ванной! — заорал он как раненый морж.

— Зигя! — сказала Прасковья, не повышая голоса. — Ты видишь этого человека? Этот гуманоид прячет шоколад!

Зигя присел на корточки. Теперь он опирался на все четыре конечности и недоверчиво смотрел на Эдю.

— У него есть се-нить шладенькое? — спросил он недоверчиво.

Эдя попятился. С точки зрения Зиги это было признание. Зачем пятиться? Чтобы перепрятывать! Зигя осклабился. В следующую секунду Эдя уже с воплями удирал на кухню, преследуемый гигантом.

Меф посмотрел на вышибленную дверь. Вспом­нил родителей, которые держались за ручки. Пу­скать в этот устоявшийся мирок Прасковью, которая все тут разрушит?

— Вы не будете здесь жить, — сказал он твердо.

— Почему? Я расширю квартиру пятым измере­нием. Вот у той вешалки пушу пастись табун чер­ных коней. А там, — Прасковья кивнула в сторону комнаты, — наверное, озеро. Я пока не придумала.

— Не в этом дело! Где ты — там смерть! Я не хочу, чтобы моих родителей и Эдю убили!

— Ты говоришь это мне?

Губы у Прасковьи побелели. С вешалки, под ко­торой так и не появился табун коней, посыпались зонты и пустые обувные коробки. Вздувшиеся обои стали сереть. Огонь появился только потом. В пер­вую секунду казалось, что обои скручиваются сами. Меф погасил огонь усилием воли, но тут же вспых­нула дверь в комнату.

Он погасил и ее, но внезапно понял, что и сам уже стоит ногами в огне. Прасковья не отводила от него взгляда. Лицо Мефа заливал пот. Его шатало. Пол наплывал на потолок. Он ощущал, что слабее Прасковьи. Но он защищал Зозо, отца, Эдю и потому не мог проиграть.

Он мысленно поднял с пола тяжелый зонт и руч­кой вперед послал его к Прасковье. Та развернула его в воздухе и швырнула обратно. Бросок был та­ким резким, что Меф остановил зонт только в двух сантиметрах от своего лба. И снова он мчался к Прасковье. Та была уже готова и перехватила зонт на полпути.

Теперь они сражались за него, как два гладиато­ра за один меч. Решилось все просто. Зонт сломался. Ручка попала в плечо Прасковье, а часть со спица­ми — в Мефа.

Прасковья расхохоталась. Дверь в ванную осы­палась стеклами.

— Ну хорошо, Мефочка! Мы с Ромочкой найдем себе другой домик! Вставай, тело!

Ромасюсик поднялся, выражение лица мало-помалу становилось осмысленным. Из носа на верх­нюю губу вылезла оса. Ромасюсик привычно сдул ее, как сдувают со лба прядь волос.

— А что, мы уходим?.. А как же посидеть? — спро­сил он и тотчас ответил сам себе: — Можешь хо­теть дальше!

— Зигя! — крикнула Прасковья. На этот раз сама, без Ромасюсика. Голос у нее был резким, как крик хищной птицы.

Гигант, переваливаясь, вышел из кухни. В руке он держал кетчуп. Изредка он подносил его ко рту и на­жимал. «Пркчччч!» — кетчуп вытекал, заливая край рта и подбородок. Из-за этого Зигя походил на вур­далака.

Втроем они вышли из квартиры. Вначале худень­кая, решительная Прасковья, за ней ковыляющий, как горилла, Зигя, изредка опирающийся на руки, и последним — бодрая кучка шоколада с живущей в голове осой.

Подождав, пока лифт уедет (Зиге пришлось сесть в кабине), Эдя кое-как поднял дверь и загородил проем.

— Знаешь что? Пожалуй, я исключу из списка кандидаток № 3, 5 и 8. Они чем-то похожи на твою девушку, — пропыхтел он.

— Прасковья не моя девушка! — с нажимом по­вторил Меф.

— А, ну да! А с другой стороны, почему бы и нет? Рассуждая логически: Дафну отзовут в Эдем, а Пра­сковья останется на земле. Она же в Тартар не со­бирается, или я не прав?..

Меф угрюмо уставился на Эдю. Его дядя тради­ционно оказался в курсе всего, что его не касалось. Информацию он черпал, в основном, от феи Трехдюймовочки. Только про дуэль с Ареем Эде ничего не известно. И, наверное, хорошо.

Другой способностью Хаврона было наносить удары в болезненные точки. Злиться на него совер­шенно бесполезно. Не Эдя виноват, что он бесчув­ственный слон, а ты сам, потому что куда тебя ни ткни — везде у тебя какая-нибудь вавка.

— Вытри кетчуп с майки! Со стороны кажется, будто тебя прирезали, — посоветовал Меф и отвер­нулся.

Меф выждал минут пять, чтобы не столкнуться с Прасковьей у подъезда (Зигя вполне мог закопаться в песочницу делать куличики или с воплями «кис-кис!» вглаживать в асфальт кошку), и оставил роди­тельский дом.