В конце концов, она сама задремала. Ее разбудила чья-то ладонь, прижатая ко рту, чтобы удержать от крика. Вздрогнув от неожиданности, Мариэтта с радостью рассмотрела в предрассветной мгле Элену.
— Тсс! Все в порядке. Сторож ушел. Я так и подумала — что-то случилось, но не могла прийти к тебе из-за сестры Сильвии, которая, как всегда, поднялась раньше всех и выпустила его из здания. Давай скорее наверх, пока она принимает хлеб от булочника.
В этот вечер, переодеваясь к концерту в белое шелковое платье, Мариэтта чувствовала себя на удивление спокойной. С тех пор как она стала солисткой, ей разрешили носить пышный кринолин. Проворным жестом девушка приколола к роскошным волосам цветок граната. Да, этот вечер был решающим в ее жизни, он может изменить все, и Мариэтта ощущала это каждым нервом, каждой фиброй души.
Ключ лежал в шкатулке для украшений. После часа или двух, которые она проведет с Аликсом, чем бы они ни были заполнены, ключ во что бы то ни стало нужно положить обратно в шкафчик. После этого огонь, бушевавший в ней, огонь свободы, будет укрощен, и она снова заживет обычной жизнью. Час назад, когда крытая галерея уже опустела, Мариэтта попробовала, подходит ли ключ к той двери, что вела в переулок. Она уже приготовилась как следует попыхтеть над замком, прежде чем удастся отпереть, но при помощи нескольких капель масла он открылся на удивление легко.
После концерта публика, как обычно, долго и восторженно аплодировала Адрианне. Сидевший во втором ряду Аликс воспользовался тем, что всеобщее внимание приковано к сцене, и незаметно подал сигнал Мариэтте, указав на дверь. Она прекрасно Поняла смысл жеста — он подождет ее снаружи.
Когда хористки вышли на улицу, там снова буйствовала метель. Аликс стоял невдалеке и ждал ее. Мариэтта подняла руку вверх, будто защищаясь от снега, и он узнал ее. К счастью для обоих, эскорт монахинь в такую погоду потерял бдительность, и стоило ей поравняться с французом, как он быстро извлек из-под плаща маленький букетик и сунул ей в руки.
— Когда? — коротко спросил он.
— Поздно ночью. Жди в переулке между Оспедале и церковью.
Он с радостной улыбкой кивнул ей и тут же растворился в бедой мгле, и Мариэтта видела, как ветер развевал поды его черного плаща. Никто, кроме Элены, не заметил этого краткого общения.
— Вот это да! — восхищенно прошептала она, — И цветы принес. Какие?
— Должно быть, зимние розы, — Мариэтта поспешно спрятала букетик под накидку — и рассмотреть толком не успела.
— Они так украсят твою комнату, — без тени зависти, радостно произнесла Элена.
Зимние розы нежно-белого цвета, каким иногда кажется фарфор, Мариэтта поставила в вазу темно-синего венецианского стекла, они рассыпались, подобно снежным хлопьям, выделяясь ярким белым пятном на красном дереве панелей стен. Мариэтта переоделась в простое темное платье — в нем она и собиралась пойти на первое в жизни свидание — и остановилась перед вазой с цветами, рассеянно дотронулась до нежных лепестков, потом вынула одну из роз, что покрупнее, и, обломив стебель, положила в бутоньерку на груди. Ей нестерпимо хотелось помчаться бегом в переулок сию же минуту, но необходимо было дождаться, пока все воспитанницы улягутся, а ночной сторож — ее тайный враг — завершит, наконец, традиционный ночной обход.
В пурге Аликс потерял дорогу, и ему пришлось изрядно поплутать по причудливо изгибавшимся улочкам и переулкам, перепутанным и однообразным, будто в каком-то странном лабиринте. Он очень боялся опоздать к Мариэтте и неописуемо обрадовался, когда все же удалось очутиться на площади Сан-Марко, оттуда он ясно помнил дорогу до Оспедале.
Вихри снежинок плясали в свете его фонаря, когда он ждал у дверей, откуда должна выйти Мариэтта. Время шло, и он уже стал подумывать, не опоздал ли, и Мариэтта не дождалась, но уходить тем не менее не собирался. Фонарь выхватил из тьмы рельефный знак, запечатленный на церковной стене еще в пятнадцатом столетии. Чтобы скоротать время, он смахнул с него налипший снег и пытался разобрать слова. Надпись на старовенецианском диалекте грозила страшными небесными карами всем тем, кто попытается оставить в Оспедале делла Пиета ребенка женского пола, чьи родители были живы и здоровы.
И снова он в который уж раз взглянул на часы, испытывая еще большую тревогу.
Мариэтта подошла к туалетному столику и подняла крышку стоявшей на нем шкатулки с драгоценностями. На дне лежала моретта, привезенная ею из дома. Сколько же ей пришлось дожидаться, пока ее снова наденут! И вот, наконец, время наступило, причем все обернулось совершенно не так, как она предполагала.
Приложив маску к лицу, Мариэтта подошла к зеркалу. Никто не ожидал от женщины в моретте, что она заговорит, поскольку маска крепилась на лице при помощи особой пуговицы, которую носившая ее удерживала зубами. Эта маска обладала особым, лишь ей присущим очарованием, и Мариэтта не раз замечала, какими взглядами провожали мужчины тех женщин, лица которых закрывала моретта. Она глядела в ручное зеркало, поворачивая голову то вправо, то влево, и с удовлетворением замечая, как бархатный черный овал маски подчеркивал; алебастровую бледность ее высокого лба, изящною шеи и подбородка.
Настало время идти. Мариэтта надела накидку и перчатки, прикрыла голову капюшоном. Выйдя из комнаты, она, увидела Элену, направлявшуюся к ней.
— Хочу выйти и заметить время, когда сторож совершает обходы, — прошептала девушка, — в перерывах между ними он ходит лишь тогда, если услышит или заметит что-то подозрительное, а оставлять дверь в переулок незапертой рискованно. Поэтому давай я лучше задвину запор за тобой, а когда ты будешь возвращаться, снова отопру.
Мариэтта с благодарной нежностью посмотрела на подругу и сдвинула маску в сторону.
— Ты самая лучшая моя подруга, лучше просто быть не может, — чуть торжественно прошептала она.
— Ничего, может, придет такой день, когда я от тебя потребую в тысячу раз больше, — пошутила Элена. — Конечно, если мне когда-нибудь повезет так, как тебе.
— Обязательно повезет, вот увидишь!
Элена проследила, как подруга кралась по галерее. Остановившись у старой двери, Мариэтта на ощупь наши замочную скважину и вставила ключ. Еще мгновение, и она уже оказалась в темноте переулка.
— Мариэтта! — с радостью и облегчением воскликнул Аликс, вынырнув, как призрак, из клубящегося снега, его лицо закрывала баута. Когда она, заперев дверь, медленно повернулась, у него перехватило дыхание.
Мариэтта сняла маску — открылось лицо человека, который сдерживает смех и вот-вот рассмеется.
— А вот и я, — уверила она. — Просто боялась выйти раньше. Долго пришлось ждать?
Юноша тут же позабыл о всех тревогах, беспокоивших его минуту назад. Она здесь, им повезло — они не разминулись, и он ее дождался! Из его уст вырвалась обычная для влюбленных маленькая, невинная ложь во успокоение любимой:
— Я и не заметил, как пролетели эти часы. Давай, пошли отсюда!
Аликс взял ее за руку, и они прошли под аркой у того крыла Оспедале, что примыкало к церкви, выбирая наикратчайший путь к Калле Каноника. Не прошло и нескольких минут, как он через широкую дверь ввел ее в ярко освещенную кофейню.
Кофейня гостеприимно встретила их теплом, наполненным ароматом кофе. Аликс тут же отдал фонарь подоспевшему мальчику-слуге. Сверкавший позолотой салон в стиле рококо заполняли люди. За всеми столами сидела разношерстная публика, пришедшая повеселиться, многие — в масках и самых фантастических богатых одеяниях в стиле Возрождения. Играл оркестр, музыканты выделялись белыми завитыми и напудренными париками, темно-синими шелковыми сюртуками и короткими, до колен, штанами. Как правило, подобные заведения заполнялись публикой лишь после полуночи — венецианское общество жило особыми представлениями о том, когда — день, а когда — ночь.
Официант препроводил их к одному из немногих свободных столиков. Повсюду раздавался смех, оживленные восклицания. Судя по всему, Аликс уже побывал здесь раньше и предусмотрительно заказал столик. Несколько гостей бросали на вновь прибывших любопытные взгляды — уж не знакомые ли пожаловали, но Мариэтту в такой маскировке узнать было невозможно. Плащ Аликса и накидка Мариэтты тоже мгновенно куда-то исчезли, и как только они сделали заказ, официант бесшумно задернул парчовые портьеры маленького алькова в стене, где стоял их столик, отделив их от остальной части зала.
Ни Аликс, ни Мариэтта не могли и подозревать, что в течение этих нескольких минут, пока они осваивались в непривычной для себя обстановке, за ними в большое зеркало, висевшее на стене, наблюдал человек, стоявший к ним спиной. Он находился в большой компании тех, кто предпочел появиться в одежде стиля Ренессанса: костюм — из сапфирового и изумрудно-зеленого бархата, а маска усыпана драгоценными камнями. Прежде чем закрылись портьеры алькова, в котором сидели Аликс и Мариэтта, стоявшая рядом жена что-то сказала ему. Женщину в маске окружало благоухающее облако изысканных духов, поверх пышного парика сверкал огнями усыпанный жемчугом чепец. Она была чем-то раздосадована и нервно подергивала его за рукав.
— Ты совсем не слушаешь меня, Доменико! На кого ты там уставился? — Анджела Торризи посмотрела в том направлении, куда, устремился взгляд ее мужа, но установить предмет его интереса она не успела.
Он обернулся, на его устах блуждала лениво-безразличная улыбка.
— Показалось, вроде увидел знакомых, но, видно, все же ошибся. Прости, дорогая. Так что ты хотела знать? — обратился он к супруге. — Доменико Торризи не покидала мысль, что только что усевшаяся со своим кавалером за столик в алькове дама с копной рыжеватых волос — молоденькая хористка из Оспедале, которую ему доводилось слушать на нескольких концертах. Позвольте, девушка из Оспедале и здесь? Да нет, быть не может! Но эти изумившие его волосы, рассыпанные по плечам, стоило ей лишь снять капюшон… нет, ошибиться он не мог, хотя и видел ее всего лишь раз, как раз на том вечере, где вышла неприятная стычка с Челано. Позже, в какой-то мужской компании, судачившей о хористках из Оспедале делла Пиета, он услышал впервые это имя: Мариэтта. Некоторые из ее наиболее рьяных почитателей места себе не находили, когда она не появлялась в хоре недели три, как сквозь землю провалившись. Наверное, это произошло из-за болезни. Впрочем, и он не остался равнодушным, как и большинство мужчин, к этой очень красивой девушке: уходя с концерта, он обернулся, решив лишний раз взглянуть на это миловидное личико. Тогда вообще произошло что-то непонятное — Доменико почувствовал, что его будто позвали, настолько сильным оказалось желание встретиться взглядами.
В зеркале отражалось, как в альков направился официант с подносом со стоявшим на нем кофейником, чашками и тарелками со сластями. На секунду портьера приоткрылась, но он не успел увидеть девушку, и любопытство Доменико так и осталось неудовлетворенным. Неужели это та самая девушка? До него не раз доходили слухи, будто бы хористки из Оспедале временами принимают ночных гостей, но одно дело принимать их в своих родных стенах, но оказаться здесь? Доменико Торризи был человеком бывалым, бесчисленные дипломатические вояжи в роли посланника дожа и многолетняя изматывающая вражда с представителями рода Челано научила не упускать из вида ничего, что даже в незначительной степени могло показаться малопонятным или таинственным, и эта постоянная, доведенная до автоматизма готовность и наблюдательность не раз сослужила ему добрую службу, но загадке сегодняшнего вечера, похоже, так и суждено остаться неразгаданной.