Колонна снова замерла между Восьмой и Девятой улицами. Философия конкурировала с пустым желудком; Коделлу очень хотелось съесть одно из тех пирожных.
Наконец, он и его товарищи оказались в зале Института Механики и двинулись к столам в фойе. Столы были отмечены по буквам алфавита. Коделл направился к соответствующей ему.
— Имя и рота? — спросил клерк за столом.
— Натаниэль Коделл, мистер, эээ… — Коделл прочитал табличку, — Джонс.
— Коделл, Натаниэль.
Джон Джонс тщательно повторил его имя. Он протянул руку к кипе бумаг и передал лист оттуда Коделлу.
— Вот ваш проезд по железной дороге домой. Необходимо использовать его в течение пяти дней. Вы должны будете сдать винтовку и боеприпасы на станции перед посадкой на поезд. — Он посмотрел на рукав Коделла. — Старший сержант, не так ли? — Клерк взял бумагу из другой стопки и заполнил ряд строк. — Вот ордер на заработную плату за два месяца, которые будут выплачены вам в любом банке Конфедерации Штатов Америки. Ваш народ благодарит вас за вашу службу.
В отличие от Мэри Ли, голос Джонса звучал так, как будто он был попугай с заученной фразой. Еще до того, как Коделл повернулся, чтобы уйти, он крикнул: — Следующий!
Коделл посмотрел на сумму ордера на зарплату. Сорок долларов Конфедерации хватит ненадолго. И ему были обязаны заплатить за четыре или пять месяцев (он не мог вспомнить, точно), а не за два. Тем не менее, он должен быть счастлив получить деньги (или даже обещание денег) вообще. Он засунул ордер в карман брюк и вернулся на Франклин-стрит.
Линия людей в сером растянулась на северо-запад по улице, насколько мог видеть глаз. Двое парней в другом форме, ривингтонской пестро-зелено-коричневой, сидели на ступеньках здания напротив военного ведомства и наблюдали за плотными, медленно продвигающимися колоннами. Их красно-белый флаг с черным колючим символом висел на вершине этого здания рядом с флагом Конфедерации. Когда Коделл начал спускаться по лестнице Института Механики, мужчины из Ривингтона торжественно пожали друг другу руки.
* * *
Роберт Ли ехал на Страннике по Двенадцатой улице в сторону резиденции президента Дэвиса, расположенном на самом конце Шоко Хилл, на северо-восточном углу площади Капитолия.
Джефферсон Дэвис встретил его у передней части серого здания, которое, несмотря на его цвет, было более известно, как Белый дом Конфедерации. Ли спешился. Странник опустил голову и начал щипать траву рядом с домом.
— Доброе утро. Рад вас видеть, генерал, — сказал Дэвис, когда двое мужчин пожали друг другу руки. Президент повернул голову и крикнул: — Джим! Присмотри за лошадью генерала Ли. — Сразу после этого он вдруг хлопнул себя по лбу. — Это я уже второй раз за месяц, а ведь Джим сбежал еще в январе, и горничная миссис Дэвис с ним.
Он снова возвысил голос: — Моисей!
Толстый негр вышел из особняка и занялся Странником. Ли последовал за Дэвисом на крыльцо. Черная железная роспись перил ощущалась неровностями под ладонью правой руки, когда он поднимался по лестнице.
— Прошу в гостиную, — президент отошел в сторону, чтобы пропустить Ли вперед.
Другой раб принес поднос с кофе и булочками с маслом. Ли разрезал булочку, но предварительно понюхал масло, прежде чем начать намазывать его. И положил нож.
— Будем считать сегодня постным днем, — сказал он. Дэвис также понюхал масло. Он сделал кислое лицо.
— Я извиняюсь, генерал. Невозможно сохранить его свежим в такую жару.
— Это не имеет никакого значения, я вас уверяю.
Ли съел кусочек булочки и выпил чашку кофе. Судя по вкусу, в нем была изрядная доля настоящего кофе; после перемирия торговля начинала потихоньку оживать. Но он вместе с тем отметил резкий аромат жареного корня цикория. Времена были еще далеко не так хороши. Он наклонился вперед в своем кресле.
— Чем я могу помочь вам сегодня, господин президент?
Дэвис поиграл узлом своего черного шелкового галстука. Он тоже сильно наклонился вперед, оставив полупустую чашку на колене.
— Несмотря на перемирие между нами и США, генерал, несомненно остается еще много пунктов, вызывающих разногласия, наиболее актуальным из которых, является вопрос о нашей северной границе.
— Да, это неотложная проблема, — сказал Ли.
— Действительно. — Дэвис тонко улыбнулся. — Господин Линкольн и я дали согласие на назначение уполномоченных для урегулирования этого вопроса мирным путем, если это окажется вообще возможным. — Улыбка исчезла. — Я посылал комиссаров в Вашингтон из Монтгомери еще до начала войны, чтобы урегулировать наши разногласия с федеральным правительством. Мало того, что они тогда отказались формально признавать их, президент и государственный секретарь Сьюард уверили их тогда, что все будет разрешено мирно, когда на самом деле они планировали пополнение запасов и укрепление форта Самтер. На этот раз, я надеюсь, таких игр не будет.
— И я надеюсь, что нет, — сказал Ли.
— И именно поэтому я попросил вас приехать ко мне сегодня, — продолжал Дэвис… — Чтобы спросить, не согласитесь ли вы послужить в качестве одного из моих уполномоченных? Ваши коллеги — это мистер Стивенс и мистер Бенджамин, а я бы хотел еще одного, военного человека в качестве члена комиссии. Причем такого, на чьи решения я могу неявно опираться.
— Для меня это большая честь и доверие, господин президент, и я рад служить в любом качестве, в котором по вашему мнению, я мог бы оказать помощь стране, — сказал Ли. — Президент Линкольн уже назначил комиссаров?
— Да, — сказал Дэвис. Его губы сжались, и он, казалось, был не рад продолжать. Наконец Ли пришлось подтолкнуть его: — Кто они?
— Мистер Сьюард, мистер Стэнтон, военный секретарь.
Дэвис снова остановился. Он выдавил следующую фамилию сквозь стиснутые зубы: — В качестве своего третьего комиссара, Линкольн в своей адской злобе, предлагает Бена Батлера.
— Вот как? — возмущенно воскликнул Ли. — Это же оскорбление.
— Действительно, оскорбление, — сказал Дэвис.
Батлер, опытный юрист и политик-демократ до войны, превратился в худший вид политического генерала, когда вспыхнули бои. В Вирджинии, он начал практику привлечения сбежавших южных рабов в качестве военных контрабандистов. На должности Федерального проконсула в Новом Орлеане, он унижал и оскорблял женщин города и сделался предметом такой ненависти, что Конфедерация пообещала повесить его без суда и следствия, если он попадет в плен.
Вздохнув, президент сказал: — Жаль, что мы не поймали его, когда он отступал в Вирджинии от Бермуда Хандред. Тогда у нас нашлось бы достаточно веревки для его жирной шеи, и мы бы избавились от него навсегда. Но с окончанием войны Линкольн присвоил ему дипломатический статус — и предъявлять ему обвинения за военные преступления теперь бессмысленно.
Ли вздохнул.
— Ваши рассуждения убедительны, как всегда. Хорошо, пусть будет Бен Батлер. Должны ли мы поехать в Вашингтон, или федеральные комиссары к нам?
— Последнее, — ответил Дэвис. — Поскольку мы победители, им пришлось согласиться на встречу у нас. Телеграф будет постоянно связывать их с Линкольном. Более того, я льщу себя надеждой, что здесь у Батлера не хватит смелости, чтобы снова оскорблять нацию, которую он так долго поносил. Тогда мы откажемся иметь с ним дело.
Горький тон в его голосе свидетельствовал о его сомнениях.
Так же думал и Ли. Хотя и неясно, каким мужеством обладал Батлер, но наглости ему было не занимать. Он спросил: — Когда два джентльмена и мистер Батлер приезжают?
Дэвис улыбнулся такой фразе.
— В течение трех дней. Я все организовал для них в отеле Похатан, с вооруженной охраной, чтобы убедиться, что ничего неожиданного с мистером Батлером не произойдет. Формы протокола должны соблюдаться, в конце концов, а сами ваши дискуссии будут проходить в зале Кабинета министров, этажом ниже моих апартаментов, что позволит мне быстро сформировать суждение о каких-либо спорных вопросах.
— Хорошо, мистер президент, — сказал Ли, кивая. Дэвис был человеком, не особенно вникающим во все, что делалось в его администрации. Ли продолжал: — Мистер Бенджамин, должно быть, рад большой активности в сфере его деятельности теперь.
— О, в самом деле, — сказал Дэвис. — Наряду с европейскими державами, император Максимилиан направил от Мексики, а Дон Педро от Бразилии признание нашей страны. Поскольку наши социальные институты так похожи на бразильские, я считаю, что взаимное признание давно пора осуществить, надеюсь, задержки не будет.
— Есть ли у вас какие-либо конкретные инструкции того, что мы должны добиваться от США? — спросил Ли.
— Я не возражаю против условий перемирия, которые вы предложили Линкольну — в качестве отправной точки для нашей дискуссии. О том, насколько дальше федералы готовы уступать, ну, вообще говоря, посмотрим, как будут разворачиваться события… Ривингтонцы, которые всегда были необыкновенно хорошо информированы, кажется, находятся под впечатлением, что они вполне могут отдать Кентукки и Миссури, а также выплатить контрибуцию в качестве возмещения за те убытки, которая понесла наша страна в недавних боевых действиях.
— Кентукки и Миссури? У меня не создалось такого впечатления во время беседы с мистером Линкольном. Совсем даже наоборот, — нахмурился Ли. Он задавался вопросом, насколько много ривингтонские пришельцы рассказали Джефферсону Дэвису. Чтобы быть откровенным со своим президентом, он чувствовал необходимость выяснить это. Он сказал: — Ривингтонцы знают очень много вещей, господин президент, но они не могут знать всего.
— Я иногда задаюсь вопросом…
Дэвис замолчал. Он слегка склонил голову набок, как будто изучая Ли. Затем пробормотал четыре слова: Два ой один четыре.
Ли улыбнулся в неподдельном восхищении; он еле удержался, чтобы не захлопать в ладоши. Если бы он не знал тайну организации „Америки будет разбита“, цифры были бы бессмысленны для него. Значит, и он в курсе…
— Значит, господин президент, они также сказали вам, что они из будущего, и предоставили убедительные доказательства?
— Они у них есть.
Особенностью Джефферсона Дэвиса, обычно спокойного и невозмутимого, было очень выразительное, но крошечное расширение его глаз, когда он сбрасывал напряженность.
— Я думал, что был только один, которому они доверили свою тайну.
— Я тоже, — признался Ли. — Так или иначе я рад. Но разве они не говорили вам, сэр, что в том времени, из которого они пришли, федералы победили нас, поэтому они отправились сюда, чтобы предотвратить это?
Дэвис кивнул; его широкий тонкий рот снова сузился.
— Да, и о многих из зол, произошедших от этого. Тадеуш Стивенс… — Он проговорил это имя, как если бы это было проклятие. — За все это мы в долгу перед ними.
— Все так, господин президент. Они мне очень помогли своими знаниями о походе генерала Гранта через Дикие Земли. Но как только мы начали действовать в соответствии с этими знаниями и изменили то, что было, мир стал другим, отличным от того, который они знали. Андрис Руди сказал тогда мне… Теперь они видят через тусклое стекло, и могут лишь предполагать, как и мы все. Поэтому откуда им знать, на каких условиях комиссары Линкольна будут разговаривать с нами?