— Теперь, — произнес Дарес, вставая, — когда твоя мать, Иосиф, в безопасности, мне пора идти. Я рад, что познакомился с тобой, пусть Бог благословит тебя и твою семью! Ты хороший сын и приглядишь за матерью куда лучше, чем это сделаю я.
— Зачем тебе идти куда-то, Дарес? — возразил Иосиф. — До утра еще далеко, в городе опасно, а сюда они больше не сунутся… Оставайся. Мы найдем тебе место для сна, еду и питье, и ты пробудешь за этими стенами до тех пор, пока опасность не минует.
— Мне не грозит опасность на улице, — улыбнулся Иегуда. — Я не молод, но еще и не старик, Иосиф, и вполне могу постоять за себя. Я сделал то, что должен был сделать, и не вижу причин причинять тебе неудобства.
— Останься… — она едва заметно запнулась, — Дарес.
Голос Мириам звучал не только тихо, но и устало. Уж слишком длинной оказалась эта ночь.
— Если захочешь — уйдешь с рассветом.
— Друг моей матери — всегда желанный гость в моем доме. Не огорчай ее и меня. Останься.
За спиной Иосифа послышался шорох, что-то едва слышно звякнуло. Он начал было поворачиваться, но не успел. Во двор, мягко соскользнув по стене, спрыгнул невысокий человек в черном кетонете, с головой, обмотанной платком на восточный манер. Он был смугл, быстр и плавен в движениях, как дикая кошка. Взвизгнула жена Иосифа, глухо охнула Мириам. Иосиф медленно, очень медленно потащил со стола гладиус, заодно смахнув на землю несколько тарелок и кувшин с питьем. Черепки брызнули в разные стороны, веером разлетелось на камни алое вино.
Двадцать лет назад Иегуда успел бы достать сику и броситься на незваного гостя еще до того, как тот коснется земли, но эти двадцать лет прошли, и прошли не бесследно. Пока Иегуда разобрался с оружием, человек в черном успел выпрямиться. Он сохранил равновесие, чуть согнув ноги в коленях, и протянул отпрянувшему Иосифу руки ладонями вверх.
Оружия у него не было.
Иегуда опустил занесенную для смертоносного броска сику, но в ножны не спрятал.
— Не бойтесь, — сказал гость на арамейском с легким незнакомым акцентом. — Я безоружен и всего лишь гонец.
Меч Иосифа смотрел ему в живот, но Иегуда почему-то подумал, что у серебряных дел мастера нет ни одного шанса из тысячи достать пришельца железом. А вот человек в черном кетонете мог легко отправить хозяина дома к праотцам и без оружия.
— Кто ты такой? — спросил Иосиф дрожащим от гнева голосом. — Зачем ты пробрался в мой дом?
— Меня послал Шаул.
Ответ прозвучал спокойно. Человек в черном был уверен в себе и ничего не боялся.
— Он видел, как твоя мать прошла через площадь, и послал меня за ней.
— Что за дело Шаулу до моей матери?
— Он хочет с ней поговорить.
— Поговорить? Со мной? — удивилась Мириам.
Она так и не поднялась со своего места, прижимая к себе спящего внука.
— За что мне такая честь?
— Я гонец, — повторил человек в черном. — Я пришел передать просьбу равви. Он надеется, что ты ему не откажешь. Если ты опасаешься чего-то — вот его слово: тебе не грозит ничего. Если ты сомневаешься в его обещании — пусть кто-то из мужчин пойдет с тобой. Я подставлю свое горло под нож и буду заложником до тех пор, пока ты не уйдешь прочь. Всего несколько слов, женщина. Исполни его просьбу, прошу…
Он склонил голову, продолжая держать руки перед собой. У него были ладони воина — Иегуда не мог ошибиться. Натруженные многолетними упражнениями с оружием, жесткие, огрубевшие ладони.
Из дома наконец-то выбежали вооруженные дубинами подмастерья — перепуганные и оттого злые. Выбежали и стали подле дверей, не соображая, что делать дальше — ждать приказа или начинать бить пришлого сразу и со всем старанием?
— Послушай, — начал было Иосиф, но Мириам перебила его:
— Хорошо, — она двинула подбородком, вздернула его, как делала много лет назад, гордо встряхивая головой. Глаза ее сверкнули. — Я иду.
— Мама…
— Не волнуйся, Иосиф. Мне нечего бояться. Ты останешься с женой и детьми.
Гонец склонил голову еще ниже, всей фигурой выражая согласие со сказанным.
— Я пойду с тобой, мама!
Иегуда шагнул вперед и покачал головой.
— Ты должен остаться дома, Иосиф. Тут твоя семья — позаботься о ней. Я присмотрю за Мириам.
— Я…
— Делай так, как я сказала, сын. Дарес пойдет со мной. Возьми Хаима, Юдифь.
Она передала внука на руки невестке и встала — статная, прямая, сильная — гордо держа голову.
— Откройте дверь, — приказала Мириам, и в голосе ее прозвучала такая властность, что подмастерья бросились открывать калитку едва ли не наперегонки.
Человек в черном скользнул в приоткрытую дверь легкой тенью. Иегуда прошел за ним, огляделся на улице и лишь потом выпустил из дома Мириам. Гонец не соврал, во всяком случае, пока не соврал. Засады возле дома не было. Дым слегка рассеялся, и над городом наконец-то открылось тревожное, подсвеченное пожарами розоватое небо с рассыпанными по нему бледными звездами.
Путь на Агору занял всего несколько минут — дорога показалась куда короче той, что они с Мириам проделали всего полчаса назад. Площадь с того времени опустела. Город всосал толпу в узкие глотки улиц, распылил ее на части, оставив на виду только обломки ставен, растоптанные глиняные амулеты, мусор и черепки.
Шаул сидел на ступенях напротив торговых рядов, опершись подбородком на кулак. Лицо и широкий лоб его были перепачканы черным. Хлопья сажи лежали и на камнях вокруг, и на серой дорожной накидке, укрывавшей его плечи.
При приближении Мириам он поднялся, и стало заметно, что роста Шаул небольшого, почти такого, как она, разве что на пол-ладони выше. Но держался он, как человек высокий, и поэтому казался таким.
— Спасибо, что ты пришла, — произнес он, делая шаг навстречу. — Я не отниму у тебя много времени, женщина. Я не ошибся? Ты — Мириам?
Она кивнула.
— Его спутница?
Мириам подняла бровь.
— Чья?
— Ты — Мириам, — повторил он настойчиво, — подруга Иешуа, нашего учителя. Его спутница.
Шаул не спрашивал, он утверждал.
Мириам подняла взгляд и несколько мгновений смотрела ему прямо в глаза. Иегуда видел эту схватку взглядов со стороны — ни неприязни, ни злости, только обоюдное любопытство.
Потом Мириам слегка двинула бровью — такой знакомой жест!
— Ты не хочешь назвать меня его женой?
— Ты не жена Ему, — сказал Шаул негромко. — Не жена по Закону. Мы оба это знаем.
Мириам рассмеялась и пожала плечами.
— А перед Богом, Шаул? А перед Богом? Хотя не думаю, что ты меня поймешь… Лучше объясни, зачем ты позвал меня к себе? Чтобы рассказать, кем я не была? Так я о себе все знаю… Если же ты решил посмотреть на меня из любопытства, как на урода в ярмарочном балагане…
— Я много слышал о тебе, женщина, — перебил ее Шаул. — Потом, мне показали тебя на улице. Ты шла мимо, и это было всего несколько секунд… И твоего сына тоже показали. Любопытство? Наверное. Мне давно хотелось понять, что Он нашел в тебе? Что есть в тебе такого, чего нет в других женщинах? Нельзя получить ответ на эти вопросы, не видя тебя, не поговорив с тобой. Сегодня ночью, когда ты промелькнула на площади, я решил, что настало время нам узнать друг друга лично. Ты же знаешь, кто я?
— Ты Шаул, которого еще называют Павлом.
— Да, да, да… Бывший гонитель учеников Иешуа, — подтвердил Шаул, кривовато усмехаясь, — а нынче — Его шалуах. У каждого из нас есть своя история, Мириам. Я был членом Синедриона, ты же — прелюбодейкой. Теперь мы оба в тени Его, мы больше не сами по себе, мы — его ученики. Я больше не иудей, хотя не перестал быть евреем. Ты больше не блудница, хоть не перестала быть женщиной.
Слова его должны были звучать, как шутка, но ни у кого из тех, кто их слышал, не появилось желание улыбнуться. Шаул был серьезен. Абсолютно серьезен.
— Ты зря повторяешь чужие слова, Шаул…
— Люди говорят… — он покачал головой, и улыбка все так же пряталась в углах его узкого рта. — В Ершалаиме рассказывают о том, что Он спас тебя от верной смерти. Отбил у толпы. Ту же историю поведали мне в Киликии, Антиохии и в Дамаске. Везде я слышу о раскаявшейся блуднице Мириам из Магдалы, которая пошла за равви и служила Ему до самой смерти.
— Разве только до смерти? — спросила Мириам.
— И после смерти, — легко согласился Шаул. — Я выслушал эту историю не раз и не два, от разных людей, в разных городах. Ее очень любят — эту историю. Я сам видел, как плачут женщины во время собраний, услышав о раскаянии Мириам Магдальской. О том, как она омыла равви ноги перед последним седером и вытерла своими волосами. Трогательная деталь, не так ли? Разве это может быть неправдой?
— Люди говорят, что ты девственник, Шаул, — сказала Мириам не дрогнув лицом ни на миг. — Девственник, потому, что так угодно Богу. И Иешуа. Я же знаю, что в составе Синедреона не бывает неженатых. Кстати, однажды я говорила с женщиной, работавшей в твоем доме в Ершалаиме. Имя Далия? Знакомо ли оно тебе?
— Знакомо, — ответил Шаул с той же интонацией. — Оно из другой жизни, Мириам. Из жизни Шаула-гонителя. Шаул был женат на женщине по имени Далия, у него были дети, дом, обязанности согласно Книге. Еще он был богат, наследовал римское гражданство и происходил из колена Беньяминова. Завидное положение, завидная судьба. Кто бы не хотел прожить жизнь так? Я бы хотел! Но, вот беда… Шаула га-Тарси больше нет. Он умер по пути в Дамаск. Его поразила ужасная болезнь, и он ушел от нас навсегда. Я — совсем другой Шаул. Я — Шаул, который не чурается второго имени, тоже данного мне при рождении — Павел, соблюдает аскезу и знает, что для исполнения воли Бога и Его воскресшего сына жена и дети будут помехой. И, клянусь тебе, женщина — этот человек девственен. Девственен не потому, что так хочет, а потому, что так надо.
Он помолчал. Потом поднял на нее свои черные блестящие глаза. Улыбка исчезла, как не было ее.
У Шаула был удивительный взгляд — острый, пронизывающий насквозь. Иегуда почувствовал, как у него на затылке поднимаются волосы, словно на загривке у сторожевого пса, почуявшего незваного гостя. Не то, чтобы это взгляд был недобрым, нет — тот смотрел без злобы, без малейшей неприязни, но ощущение, что и с самого Иегуды, и с Мириам этот взор сдирает и одежду, и кожу, и проникает во внутрь с легкостью заточенной стали, рассекающей плоть…
В этом невысоком человеке скрывалась огромная сила.
«Такая сила была и у Иешуа, подумал Иегуда, но рядом с ним мне было легко. Всем было легко. Рядом с га-Ноцри хотелось улыбаться и петь, хотелось подарить ему свою жизнь. Этот же нависает надо мной, словно скала… Нет, это другая сила, совсем другая… Он хочет, чтобы Мириам склонила перед ним голову. Чтобы все склонили голову и пошли за ним стадом. Иешуа были нужны свободные люди, ему же нужны послушные. Рабы.»
Наверное, ученики Шаула должны были любить его и бояться. Или скорее уж бояться его и любить. Он был способен будить в людях сильные эмоции, иначе бы никто и никогда не пошел за ним. А за ним шли, шли с легкостью, шли даже те, кто впервые слышал и видел га-Тарси. Но на Мириам его сила не произвела никакого впечатления. Она не склонила голову, не опустила взгляд — так равный говорит с равным.
— Что из сказанного тобою правда? — спросила Мириам с вызовом в голосе. — Твоя девственность? Мое грехопадение? Чему в твоей истории можно верить?