- А где сейчас герцог?
- Вчера вечером вернулся в Париж.
- Почему так поспешно?
- Потому что никому не приятно задерживаться в тех местах, где, как ты думаешь, по твоей вине погибла женщина.
- Видели вы его после возвращения в Париж?
- Я только что от него.
- Он вам говорил обо мае?
- Я ему не дал для этого времени.
- О чем же вы с ним говорили?
- Он мне кое-что обещал, и я побуждал его выполнить свое обещание.
- Что же он обещал вам?
- В награду за услуги, оказанные ему мной, он обязался добыть для меня должность главного ловчего.
- Ах да, - сказала я с грустной улыбкой, так как вспомнила смерть бедняжки Дафны, - ведь вы заядлый охотник, я припоминаю, и у вас есть все права на это место.
- Я получу его вовсе не потому, что я охотник, сударыня, а потому, что я слуга принца; мне его дадут не потому, что у меня есть какие-то права, а потому, что герцог Анжуйский не посмеет оказаться неблагодарным по отношению ко мне.
Несмотря на уважительный тон графа, во всех его ответах звучала пугающая меня властная интонация, в них сквозила мрачная и непреклонная воля.
На минуту я замолчала, затем спросила:
- Позволено ли мне будет написать батюшке?
- Конечно, но не забывайте, что письма могут быть перехвачены.
- Ну а выходить на улицу мне тоже запрещено?
- Для вас нет никаких запретов, сударыня; я только хочу обратить ваше внимание на то, что за вами могут следить, - Могу я слушать мессу, хотя бы по воскресеньям?
- Я думаю, для вашей же безопасности было бы лучше ее не слушать совсем, но коли вам этого так уж хочется, то слушайте ее - заметьте, с моей стороны это простой совет и никак не приказание - слушайте ее в церкви святой Екатерины.
- А где эта церковь?
- Напротив вашего дома, только улицу перейти.
- Благодарю вас, сударь. Снова наступило молчание.
- Когда я теперь увижу вас, сударь?
- Я жду только вашего дозволения, чтобы прийти опять.
- Вам это необходимо?
- Несомненно. Ведь я все еще незнакомец для вас.
- Разве у вас нет ключа от этого дома?
- Только ваш супруг имеет право на такой ключ. Его странная покорность встревожила меня больше, чем мог бы встревожить резкий, не терпящий возражения тон.
- Сударь, - сказала я, - вы вернетесь сюда, когда вам будет угодно или когда вы узнаете какую-нибудь новость, которую сочтете нужным мне сообщить.
- Благодарствую, сударыня, я воспользуюсь вашим дозволением, но не буду им злоупотреблять и в подтверждение моих слов начну с того, что попрошу у вас дозволения откланяться.
С этими словами граф поднялся с кресла.
- Вы меня покидаете? - спросила я, все больше я больше удивляясь сдержанности, которой я от него никак не ожидала.
- Сударыня, - ответил граф, - я знаю, что вы меня не любите, и я не хочу злоупотреблять положением, в котором вы очутились и которое вынуждает вас принимать мои попечения. Я питаю надежду, что ежели буду смиренно пользоваться вашим обществом, вы мало-помалу привыкнете к моему присутствию.
Я питаю надежду, что ежели буду смиренно пользоваться вашим обществом, вы мало-помалу привыкнете к моему присутствию. И когда придет время стать моей супругой, жертва покажется вам менее тягостной.
- Сударь, - сказала я, в свою очередь поднимаясь, - я вижу всю деликатность вашего поведения и ценю, несмотря на то что в каждом вашем слове чувствуется какая-то резкость. Вы правы, и я буду говорить с вами столь же откровенно, как вы говорили со мной. Я все еще отношусь к вам с некоторым предубеждением, но надеюсь, что время все уладит.
- Позвольте мне, сударыня, - сказал граф, - разделить с вами эту надежду и жить ожиданием грядущего счастья.
Затем, отвесив мне нижайший поклон, такой поклон коего я могла бы ожидать от самого почтительного из своих слуг, он знаком приказал Гертруде, присутствовавшей при этом разговоре, посветить ему и вышел.
Глава 15
ИСТОРИЯ ДИАНЫ ДЕ МЕРИДОР. - СОГЛАСИЕ НА БРАК
- Клянусь своей душой, вот странный человек, - сказал Бюсси.
- О да, весьма странный, не правда ли, сударь? Даже когда он изъяснялся мне в любви, казалось что он признается в ненависти. Вернувшись, Гертруда нашла меня еще более встревоженной и опечаленной, чем обычно.
Верная служанка попыталась меня успокоить, но по всему было видно, что сама она тревожилась не менее моего. Ледяное почтение, ироническая покорность, подавленная страсть, которая прорывалась в каждом слова графа, пугали меня еще и потому, что за ними словно и не скрывалось определенно выраженного желания, которому я могла бы противостоять.
Следующий день был воскресеньем. С тех пор как я себя помню, я ни разу не упускала случая присутствовать на воскресном богослужении, и, когда зазвенел колокол церкви святой Екатерины, мне показалось, что од меня призывает. Народ со всех сторон шел в храм господень. Я закрылась густой вуалью и, сопровождаемая Гертрудой, смешалась с верующими, спешащими на зов колокола.
В церкви я разыскала самый темный уголок и преклонила колени возле стены. Гертруда встала, как часовой, между мной и другими молящимися. Но все эти предосторожности оказались излишними: никто на нас и не посмотрел, или я не заметила ничьего взгляда.
Назавтра граф снова нанес мне визит и объявил, что его назначили главным ловчим. Должность главного ловчего была уже почти обещана одному из фаворитов короля, некоему господину де Сен-Люку, но влияние герцога Анжуйского все превозмогло. Это была победа, на которую и сам граф не смел надеяться.
- Ив самом деле, - заметил Бюсси, - назначение графа главным ловчим нас всех удивило.
- Он пришел сообщить мне эту новость, - продолжала Диана, - рассчитывая, что его высокое положение ускорит мое согласие; однако не торопил меня, не настаивал, а терпеливо ждал, полагаясь на мое обещание и на ход событий.
А мне все чаще и чаще приходила в голову мысль, что если герцог Анжуйский полагает меня мертвой, значит, опасность миновала и моя зависимость от графа скоро кончится.
Прошло еще семь дней, не принеся ничего нового, за исключением двух визитов графа. Во время этих посещений он, как и прежде, был исполнен сдержанности и почтения. Но я уже говорила, какими странными, я бы сказала - почти угрожающими, казались мне и его сдержанность, и его почтение.
На следующее воскресенье я, как и прошлый раз, отправилась в церковь и заняла то же самое место, на котором молилась семь дней назад. Ощущение безопасности делает человека неосторожным, и, погрузившись в молитвы, я не заметила, как вуаль сдвинулась с моего лица... Впрочем, в доме божьем я обращалась мыслями только к богу.