Когда Люси припарковалась и вышла из машины, полицейские автомобили и фургончик лаборатории криминалистики еще стояли вдоль тротуара на улице Гамбетта. Она не могла оставить Жюльетту до возвращения матери, а та появилась только в девять, ну и надо было хоть немножко поговорить с малышкой, объяснить, что очень скоро они поедут в Вандею, где построят на берегу океана сотни замков из песка и вдоволь наедятся мороженого.
Но сейчас – стоп! Никаких замков из песка, никакого мороженого – всему такому вход в ее голову запрещен! Замкам из песка и мороженому придется уступить место куда как менее приятному: смраду и грязи места преступления.
Кашмарек был уже тут. Еще в больнице Люси успела рассказать ему о фильме – так же, как раньше комиссару Шарко. Узнав, что его подчиненная встречалась с парижанином, узнав, что она за спиной у начальства звонила в Центральное управление, начальник управления регионального дико разозлился, просто взбесился. Ладно, они сведут счеты потом.
Люси вошла в гостиную реставратора кинопленки Клода Пуанье, и в горле у нее встал комок. Комната в свете мощных галогеновых ламп – они были необходимы, чтобы не пропустить ни единой улики, – выглядела безжизненной. Тот или те, кто зря потратил время у Люка Сенешаля и у Шпильмана, здесь преуспел: коллеги, производившие обыск в доме реставратора, не обнаружили никаких следов таинственной бобины. Люси, прикусив губу, покачала головой:
– Клод погиб из‑за меня. Это я привела сюда убийц. Если бы не я, он жил бы себе и жил, а теперь…
Люси присела на корточки, погладила кошку, которая терлась о ее ноги, вздохнула:
– Что с тобой теперь будет?
Кашмарек сунул под нос подчиненной фотографии:
– Теперь уже ничего не исправишь, что сделано – то сделано. И мы здесь не для того, чтобы плакать.
Люси снова печально вздохнула, но спорить не стала, взяла из рук шефа снимки с места преступления и принялась их рассматривать. Десятки прямоугольничков, запечатлевших смерть, жуткое зрелище, до рвоты жуткое. А Кашмарек комментировал, тыча пальцем в отпечатки:
– Его связали, заткнули ему рот и повесили. Вон там, на крюке от люстры. Шею обмотали пленкой. С трудом могу себе представить, чтобы это мог сделать один человек. Тут такие высокие потолки, что должны были, думаю, действовать как минимум двое: один поднимает жертву, другой вешает.
– Комиссар Шарко, занимающийся граваншонским делом, тоже выдвинул гипотезу о двух убийцах… Похоже, мы здесь имеем дело с теми же субъектами.
Майор указал на кресло:
– На сиденье нашли пустую коробку от пленки. Фильм, с помощью которого повесили жертву, называется «Сокровище повешенного» – старый вестерн. У жертвы на втором этаже целая коллекция вестернов: там их около сотни. Нет, ты представляешь: «Сокровище повешенного»! Надо признать, убийцы не лишены чувства юмора.
Люси мутило, с утра, кроме чашечки кофе, у нее маковой росинки во рту не было. Она вспомнила, что сказал тогда Клод: «Можете не сомневаться, что уйду я из этого мира, зажав в пальцах кусочек кинопленки»… И ведь даже не думал, что предсказание сбудется почти дословно… Ох, до чего же ей нехорошо, и собственные проблемы с мамой и дочкой только все усложняют. Счастье еще, что тело увезли, – таким, обезличенным, зрелище все‑таки легче вынести.
Криминалисты обвели на полу мелом все подозрительные места, и передвигаться по дому стало можно только по намеченным ими дорожкам. Под кухонной люстрой Люси увидела лужу крови. Капли крови – словно тут прошел кровавый дождь – остались везде: на стенах, на плитке, на ножках стола.
– Повесив, они выпотрошили его, как потрошат рыбу, потом набили живот вместо кишок пленкой.
Капли крови – словно тут прошел кровавый дождь – остались везде: на стенах, на плитке, на ножках стола.
– Повесив, они выпотрошили его, как потрошат рыбу, потом набили живот вместо кишок пленкой. Судмедэксперт категорически утверждает, что к тому времени Пуанье уже был мертв: об этом свидетельствует петехия, точечные кровоизлияния в глазах. Причина смерти жертвы – асфиксия, но пока непонятно, при повешении или раньше.
Кошка проскользнула к входной двери и замяукала. Люси выпустила животное погулять и вернулась к фотографиям. На одной из них – старик с разрезанным от шеи до лобка телом. Кишки, упавшие с более чем метровой высоты, разбросаны по полу. Глаз нет (и тут, стало быть, вылущили), вместо них – два кусочка кинопленки, втиснутые в пустые орбиты. Можно подумать, на жертве очки с дымчатыми стеклами.
– Глаза…
– Изъяты.
Люси отметила про себя еще одно сходство с делом о трупах в Граваншоне, которое ведет Шарко. В обоих преступлениях, как и в фильме, особое значение придается глазам… Все больше и больше оснований думать, что убийцами Пуанье были те же люди, что зарыли пять трупов в Верхней Нормандии.
Кашмарек со вздохом провел ладонью по коротко остриженным волосам, взял пакетик с вещдоками и протянул его Люси, уже натянувшей резиновые перчатки.
В прозрачном мешочке лежали два почти одинаковых на вид кадрика, вырезанные из кинопленки. Люси нахмурилась, поднесла срезки к лампе:
– Тут ничего не рассмотришь как следует. Похоже, крупный план… Удалось определить, из какого фильма были вырезаны эти кадры?
– Пока нет. Их передадут нашим компьютерщикам, чтобы увеличить, а потом, если понадобится, покажут специалистам‑киноведам. Это наверняка имеет значение.
Люси продолжала вглядываться в прямоугольнички с перфорацией.
– Шестнадцатимиллиметровая пленка. На такой же был снят украденный фильм.
Майор указал пальцем на фотографию лица жертвы.
– Твоя визитка была у него во рту, и добром это не кончится. Надо, чтобы в твоем доме несколько дней подежурили наши ребята.
Люси покачала головой:
– Ни к чему. Эти преступники, они – как волчья стая. Они выследили нас – Людовика и меня, они все время шли за нами по пятам… Вчера я с трудом заперла свою дверь: кто‑то основательно повозился в замочной скважине. Скорее всего, они навестили и меня, не только Людовика и… и реставратора. – Люси вздрогнула, подумав, что случилось бы, если бы они пришли, когда она была дома. – Ну и они же в конце концов победили, добились чего хотели: заполучили бобину, дали нам об этом знать, пометили, так сказать, территорию. А теперь, когда они завладели тем, что искали, они, вполне возможно, исчезнут и – ищи ветра в поле.
Она посмотрела на бригаду криминалистов с их порошками и пинцетами.
– Что‑нибудь нашли: следы, отпечатки?
– Вероятнее всего – только жертвы. На данный момент – ничего явного, очевидного. И мало надежды на соседей: улица сплошь торговая, народу на ней живет всего ничего, и по ночам сюда никто не ходит.
– Время смерти установлено?
– По первому впечатлению – между полуночью и тремя часами. Замочная скважина почти не повреждена. Пуанье, похоже, еще не ложился спать, постель не смята.
В гостиной не осталось никаких следов борьбы, все вещи стояли на местах. Люси отлично представляла себе двух крепких ребят, сорвавших зло на беззащитном старике. Могли ведь взять фильм и уйти, но нет, они не сделали этого, они решили все «подчистить», не оставить ни единого следа, ни единого свидетеля или свидетельства. И вдобавок позволили себе поразвлечься – выстроить вот эту мизансцену, достойную фильма Дэвида Финчера. Совершить хладнокровное убийство не так‑то просто: надо уметь контролировать свои порывы, надо, чтобы тебе было плевать на запреты, которые диктуют нам общество, религия, совесть… надо, в конце концов, игнорировать сами основы, на которых держится человеческий дух.