Я так и думала. Но должна была спросить. – Она встала, собираясь уходить.
– Тина!
– Что?
– Я сожалею, что так вышло с Чэпл-Ридж. Мне бы хотелось, чтобы деньги не закончились.
Она вновь села.
– Я никому не скажу про твой секрет, если ты никому не скажешь о нашем с мамой секрете. Хорошо?
– Хорошо.
– В прошлом ноябре мама возила меня в Чэп – так называют эту школу девочки – в один из Дней открытых дверей. Она не хотела, чтобы папа знал, думала, он рассердится, но она считала, что они смогут себе это позволить, при условии, что я получу частичную оплату. Ты знаешь, что это такое?
Пит кивнул.
– Только деньги тогда еще приходили, и это было до снега и необычно холодных декабря и января. Мы зашли в некоторые классы и лаборатории. Там миллион компьютеров. Видели огромный спортивный зал и душевые. У каждого своя кабинка для переодевания, не то что общие комнаты в Нортфилде. Догадайся, кто был гидом в моей группе?
– Барбара Робинсон?
Тина улыбнулась.
– Я так обрадовалась, вновь увидев ее. – Тут улыбка поблекла. – Она поздоровалась, и обняла меня, и спросила, как все поживают, но я видела, что она едва меня помнит. Да и с чего? Ты знал, что она, и Хильда, и Бетси, и еще пара девочек были на концерте группы «Здесь и сейчас»? Том самом, который хотел взорвать парень, покалечивший папу?
– Да. – Пит также знал, что старший брат Барбары Робинсон сыграл роль в спасении ее самой и подружек, а может, и тысяч других людей. Он получил то ли медаль, то ли ключ от города. Вот настоящий героизм, а не отправка родителям конвертов с крадеными деньгами.
– Ты знал, что меня приглашали поехать с ними в тот вечер?
– Что? Нет.
– Я ответила, что не могу, болею, но я не болела. Просто мама сказала, что они не могут купить мне билет. А через пару месяцев мы переехали.
– Вот это да!
– Точно, я пропустила все самое интересное.
– И как прошла экскурсия по школе?
– Хорошо, но без особых восторгов. Я справлюсь и в Нортфилде. Может, когда они выяснят, что я твоя сестра, примут меня бесплатно, в твою честь.
Питу внезапно стало совсем грустно, чуть ли не до слез. Тина была такой милой, а тут еще эта отвратительная россыпь угрей на лбу. Он задался вопросом, не дразнят ли ее из-за этого в школе. Если нет, то будут.
Он протянул к ней руки.
– Иди сюда. – Она подошла, и Пит обнял ее. Потом отстранился, взял сестру за плечи и пристально посмотрел ей в глаза. – Но те деньги… это не я.
– Да-да, конечно. А разве записная книжка, которую ты читал, не была набита деньгами? Готова спорить, что была. – Она засмеялась. – Ты выглядел таким виноватым, когда я тебя застукала.
Пит закатил глаза.
– Пошла спать, малявка.
– Ладно. – У двери она обернулась. – Но мне понравились эти кабинки для переодевания. И кое-что еще. Хочешь знать? Тебе это покажется странным.
И кое-что еще. Хочешь знать? Тебе это покажется странным.
– Выкладывай, посмотрим.
– Там все носят форму. Для девочек это серая юбка, белая блузка и белые гольфы. Еще свитера, если кто хочет. Серые, как юбка, и красивые темно-красные. По словам Барбары, этот цвет у них называется охотничий красный.
– Форма, – ошеломленно повторил Пит. – Тебе нравится форма?
– Я знала, что тебе это покажется странным. Потому что мальчишки ничего не знают про девчонок. Девчонки могут быть очень злыми, если ты носишь не ту одежду или даже если носишь ту слишком часто. Ты можешь надевать разные блузки или кроссовки по вторникам и четвергам, можешь по-разному причесываться, но очень скоро они – злые девчонки – обнаруживают, что у тебя только три свитера и шесть хороших юбок. Тогда они много чего о тебе наговорят. А когда все ходят в одном и том же каждый день… разве что в свитерах разного цвета… – Она вновь сдула со лба несколько волосков. – У мальчишек таких проблем нет.
– Вообще-то я тебя понимаю.
– Но мама собирается научить меня шить одежду. По выкройкам. И у меня есть подруги. Много.
– Эллен, к примеру.
– Эллен хорошая.
А после школы ее ждет блестящая работа официанткой или раздатчицей в автокафе, подумал Пит, но промолчал. Если не забеременеет в шестнадцать.
– Я просто хотела сказать тебе, чтобы ты не волновался. Если ты волнуешься.
– Нет, – ответил Пит. – Я знаю, у тебя все получится. И деньги посылал не я. Честно.
Она одарила его улыбкой, грустной и заговорщической, от которой сразу повзрослела.
– Хорошо. Поняла.
И ушла, мягко закрыв за собой дверь.
В ту ночь Пит долго лежал без сна. А вскоре совершил самую большую ошибку в своей жизни.
– Не дергайся и не насри на мой член, молодой человек, – прошептал он в ухо Моррису. – Если ты это сделаешь, я отрежу тебе нос. Будешь выглядеть, как свинья, укушенная аллигатором.
Моррис, которого насиловали и раньше, замер, кусая руку, чтобы не кричать. Он думал о Джимми Голде тех времен, когда тот еще не гнался за Золотым баксом. Когда еще был истинным героем. Моррис думал о Гарольде Файнмане, друге Джимми в старших классах (сам Моррис в старших классах ни с кем не дружил), говорившем, что все хорошее должно когда-нибудь заканчиваться. А следовательно, обратное тоже верно: должно заканчиваться и все плохое.
Это конкретное плохое длилось долго, и пока оно длилось, Моррис мысленно снова и снова повторял мантру Джимми Голда из «Бегуна»: Дерьмо ни хрена не значит, дерьмо ни хрена не значит, дерьмо ни хрена не значит. Это помогало.
Немного.
В последующие недели Оллгуд иногда насиловал его в зад, иногда – в рот. Моррис предпочитал зад из-за отсутствия там вкусовых рецепторов. В обоих случаях он думал, что Кора Энн Хупер, женщина, на которую он набросился в невменяемом состоянии, наверняка считает, что ему воздается по справедливости. С другой стороны, ей пришлось вытерпеть неугодное вторжение только единожды.
В тюрьме Уэйнесвилл имелась швейная фабрика. Там шили джинсы и рабочие рубашки. На пятый день пребывания Морриса в красильном цеху один из друзей Оллгуда взял Морриса за запястье, отвел за чан номер три и велел спустить штаны.