Барбара Робинсон тоже чуть не погибла четыре года назад, потому что пошла на тот роковой концерт с матерью и подружками. Барбс была тогда веселой, счастливой девчонкой, а теперь стала веселой, счастливой девушкой-подростком. Он видится с ней, когда приезжает на обед к Робинсонам, но теперь гораздо реже, потому что Джером уехал в университет. Однако, возможно, Джером вернется на лето. Ходжес собирается спросить об этом Барбару, когда будет с ней говорить. Он надеется, что Барбара не попала в какую-нибудь передрягу. Такое ему представляется маловероятным. Она хороший ребенок, из тех, кто помогает старушкам перейти улицу.
Ходжес открывает салат, поливает его низкокалорийным французским соусом и начинает есть. Он голоден. Ощущать голод – это нормально. Голод – признак здоровья.
И теперь он в мире, который едва узнает, где фильмы показывают на гигантских экранах, называемых «АЙМАКС», а по улицам все ходят с наушниками или всматриваясь в маленькие экраны. В каждом магазине – камеры наблюдения, а цены на самые обычные продукты питания – когда его посадили, батон хлеба, к примеру, стоил пятьдесят центов – столь высоки, что кажутся нереальными. Изменилось все, он чувствует, что слепнет от всей этой новизны. Отстал от жизни и знает, что его разуму, зашоренному тюрьмой, ее уже не догнать. Как и телу. Суставы не желают гнуться, когда он встает по утрам; вечером, когда он ложится, все болит. Моррис думает, что это признаки артрита. После блевотной ночи (когда он не блевал, его несло коричневой жижей) аппетит бесследно исчез.
К еде по крайней мере. Он думал о женщинах – как не думать, если они окружали его со всех сторон, а молодые ходили полуголыми, поскольку было начало лета, – но в его возрасте любовь тех, кто моложе тридцати, он мог только купить, а если бы пошел в одно из мест, где совершались подобные сделки, то нарушил бы условия своего досрочного освобождения. И его вернули бы в Уэйнесвилл, а записные книжки Ротстайна остались бы закопанными в пустоши, не читанные никем, кроме автора.
Моррис знает, что они по-прежнему там, и от этого нервничает еще сильнее. Желание вырыть их и начать читать сводит с ума, совсем как строка из песни (Любимая нужна мне та, что не сведет меня с ума!), что проникает в голову и просто не желает убраться оттуда, но пока он должен четко следовать инструкции в ожидании, что районный инспектор немного расслабится и перестанет держать его на коротком поводке. Этот наказ он получил от Уоррена Дакуорта по прозвищу Дак. Случилось это накануне заседания комиссии по условно-досрочному освобождению, на котором впервые появилась мстительная Кора Энн Хупер.
«Ты должен вести себя так, будто идешь по яйцам. Потому что, видишь ли, этот ублюдок появится неожиданно, когда ты меньше всего будешь его ждать. Если ты собираешься сделать что-то, подпадающее под «сомнительное поведение», есть у них такая категория, подожди, пока твой РИ не нанесет визит-сюрприз. А уж потом можешь действовать. Усек?»
Моррис усек.
И Дак оказался прав.
– Привет, Морри, – поздоровался Макфарленд и похлопал рукой по бетону рядом с огромным бедром. – Присядь.
– Привет, мистер Макфарленд.
Моррис сел, его сердце колотилось так сильно, что болела грудь.
Пожалуйста, только не «сомнительное поведение», думал он, хотя и представить себе не мог, что сделал сомнительного. «Пожалуйста, не надо отправлять меня обратно в тюрьму, когда я так близок к цели».
– Где ты был, дорогуша? Работу ты закончил в четыре. Сейчас уже начало седьмого.
– Я… я задержался, чтобы съесть сандвич. Купил его в «Счастливой чашке». Даже не поверил, что кафе на прежнем месте, но оно никуда не делось, – затараторил Моррис. Он не мог остановиться, даже зная, что так тараторят в состоянии наркотического опьянения.
– Два часа, чтобы съесть сандвич? Он что, был три фута длиной?
– Нет, обычный. С ветчиной и сыром. Я съел его на одной из скамеек на Гавенмент-сквер. Крошки скормил голубям. Раньше мы сидели на той скамейке с другом, тоже кормили голубей. Я просто… понимаете, потерял счет времени.
Он говорил чистую правду, но как лживо она звучала!
– Наслаждался воздухом, – кивнул Макфарленд. – Радовался свободе. Как насчет этого?
– Да.
– Знаешь что? Думаю, нам надо подняться наверх. А потом, пожалуй, возьмем твою мочу на анализ, чтобы убедиться, что ты ничего не нарушал, наслаждаясь воздухом и радуясь свободе. – Он похлопал по рюкзаку. – У меня здесь все необходимое. Если твоя моча не посинеет, я от тебя отстану, и ты проведешь вечер в свое удовольствие. Возражений нет?
– Нет. – От чувства облегчения у Морриса закружилась голова.
– И я буду смотреть, как ты писаешь в маленький пластмассовый стаканчик. Ты не против?
– Нет. – Моррис тридцать пять лет писал на глазах у других. Он к этому привык. – Как скажете, мистер Макфарленд.
Макфарленд бросил окурок в ливневую канаву, подхватил рюкзак, встал.
– В таком случае, думаю, мы обойдемся без анализа.
Моррис вытаращился на него.
Макфарленд улыбнулся:
– У меня к тебе нет претензий, Моррис. Во всяком случае, пока. Так что ты должен сказать?
Сначала Моррис не понимал, чего от него хотят. Потом до него дошло:
– Спасибо, мистер Макфарленд.
Макфарленд потрепал Морриса по волосам, хотя тот был на двадцать лет старше его.
– Хороший мальчик. Увидимся на следующей неделе.
Позже, в своей комнате, Моррис снова и снова вспоминал этого снисходительного, покровительственного «хорошего мальчика», глядя на дешевую мебель и несколько книг, которые ему разрешили вынести из чистилища, слушая звериные крики, гогот и глухие удары, доносившиеся из комнат соседей. Он задавался вопросом, знает ли Макфарленд, как сильно ненавидел его Моррис, и решил, что знает.
«Хороший мальчик. Мне скоро шестьдесят, а я – хороший мальчик Эллиса Макфарленда».
Он немного полежал на кровати, потом поднялся и принялся кружить по комнате, думая о совете, полученном от Дака: Если ты собираешься сделать что-то, подпадающее под «сомнительное поведение», есть у них такая категория, подожди, пока твой РИ не нанесет неожиданный визит. А уж потом можешь действовать.
Моррис принял решение и схватил джинсовую куртку. Спустился в вестибюль в воняющей мочой кабине лифта, прошел два квартала до остановки, дождался автобуса с надписью «НОРТФИЛД».