Моррис качает головой, по-прежнему улыбаясь.
– Наверняка есть база данных по освобожденным условно-досрочно, такая же, как по редким книгам, но, пожалуй, ты никогда в нее не заглядывал. Это хорошо для меня и не очень – для тебя.
Одна из рук Энди сползает с клавиатуры ноутбука. Моррис замахивается топором.
– Не делай этого, Энди. Я хочу, чтобы ты положил руки на стол, ладонями вниз, по обе стороны компьютера. И не пытайся ударить по тревожной кнопке коленом. Я это увижу, и последствия для тебя будут крайне неприятными.
– Чего ты хочешь?
Вопрос злит Морриса, но его улыбка становится шире.
– Как будто ты не знаешь.
– Господи, я не знаю, Морри. – Язык Энди лжет, но глаза говорят правду, всю правду, и ничего, кроме правды.
– Пойдем в твой кабинет. Я уверен, он у тебя есть, где-нибудь в недрах магазина.
– Нет!
Моррис вновь замахивается топором.
– Ты можешь встать из-за стола целым и невредимым или оставить на нем несколько пальцев. Уж поверь мне, Энди. Я не тот человек, которого ты знал.
Энди встает, его взгляд не покидает лица Морриса, но Моррис не уверен, что давний друг действительно его видит. Он раскачивается, словно под бесшумную музыку, и, похоже, на грани обморока. Если Энди отключится, он не сможет отвечать на вопросы, пока не придет в себя. Опять же, Моррису придется тащить его в кабинет. А он не уверен, что справится. Если Энди еще не весит триста фунтов, набрать ему осталось сущие пустяки.
– Дыши глубоко, – приказывает Моррис. – Успокойся. Мне нужны лишь ответы на несколько вопросов. Потом я уйду.
– Обещаешь? – Нижняя губа Энди оттопыривается, блестит от слюны. Он выглядит маленьким толстым мальчиком, который поссорился с отцом.
– Да. Теперь дыши.
Энди глубоко вдыхает.
– Еще.
Массивная грудь Энди вздымается, натягивая рубаху на груди, потом опускается. Мертвенная бледность уходит с лица.
– Кабинет. Пошли. Показывай дорогу.
Энди поворачивается и идет по проходу в дальнюю часть магазина, лавируя между коробками и стопками книг с изысканной грацией, свойственной некоторым толстякам. Моррис следует за ним. Его злость нарастает. Отчасти это связано с женственным покачиванием ягодиц Энди под серыми габардиновыми брюками.
Около двери пульт. Энди нажимает четыре цифры – 9118, – и загорается зеленая лампочка.
Когда Энди переступает порог, Моррис буквально читает его мысли сквозь лысый затылок.
– Ты не такой быстрый, чтобы захлопнуть передо мной дверь. Если попытаешься, потеряешь то, что ничем не заменишь. Можешь мне поверить.
Плечи Энди, которые напряглись в готовности предпринять именно такую попытку, вновь поникают. Он проходит в кабинет. Моррис следует за ним и закрывает дверь.
Кабинет маленький, вдоль стен – забитые книгами стеллажи, с потолка свешиваются лампы в шарообразных плафонах. На полу – турецкий ковер. Стол в кабинете гораздо лучше – из красного или тикового дерева. Абажур настольной лампы напоминает «Тиффани». Слева от стола – тумбочка, на которой стоят четыре тяжелых хрустальных графина. Моррис не может сказать, что за прозрачные жидкости в двух из них, но в оставшихся – точно шотландское и бурбон.
И, насколько он знает, у его давнего друга все – высшего качества. Несомненно, чтобы обмывать крупные сделки.
Моррис вспоминает, что в тюрьме заключенные могли рассчитывать только на бренди из чернослива или изюма, и хотя сам он пил его редко, скажем, на свой день рождения (и дни рождения Джона Ротстайна, которые всегда отмечал единственным глотком), злость его нарастает. Хорошо пил и вкусно жрал – вот чем занимался Энди Холлидей, пока Моррис красил джинсы, вдыхал пары лака и жил в камере с низким потолком, размерами мало отличавшейся от гроба. Он попал в тюрьму за изнасилование, это так, но он никогда бы не оказался в том проулке, в диком алкогольном беспамятстве, если бы этот человек не отшил его, не послал куда подальше. Сказал, что говорить им не о чем. Назвал его психом.
– Роскошные апартаменты, мой друг.
Энди осматривается, словно впервые замечает роскошь собственного кабинета.
– На вид – да, – признает он, – но внешняя сторона обманчива, Морри. По правде говоря, я на грани банкротства. Магазин так и не оправился после рецессии и неких… голословных обвинений. Уж поверь мне.
Моррис редко думает о конвертах с деньгами, которые в ту ночь Кертис Роджерс нашел в сейфе вместе с записными книжками Ротстайна, но теперь они приходят на ум. Его давний друг заполучил вместе с записными книжками и наличные. И, вполне возможно, потратил их на этот стол, ковер и хрустальные графины со спиртным.
Вот тут ярость наконец-то выплескивается, Моррис вскидывает топор и наносит удар сбоку по широкой дуге. Топор рвет габардин и с чавкающим звуком впивается в необъятную ягодицу. Энди вскрикивает. Его бросает вперед. Он не валится на пол только потому, что руками хватается за край стола, падает на колени. Кровь льется из шестидюймового разреза на брюках. Энди зажимает разрез рукой, и кровь бежит между пальцами. Он заваливается набок, перекатывается на турецкий ковер. С чувством удовлетворения Моррис думает: Тебе никогда не оттереть это пятно, земляк.
– Ты сказал, что не тронешь меня! – верещит Энди.
Моррис обдумывает услышанное и качает головой:
– Не верю, что произносил эти слова, но, возможно, мог это подразумевать. – Он смотрит на перекошенное лицо Энди и серьезно добавляет: – Считай это липосакцией подручными средствами. И ты еще можешь выйти из этой истории живым. От тебя требуется только одно: отдай мне записные книжки. Где они?
На этот раз Энди не притворяется, будто не понимает, о чем говорит Моррис, да и как притворяться, если жопа в огне, а кровь струится по бедру.
– Я не знаю, где они.
Моррис опускается на колено, стараясь не угодить в расширяющуюся лужу крови.
– Я тебе не верю. Их нет, остался только сундук, в котором они лежали, а кроме тебя никто не знал, что они у меня. Поэтому я спрашиваю снова, и если ты не хочешь рассматривать с близкого расстояния свои внутренности и полупереваренный ленч, тебе лучше хорошенько подумать над ответом. Где записные книжки?
– Их нашел какой-то мальчишка! Это не я – мальчишка! Он живет в доме, где раньше жил ты, Морри! Наверное, он нашел их в подвале или где-то еще!
Моррис всматривается в лицо давнего друга.