Это было в ее стиле. Когда не хотела отвечать, притворялась, что не слышит. А по вечерам старалась меня избегать.
- Но чтобы дойти до своей комнаты, она должна была пройти через гостиную?
- Да. Я чаще всего здесь сижу. Предлагала ей, чтобы взяла себе стульчик и выпила со мной кофе или отвара из трав. Один раз она снизошла до меня, и помню, что за час сказала фраз пять.
- О чем вы разговаривали?
- Обо всем. Я пыталась что-нибудь узнать.
- О чем?
- Кем была, откуда родом, из какой семьи?
- И ничего из нее не вытянули?
- Поняла только, что она неплохо знала юг. Я рассказала о Ницце, где каждый год мы с мужем проводили две недели, и почувствовала, что она тоже там бывала. А когда я спросила о родных, она сделала отсутствующее лицо. Если бы месье видел это лицо, тоже потерял терпение.
- Где она ела?
- Обычно в городе. Я не позволяю готовить в комнате, а то не миновать пожара. С этими их примусами никогда не известно, что может случиться, не говоря о том, что у меня есть вещи особой ценности, они достались мне в наследство. Она прибегала к различным уловкам: я находила у нее в комнате крошки хлеба, а один раз она пыталась сжечь какую-то жирную бумагу. Наверное, из-под ветчины.
- По вечерам она бывала одна?
- Чаще всего. Выходила из дома два, три раза в неделю.
- Переодевалась перед выходом?
- Во что она могла переодеваться, если у нее было одно платье и одно пальто на все случаи жизни. А в прошлом месяце случилось то, что я предвидела.
- А что мадам предвидела?
- Что в один прекрасный день ей нечем будет платить за комнату.
- Не заплатила вообще?
- Дала мне сто франков аванса, пообещала остальное в конце недели. А в конце недели начала меня избегать. Я загородила ей дорогу. Тогда она сказала, что через день-другой у нее будут деньги. Пусть месье не думает, что я скупая и только и делаю, что считаю деньги. Конечно, мне они нужны, как и любому человеку. И если бы она вела себя, как все нормальные люди, я была бы терпеливее.
- Вы ей все это сказали?
- Три дня назад, за день до исчезновения. Попросту поставила ее в известность, что жду приезда родственницы из провинции и мне будет нужна комната.
- Как она отреагировала?
- Сказала только: "Хорошо."
- Мадам не может показать нам квартиру? Старая дама встала.
- Прошу сюда. Вы увидите, что нигде в другом месте она не нашла бы такой комнаты.
В самом деле, комната была просторная, с большими окнами, обставленная, как и гостиная, в стиле XIX века. Солидная кровать красного дерева, между окнами бюро в стиле ампир, которое, наверное, принадлежало покойному месье Кремье, а тут стояло только потому, что в других комнатах уже не было места. На обоих окнах висели тяжелые бархатные портьеры, на стенах - старинные фотографии в черных и позолоченных рамках.
- Единственное неудобство - это общая ванная. Но я всегда пускала ее первой и никогда не входила без стука.
- Надеюсь, что со времени ее исчезновения мадам ничего отсюда не убирала?
- Конечно, нет.
- Когда вы поняли, что она не вернется, то посмотрели ее вещи?
- Здесь нечего смотреть.
Я только зашла убедиться, что она ничего не взяла с собой.
- И как?
- Ничего. Месье может убедиться.
На комоде лежали гребень, щетка для волос, дешевый маникюрный набор и коробочка пудры. Сбоку два пузырька: в одном был аспирин в другом - снотворное.
Мегрэ выдвинул ящики: там лежала тощая стопочка белья и завернутый в кусок искусственного шелка утюг.
- Я же ей говорила! - закричала вдруг мадам Кремье.
- О чем?
- Я предупреждала, что не позволю никаких постирушек и утюжек. И пожалуйста, вот что она делала, когда по вечерам часами сидела в ванной.
Наверное, для этого и закрывалась в комнате на ключ.
В следующем ящике лежала обычная почтовая бумага, конверты, несколько карандашей и ручка. В шкафу висел хлопчатобумажный халат, а внизу стоял голубой фибровый чемоданчик, закрытый на ключ. Мегрэ открыл его перочинным ножом. Мадам Кремье подошла ближе. Чемодан был пуст.
- Никто никогда ее не спрашивал?
- Нет.
- А у вас не было ощущения, что в ваше отсутствие кто-то проник в квартиру?
- Я заметила бы это. Прекрасно помню, где что лежит.
- Ей звонили?
- Только один раз.
- Когда это было?
- Две недели тому назад. Нет. Больше. Кажется, месяц. Однажды вечером, когда она сидела в своей комнате.
- Мужчина?
- Женщина!
- Вы хорошо помните, что эта женщина сказала?
- Сказала так: "Мадемуазель Лабуан дома?" Я ответила, что дома.
Постучала в ее комнату: "Мадемуазель Луиза, к телефону". Она удивилась:
"Меня?". "Да, вас". "Иду". Мне показалось, что она плакала.
- После разговора или до того?
- Вышла из комнаты заплаканная.
- Была одета?
- Нет. В халате и без чулок.
- Вы слышали, что она говорила?
- Почти нет. Только: "Да, да, хорошо... да... может быть...". В конце сказала: "Скоро увидимся".
- И ушла?
- Да, минут через десять.
- А когда вернулась?
- Вообще не пришла ночевать. Явилась только в шесть утра, я ждала ее, чтобы отказать от квартиры. Но она сказала, что должна была провести ночь у больной кузины. Я ей поверила: она не выглядела, как будто вернулась после кутежа. Сразу легла в постель и два дня вообще не выходила из комнаты. Я занесла ей еду и купила аспирин. Она сказала, что у нее грипп.
Мадам Кремье не могла знать, что каждое ее слово рождало определенный образ в воображении Мегрэ. А ведь он как-будто едва слушал ее.
Постепенно он представлял себе жизнь двух женщин в этой темной, заставленной мебелью квартире. С одной все было просто: она была перед ним. Труднее было представить себе девушку, ее образ жизни, голос, жесты, а прежде всего то, о чем она думала.
Теперь он знал, как ее звали, если только это было ее настоящее имя.
Видел, где последние два месяца она спала и где проводила вечера. Знал он также, что два раза в течение этого времени она приходила на улицу Дуэ, чтобы получить вечернее платье.