Незнакомец изъяснялся по-арабски даже чище, чем Фарук, хотя и со слабым акцентом — как житель Ирака, возможно, или саудовец. Но он происходил не из Ирака, не из Аравии и не из Алжира. Это был европеец, под густым загаром — белый, жилистый, намного старше Фарука. Покуда незнакомец подзывал официанта, чтобы заказать себе кофе, Фарук приглядывался к нему, но даже стиль дорогой одежды не помог санитару определить, откуда родом его собеседник, — а он мог назвать родину почти любого встречного. Это была игра, придуманная им, чтобы отвлечь мысли от усталости в мышцах после долгих часов работы, от невозможности занять достойное место в этом новом мире.
— Для тебя — да, — согласился пожилой незнакомец. — Для меня — нет. Я тот, кто воплощает невозможное.
— Ла! Я не стану убивать.
— Тебя и не просят. Равно как не попросят красть или ломать что-либо.
Фарук примолк, с растущим интересом глядя на собеседника.
— Тогда как я смогу отплатить за свой отпуск?
— Написав своей рукой записку администрации больницы. По-французски. Напиши, что ты болен и на пару дней тебя заменит твой кузен Мансур. За это ты получишь деньги.
— У меня нет двоюродного брата.
— У всех алжирцев есть братья.
— Верно. Но у меня нет родни в Париже.
Незнакомец многозначительно улыбнулся:
— Он только что приехал из Алжира.
Сердце Фарука ёкнуло. Отпуск — с женой, с детьми. Отпуск для него. Незнакомец прав — всем в Париже плевать, кто явится на работу в огромный госпиталь Помпиду, лишь бы работа была сделана, и притом задёшево. Но… затея этого типа явно не к добру. Может, они собираются красть наркотики? Хотя, с другой стороны, все в этой больнице неверные, да и не его это дело. Он постарался забыть обо всем, кроме сладкого предвкушения — вот он приходит домой и объявляет, что они едут… куда?
— Я бы хотел снова повидать Средиземное море, — осторожно промолвил алжирец, вглядываясь в лицо незнакомца — не слишком ли много он запросил? — Капри, может быть. Я слышал, пляжи Капри покрыты серебряным песком. Это будет… очень дорого.
— Тогда Капри. Или Порто-Веккьо. Или, если уж на то пошло, Канны или Монако.
Названия слетали с уст незнакомца — волшебные, искусительные.
— Напомните, — попросил Фарук аль-Хамид, улыбаясь от всего усталого, истосковавшегося сердца, — что я должен написать.
* * *
Бордо, Франция
Несколькими часами позже в одной из комнат убогой мебилирашки, зажатой между огромными винными складами на берегу Гаронны, за окраиной города Бордо, зазвонил телефон.
Единственным обитателем комнаты был бледный человечек двадцати с хвостиком лет. Сидя на краешке кушетки, дрожа всем телом, он расширенными от ужаса глазами взирал на разрывающийся от звона телефон. С реки доносились крики грузчиков, протяжные гудки с барж, и при каждом звуке юноша — звали его Жан-Люк Массне — дёргался, точно марионетка на ниточках. Трубку он так и не поднял.
Когда телефон наконец смолк, юноша вытащил из саквояжа блокнот и принялся торопливо царапать что-то неровным почерком, пытаясь излить на бумагу что-то, застрявшее в памяти, но вскоре передумал — тихо выругавшись, оторвал листок и, смяв, запустил его в мусорную корзину. Содрогаясь от ужаса и отвращения к себе, он швырнул блокнот на столик, решив, что единственный выход для него — это удрать, сбежать. Схватив саквояж, он бросился к двери.
Стук послышался, не успел ещё юноша отворить. Взгляд Жан-Люка следовал за лёгким покачиванием ручки. Так мышка следит за трепещущим язычком змеи.
— Жан-Люк, ты там? — Негромкий голос явно принадлежал уроженцу южной Франции, и владелец его стоял за дверью. — Это капитан Боннар.
Почему ты не взял трубку? Впусти меня!
При звуках этого голоса Жан-Люк вздрогнул от облегчения и попытался сглотнуть, но в горле у него пересохло, точно в пустыне. Трясущимися пальцами он отпер и распахнул дверь.
— Bonjour, mon Capitaine. Как вы… — начал юноша, но осёкся, прерванный повелительным жестом стоящего на пороге человека в униформе элитного подразделения французских воздушных десантников. Прежде чем переступить порог и обратиться к застывшему в распахнутых дверях Жан-Люку, капитан Боннар обшарил тревожным взглядом обшарпанную комнатушку.
— Жан-Люк, если ты действительно так перепуган, как это кажется, — сухо заметил он, — я бы предложил тебе закрыть дверь.
Физиономия капитана была совершенно квадратная, светлые волосы — коротко стрижены, как полагается военному. Взгляд его был ясен и суров, а осанка внушала уверенность, которой перепуганный Жан-Люк просто упивался.
Пепельно-бледное лицо юноши мучительно порозовело.
— П… простите, капитан. — Он захлопнул дверь.
— Попробую. В чем дело? Ты заявил, что едешь в отпуск… в Аркашон, так? Тогда что ты делаешь здесь?
— П-прячусь, сударь. Какие-то люди искали меня в гостинице. Непростые люди. Они знали, как меня зовут, где я живу в Париже… все. — Он сбился и сглотнул. — Один из них угрожал портье пистолетом… Я все подслушал! Откуда они знали, что я там буду? Они меня чуть ли не убить собирались, а я даже не знаю — за что? Так что я выскочил на улицу, сел в машину и удрал. Я сидел в укромном месте, слушал радио и как раз думал, как бы мне вернуться за багажом, когда услышал про эту ужасную трагедию в институте. Что… что доктор Шамбор чуть ли не мёртв. Вам об этом ничего не известно? Его нашли?
Капитан Боннар печально покачал головой:
— Известно, что тем вечером он работал в своей лаборатории допоздна, и с тех пор его никто не видел. Но следователи понимают, что на разбор завала уйдёт самое малое неделя. Сегодня нашли ещё два тела.
— Какой ужас! Бедный доктор Шамбор! Он был ко мне так добр. Всегда говорил, что я себя извожу. Я не хотел брать отпуск, но он сумел меня убедить.
Капитан со вздохом кивнул снова:
— Ты продолжай. Объясни, что, как тебе кажется, нужно было тем людям.
Лаборант утёр набежавшие слезы.
— Конечно, когда я услышал про институт и доктора Шамбора… тогда все стало понятно. И я опять удрал. И не останавливался, пока не нашёл вот эту мебилирашку. Здесь меня никто не знает, и место нелюдное.
— Je comprends[2] . Тут-то ты мне и позвонил.
— Oui. Я не знал, что ещё делать.
Капитан недоуменно покачал головой:
— Тебя преследуют, потому что Эмиль Шамбор погиб при взрыве? Почему? Это какая-то бессмыслица… или ты хочешь сказать, что это не случайность?
Жан-Люк закивал:
— Я ничего собой не представляю, но я был ассистентом великого Эмиля Шамбора! Мне кажется, это его решили взорвать.
— Но, господи помилуй, зачем? Кому могло понадобиться его убивать?
— Не знаю кому, капитан, но это произошло из-за молекулярного компьютера. Когда я уезжал, он был на девяносто девять процентов уверен, что создал действующую модель. Но вы же его знаете — он такой скрытный. Он не хотел, чтобы даже слух об этом просочился, покуда машина не заработает. Вы же понимаете, насколько важно подобное открытие? Уйма народу готова была бы убить и его, и меня, и кого угодно, чтобы наложить лапы на ДНК-компьютер.
Капитан Боннар поморщился:
— Мы не нашли никаких следов устройства… но там груда обломков высотой с Монблан. Ты уверен?
Лаборант кивнул:
— Bien sur[3] . Я все время был с ним. Конечно, я мало что понимал в его теории, но… — Юноша вновь оцепенел, скованный ужасом. — Его компьютер уничтожен? Вы не нашли его заметок? Доказательств?
— От корпуса остались одни руины, а в центральном институтском компьютере пусто.
— Само собой. Доктор Шамбор волновался, что к мейнфрейму слишком легко получить доступ, что его могут взломать.