Бенсон бросил парик обратно в сумку и достал пластиковый пакет на «молнии». Он расстегнул «молнию» – и Моррис увидел, что это набор отверток разного размера.
– А это зачем? – спросил Моррис.
Бенсон задумался с озадаченным видом.
– Не знаю, поймете ли вы…
– Так все же?
– Они всегда со мной. Для самообороны.
Бенсон положил набор отверток обратно в сумку. Он обращался с этим набором бережно, чуть ли не благоговейно. Моррис знал, что пациенты, в особенности те, у кого серьезные заболевания, часто приносят с собой в клинику очень странные вещи. Такие предметы имели для них своего рода тотемическое значение, точно обладали магической охранительной силой. Часто эти предметы имели отношение к привычкам или увлечениям больных. Он вспомнил яхтсмена с мозговой метастазой, который взял с собой в палату набор инструментов для починки парусов. И женщину с запущенной болезнью сердца, которая принесла банку с теннисными мячами. Такие вот дела.
– Я понимаю, – сказал Моррис.
Бенсон улыбнулся.
6
Войдя в «Телекомп», Росс увидела, что кабинет пуст. Принтеры не работали, а на дисплеях высвечивались произвольные ряды цифр. Она пошла к столику и налила себе чашку кофе, потом ввела данные тест‑карточки Бенсона в компьютер.
В ЦНПИ разработали психодексный тест вместе с другими психологическими тестами для компьютерного анализа. Этот тест был составной частью того, что Макферсон называл «обоюдоострым мышлением». В данном случае он имел в виду, что гипотеза, согласно которой мозг – это тот же компьютер, имеет двоякий смысл. С одной стороны, можно было использовать компьютер в качестве инструмента для анализа деятельности мозга. В то же время можно было воспользоваться новыми знаниями о функционировании мозга для создания более совершенных и усложненных компьютеров. Как говорил Макферсон: «Мозг в такой же степени модель компьютера, в какой компьютер – модель мозга».
В Центре инженеры‑компьютерщики и нейробиологи работали вместе бок о бок много лет. Из этого сотрудничества родились «Форма Кью» и программы типа «Джордж» и «Марта», а также новые психохирургические методики и психодекс.
Психодекс был довольно прост. Это был тест, в котором испытуемому необходимо было давать мгновенные ответы на психологические вопросы, затем эти ответы классифицировались и обрабатывались в соответствии со сложным математическим алгоритмом. Пока в компьютер вводились данные с карточки, Росс смотрела, как на дисплее вспыхивают все новые и новые ряды вычислений.
Она не обращала на них внимания: колонки чисел, как ей было известно, всего‑навсего черновики компьютера, только промежуточные звенья перед окончательным ответом. Она улыбнулась, подумав о том, как бы Герхард объяснил эти вычисления: ротация матриц в пространстве, выяснение факторов, приведение их к ортогональному уровню и последующая корреляция. Все это звучало очень сложно и научно, и она, надо сказать, мало что в этом понимала.
Давным– давно она обнаружила, что компьютером можно пользоваться, не понимая принципов его работы. Точно так же можно пользоваться автомобилем, или пылесосом, или собственным мозгом.
На экране выскочила надпись: «РАСЧЕТЫ ЗАВЕРШЕНЫ. ВЫЗОВИТЕ ВИЗУАЛЬНЫЙ ОБРАЗ».
Она набрала код для трехмерного графика. Компьютер ответил, что трехмерный образ дает восемьдесят один процент дисперсии. Росс увидела на дисплее трехмерное изображение горы с острым пиком. Она некоторое время рассматривала возникший график, потом сняла телефонную трубку и вызвала Макферсона.
Макферсон, нахмурившись, смотрел на экран. Эллис заглядывал ему через плечо.
– Ясно? – спросила Росс.
– Абсолютно, – ответил Макферсон.
– Когда делали тест?
– Сегодня.
Макферсон вздохнул.
– Не хотите сдаваться без боя, да?
Вместо ответа она начала нажимать клавиши и вызвала на дисплее изображение еще одной горной вершины – теперь куда более высокой.
– А это самые последние данные.
– Судя по этим расчетам, возвышение соответствует…
– Психозному состоянию.
– То есть теперь это проявилось у него в куда большей степени, – заметил Макферсон. – Больше, чем всего месяц назад.
– Да.
– Не думаете ли вы, что он мухлевал при тестировании?
Росс покачала головой. Она вывела на дисплей результаты всех четырех предыдущих тестов. Тенденция была ясна: на каждом последующем изображении горный пик вздымался выше и выше, становясь все острее.
– Что ж, – сказал Макферсон, – по всему видно, что ему становится хуже. То есть вы из этого делаете вывод, что его не следует оперировать.
– Сегодня это убеждение сильнее, чем когда‑либо. Он безусловно психотик, и если вы начнете вставлять ему в голову провода…
– Знаю, – прервал ее Макферсон. – Я знаю, что вы скажете.
– …он решит, что превратится в машину, – закончила она.
Макферсон повернулся к Эллису.
– Как вы думаете: мы не можем сбить это повышение торазином?
Торазин был сильным транквилизатором, использовавшимся в Центре. Некоторым психотикам он помогал восстанавливать ясность мышления.
– Можно попробовать.
Макферсон кивнул.
– Я тоже так думаю. А вы, Джанет?
Она смотрела на дисплей и молчала. Какая же все‑таки странная штука эти тесты. Горные пики – это всего лишь абстракция, математическое выражение эмоционального состояния. Это же не реальный атрибут личности – вроде пальцев, или веса, или роста.
– Джанет! Что вы думаете? – повторил Макферсон.
– Я думаю, – ответила она, – что вы оба только и мечтаете об этой операции.
– А вы по‑прежнему ее не одобряете?
– Я не «не одобряю»? Я считаю ее вредной для Бенсона.
– А что вы думаете по поводу использования торазина? – не отступал Макферсон.
– Это большой риск.
– Неоправданный риск?
– Может быть, оправданный, может быть, нет. Но это риск.
Макферсон кивнул и обратился к Эллису:
– Вы настаиваете на операции?
– Да, – ответил Эллис, не спуская глаз с дисплея. – Я настаиваю на операции.
7
Как обычно, Моррису было неловко играть в теннис на территории клиники. Высокие здания комплекса всегда заставляли его ощущать себя немного виноватым – эти ряды окон, лица несчастных пациентов, которые не могли, подобно ему, прыгать и махать ракеткой. И еще звук. Точнее – отсутствие звука. Неподалеку от больницы проходило шоссе, и приятные мягкие шлепки теннисного мяча полностью заглушались нескончаемым монотонным урчанием проносящихся мимо автомобилей.
Темнело. Он уже начал плохо видеть: мяч неожиданно выскакивал откуда‑то из пустоты и летел на его поле. Келсо приходилось куда легче. Моррис часто шутил, что Келсо, наверное, ест много моркови, но, как бы там ни было, его унижала столь поздняя игра с Келсо. Тому сумерки помогали, а Моррис терпеть не мог, проигрывать.
Он уже давно свыкся со своей страстью к соперничеству. Он был азартен в играх, в работе, в отношениях с женщинами. Росс частенько обращала его внимание на это, а потом быстро меняла тему разговора, – так все психиатры коварно затрагивают какую‑то проблему, а потом резко от нее уходят.