Теперь, разумеется, любой человек, взаимодействующий с компьютером посредством нажатия клавиш на терминале, можно сказать, связан с ним.
Слишком заумно, подумал он. Он прокрутил запись обратно и начал надиктовывать заново.
– Теперь человек, сидящий за клавиатурой компьютера и взаимодействующий с машиной посредством нажатия клавиш, связан с компьютером. Но эта связь не прямая. И связь эта не постоянная. Поэтому операция представляет собой нечто совсем иное. Как же к этому относиться?
Хороший вопрос, подумал он. Он воззрился на телевизионное изображение операции и продолжал:
– В данном случае можно счесть компьютер своего рода протезом. Точно так же, как человек с ампутированной рукой может получить механический эквивалент своей потерянной руке, так и человек с повреждением головного мозга может получить механическую помощь для преодоления пагубных результатов этого повреждения. На такие мысли наводит эта благоприятная операция. Можно сказать, что в данном случае компьютер стал высококачественным протезом. Однако подлинный смысл этого кроется куда глубже.
Он замолчал и взглянул на монитор. Кто‑то в монтажной студии поменял последовательность записей, и теперь он уже видел не операцию, а предоперационное интервью Бенсона. Бенсон был возбужден: он курил и по ходу разговора махал сигаретой, точно ножом.
Заинтересовавшись, Макферсон включил звук.
– …знают, что делают! Машины же повсюду! Когда‑то они обслуживали человека – теперь они забирают над нами власть. Медленно, постепенно забирают власть!
Дверь кабинета отворилась, и показалась голова Эллиса. Он бросил взгляд на экран и улыбнулся:
– Смотрите предварительные картинки?
– Работаю немного, – ответил Макферсон и кивнул на диктофон.
Эллис кивнул и исчез, закрыв за собой дверь.
– …знаю, что я предал род человеческий, – говорил Бенсон, – потому что я помогаю сделать машины более разумными. Но это моя работа – я программирую искусственный интеллект и…
Макферсон выключил звук. Потом вернулся к своему диктофону.
– Имея дело с компьютерной техникой, мы всегда различаем центральное оборудование и периферию. То есть главный компьютер считается основным даже в том случае, если, говоря человеческим языком, он расположен в некоем отдаленном месте – например, в подвале здания. Различное же оборудование – принтеры, пульты, дисплеи и тому подобное – является периферийным. Они могут быть расположены на рубеже компьютерной системы, на различных этажах здания.
Макферсон взглянул на телеэкран: Бенсон был не на шутку возбужден. Он включил звук и услышал:
– …все более и более разумными. Сначала паровые двигатели, потом автомобили и аэропланы, потом арифмометры. Теперь уже компьютеры, с сетями обратной связи…
Макферсон выключил звук.
– Если взять человеческий мозг, то аналогия тут такая: мозг и периферийные терминалы, как, например, рот, руки, ноги. Они выполняют команды мозга. В общем и целом, мы судим о работе мозга по результатам этих периферийных функций. Мы замечаем, что человек говорит, как он жестикулирует, как поступает, и на основании этих данных дедуктивным образом приходим к выводу о том, как функционирует его мозг. Это общеизвестно.
Он взглянул на Бенсона. А что бы сказал Бенсон? Согласился или стал бы возражать? А, какая разница!
– Теперь же в ходе этой операции мы создали человека не с одним мозгом, а с двумя. У него есть биологический мозг – поврежденный, и у него теперь есть новый – компьютерный мозг, который должен исправлять повреждения первого. Этот новый мозг предназначен для контроля над биологическим мозгом. Таким образом мы сталкиваемся с новой ситуацией. Поврежденный биологический мозг пациента является периферийным терминалом – единственным, точнее говоря, терминалом – нового компьютера.
В одной области новый компьютерный мозг осуществляет полный контроль. И потому биологический мозг пациента, а в действительности все его тело, становится как бы терминалом для нового компьютера. Итак, мы создали человека, который представляет собой сложный компьютерный терминал. Этот пациент есть дисплей нового компьютера, и он столь же бессилен контролировать процесс вывода данных, как монитор бессилен контролировать информацию, поступающую на его экран.
Возможно, это слишком сильно сказано, подумал Макферсон и, нажав на кнопку, добавил:
– Гарриет, перепечатайте последний абзац, но я потом хочу его отредактировать, хорошо? «Римская четыре. Итоги и выводы».
Он снова замолчал и включил звук, чтобы послушать Бенсона. Бенсон говорил:
– …ненавижу их! В особенности проституток. Бортмеханики, балерины, переводчики, рабочие бензоколонок – люди, которые являются машинами или обслуживают машины. Проститутки! Я их всех ненавижу!
Говоря это, Бенсон яростно тыкал в собеседника зажженной сигаретой.
– На хирургов. На Бенсона. Они захотели – и сделали. Я же им с самого начала говорила – с самого первого дня, – что это дурацкая затея, очень опасная затея, но Эллис, и Моррис, и Макферсон – все они только и мечтали об этой операции. Они все такие самодовольные. Особенно Моррис. Когда я увидела его в реабилитационной… Как он снисходительно разговаривал с Бенсоном – а тот, бедняга, был бледный как полотно, весь перевязанный, в проводках – я просто рассвирепела.
– И почему?
– Да потому, что он лежал там такой бледный, потому что… А!
Она осеклась, подыскивая слова для ответа, но так и не придумала ничего путного.
– Насколько я понимаю, операция прошла успешно, – сказал доктор Рамос. – И многие люди, перенесшие тяжелую операцию, теряют цвет лица. Так что же вас так вывело из себя?
Росс молчала.
– Не знаю, – наконец пробормотала она.
Она услышала, как доктор Рамос пошевелился в кресле. Его она не видела: она лежала на кушетке, а доктор Рамос сидел у нее в изголовье. Наступила долгая пауза. Она уставилась в потолок и попыталась придумать, что бы сказать. Но мысли ее путались, и ничего здравого в голову не приходило. Доктор Рамос сказал:
– Вам представляется важным присутствие сестры.
– Разве?
– Вы же сами упомянули про нее.
– Я не заметила.
– Вы сказали, что сестра находилась в палате и прекрасно понимала, в чем дело… Так что именно происходило?
– Я рассвирепела.
– Но вы не знаете отчего.
– Знаю. Из‑за Морриса. Он такой самодовольный.
– Самодовольный, – повторил доктор Рамос.
– Чрезмерно самоуверенный.
– Вы сказали, самодовольный.
– Слушайте, я ничего не имела в виду конкретно. Это просто слово… – она осеклась. Опять рассердилась. Она отчетливо слышала, как ее злость прорывается в голосе.
– Ну вот, вы и теперь рассердились, – сказал доктор Рамос.
– Очень.
– Почему?
После долгой паузы она ответила:
– Они меня не послушались.
– Кто вас не послушался?
– Никто.