Духовная инъекция, как донья Мерседес называла свою смесь, по-видимому, не оказала на женщину влияния, она лишь вяло пошевелилась, – ну почему я не могу умереть в покое? – прошептала она, её голос был капризным и усталым.
– Не болтай ерунды, Клара, – сказала донья Мерседес, что-то разыскивая в своей корзине, – когда человек собирается умереть, я с радостью помогаю ему подготовиться к его вечному сну. Конечно, есть болезни, ведущие к смерти тела, но твоё время ещё не пришло, – как только донья Мерседес нашла то, что искала, она встала и кивнула мне подойти поближе, – оставайся с ней. Я скоро вернусь, – тихо шепнула она мне в ухо.
Я с тревогой смотрела, как Мерседес Перальта выходит из комнаты, затем перевела своё внимание на постель и перехватила взгляд женщины, наполненный мертвящей неподвижностью. Она почти не дышала, но кажется сознавала то, что я пристально разглядываю её. Она медленно приоткрыла веки и лениво мигнула, ослеплённая тусклым светом. Клара потянулась к ночному столику, нашарила щётку и спросила: – ты не могла бы заплести мои волосы?
Я кивнула и, улыбаясь, взяла щётку, – на одну или две косички? – спросила я, расчёсывая её длинные вьющиеся волосы и перебирая спутавшиеся прядки. Как у доньи Мерседес, её волосы пахли розмарином, – ну как тебе эта милая толстая косичка?
Клара не ответила. Застывшим отсутствующим взглядом она пристально разглядывала дальнюю стену комнаты, где в овальных рамах висели фотографии, украшенные пальмовыми листьями, сложенными крест накрест.
С искажённым от боли лицом она повернулась ко мне. Её конечности забились сильной дрожью. Лицо потемнело, и она ловила воздух ртом, пытаясь подтолкнуть меня к спинке кровати.
Я побежала к двери, но побоялась оставить её одну и не посмела уйти из комнаты. Несколько раз я кричала, призывая донью Мерседес, но ответа не было. Уверенная, что свежий воздух пойдёт Кларе на пользу, я шагнула к окну и отдёрнула портьеру. Слабый проблеск дневного света еле пробивался снаружи. Его заслоняла листва фруктовых деревьев, которые, переливаясь цветами, гоняли тени по комнате. Но тёплый ветер, влетевший в окно, лишь повредил Кларе. Ей становилось всё хуже. Тело конвульсивно тряслось.
Дёргаясь и задыхаясь, она рухнула на постель.
Испугавшись, что в эпилептическом припадке она может перекусить себе язык, я попыталась засунуть рукоятку щётки для волос между её лязгающими зубами. Это наполнило её ужасом. Её глаза вылезали из орбит. Ногти на руках превратились в фиолетовые пятна. Видно было, как в распухших венах на шее дико пульсировала кровь.
Совершенно не зная, что делать, я вцепилась в золотые медали, которые всё ещё висели на моей шее, и начала качать их перед её глазами. У меня не было никаких идей и мыслей; это была чисто автоматическая реакция, – негрита, Кларита, – шепнула я то, что слышала от доньи Мерседес.
В слабом усилии она попыталась поднять руку. Я опустила ей на ладонь ожерелье. Тихо завывая, она прижала медали к груди. Казалось, она втягивает в себя какую-то магическую силу. Вздутые вены на шее опали, дыхание успокоилось. Зрачки уменьшились, и я заметила, что в её глазах больше не было темноты, в них засиял янтарно-коричневый свет. Слабая улыбка коснулась её губ, насухо приклеенных к зубам. Закрыв глаза, она отпустила медали и боком скользнула в постель.
Донья Мерседес вошла так тихо, что мне показалось, будто она материализовалась около кровати по вызову теней, кружившихся по комнате. В руках она держала большую алюминиевую кружку, наполненную ужасно пахнувшим зельем. В своей руке она крепко сжимала пачку газет. Закусив губы, она жестом приказала мне хранить молчание, затем поставила кружку на ночной столик и опустила газеты на пол.
Она подняла с постели золотое ожерелье и повесила его себе на шею.
Зашептав молитву, донья Мерседес зажгла свечу и, покопавшись в своей корзине, вытащила крошечный комочек белого теста, завёрнутого в листья.
Она скатала тесто в шарик и бросила его в кружку. Шарик мгновенно с шипением растворился. Она помешала зелье пальцем и, попробовав его, поднесла кружку к губам Клары.
– Пей, – приказала она. Молча, со странно бесстрастным выражением, целительница наблюдала, как Клара глотает жидкость.
Едва заметная улыбка появилась на лице молодой женщины. Из её губ вырвался резкий смех, который перешёл в ужасную болтовню. Я не могла разобрать ни одного слова. Секундой позже она улеглась в постель, прерывисто шепча извинения и умоляя о прощении.
Совершенно не затронутая её вспышкой, донья Мерседес склонилась над Кларой и начала массировать область вокруг её глаз. Пальцы целительницы описывали круги одинакового диаметра. Она передвигалась к её вискам, затем мазками, идущими вниз, начала массировать оставшуюся часть лица, словно сдирала липкую маску. Искусно передвинув Клару на край постели, она расположила её голову над газетами и давила на спину Клары до тех пор, пока ту не вырвало.
Одобрительно крякнув, донья Мерседес осмотрела тёмную массу на полу, завернула её в бумагу и связала узел верёвкой, – сейчас мы похороним это месиво где-нибудь снаружи, – сказала она и одним быстрым движением подняла Клару на ноги. Она ласково отёрла её лицо и поправила пояс на её халате.
– Музия, – позвала донья Мерседес, обернувшись ко мне, – возьми другую руку Клары.
Поддерживая её с двух сторон, мы медленно прошли коридор, ведущий во двор, и спустились по широким цементным ступеням вниз по склону, туда, где росли фруктовые деревья. Здесь донья Мерседес похоронила свёрток в глубокой яме, которую она заставила меня вырыть. Клара стояла на каменной ступеньке и равнодушно смотрела на нас.
За шесть дней Клара окрепла. Каждый раз после обеда, ровно в шесть часов, я привозила донью Мерседес в гасиенду Эль Ринко. Она лечила Клару таким же образом. Каждая встреча заканчивалась под деревом, где мы хоронили узел из газет, который с каждым днём становился всё меньше и меньше.
На шестой и последний день, несмотря на усилия, Клару не вырвало. Тем не менее донья Мерседес заставила её похоронить пустой обвязанный верёвкой пакет.
– Сейчас с ней всё в порядке? – спросила я по дороге домой, – встреч больше не будет?
– Не совсем. И это ответ на два твоих вопроса, – сказала она, – начиная с завтрашнего дня, ты будешь видеться с Кларой каждый день. Это будет частью её лечения, – она ласково похлопала меня по руке, – ты будешь беседовать с ней. Это принесёт ей много хорошего. И, – добавила она в раздумье, – это также будет полезно для тебя.
* * *
С одеждой и обувью в руках Клара вбежала из коридора в ванную. Бросив всё на пол, она сняла ночную рубашку и залюбовалась своим отражением в зеркальной стене. Она подошла поближе, рассматривая, на сколько за ночь подросла её грудь. Довольная улыбка пробежала по её лицу, когда она склонила голову и распустила волосы. Напевая лёгкий мотив, Клара пустила горячую и холодную воду в огромную ванну в виде раковины, затем подошла к туалетному столику и тщательно осмотрела все флаконы, расставленные на мраморной поверхности. Не зная, какой из шампуней выбрать, она понемногу отливала в воду из каждого.
На миг она остановилась, рассматривая пузырьки пены. В пириту всё было иначе. Воду там брали из реки или из крана у дороги, а затем несли по холму в жестяных канистрах.
Лишь год прошёл с тех пор, как она приехала в Эль Ринко, но ей казалось, что она живёт в этом длинном старом доме вечно. Ей не хотелось вспоминать свою жизнь в пириту.