Тут Бенуа был поражен ужасом, взглянув на страшных матросов, его окруживших.
-- Господи! Боже мой! Что это за рожи! Это были черти, а не люди!
Хотя и матросы корабля "Катерина" были также не очень смирные и невинные ребята, любившие подчас погулять и покутить порядком, но какая
разница с матросами "Гиены". Что это за люди! Или лучше сказать, что за дьяволы!
Безобразные, запачканные, оборванные, покрытые дрянными лохмотьями, замаранные порохом, грязью, загорелые, смуглые, покрытые рубцами и
синяками, с небритыми бородами, нестриженными волосами, и какие ругательства! Какие ужасные насмешки произносили они! Бедного Бенуа невольно
охватила дрожь.
Палуба этого корабля также представляет странный вид.
Снасти и оружие были разбросаны в беспорядке по мокрому и грязному полу, покрытому во многих местах большими кровавыми пятнами.
Пушки, заряженные и готовые к пальбе, но покрытые грязью и ржавчиной, на лафетах которых видна была запекшаяся кровь и присохшие обрывки
каких-то кусков, которые Бенуа с ужасом признал за лоскутья человеческой кожи и мяса!
О! как он тогда начал сожалеть о палубе своего корабля, столь чистой, столь опрятной; о своей маленькой уютной каюте, украшенной
красивыми ситцевыми занавесками... о своем прозрачном пологе... о своей койке, в которой он спал так спокойно, о своем стакане с ромом, который
он медленно выпивал вместе с бедным Симоном, разговаривая с ним о Катерине и Томасе, о своих веселых надеждах на будущее, о своем скромном
честолюбии и о желании окончить жизнь свою спокойно на своей родине, в кругу своего семейства, под тенью деревьев, им самим посаженных.
-- Ты чертовски упрямился повиноваться нашему приказанию, старый тюлень! -- сказал ему один из разбойников отвратительной наружности и
кривой. Этот злодей был едва прикрыт старыми разорванными панталонами и ветхой, красной шерстяной рубахой, подпоясанной веревкой, за которую был
заткнут большой нож с деревянной рукояткой.
Тут Бенуа собрался с духом и отвечал ему смело:
-- У вас шестнадцать пушек, а у меня нет ни одной. При таких обстоятельствах нечего вам хвастать, что остановили меня!
-- Поэтому-то, толстый тюлень мой, и нужно было повиноваться, ибо право сильного всегда бывает право, а ты видишь, довольно ли у нас
справедливости! -- сказал разбойник, указав на корабельные пушки, стоящие на палубе.
-- Одним словом, -- продолжал Бенуа с нетерпением, -- скажите же мне, зачем вы меня звали? И что вам надобно от меня? Я теряю время по-
пустому и упускаю попутный ветер. Долго ли вы будете еще дурачиться надо мной?
-- На это может тебе отвечать только один капитан наш, в ожидании же решения своей участи будь спокоен и не ворчи.
-- Капитан! А! У вас есть капитан здесь! Хорош он должен быть! -- сказал неосторожно Бенуа с презрительной гримасой.
-- Замолчишь ли ты, старый боров! А не то я швырну тебя за борт в море!
-- Но, черт возьми! -- воскликнул несчастный шкипер, -- скажите же мне наконец, чего вы хотите от меня: воды или съестных припасов?
-- Воды и съестных припасов! Экой скупой! А рому? Не дашь?
-- Давно бы сказал.
Эй ты, Жан-Луи, -- закричал Бенуа одному из своих матросов, -- ступай на корабль и привези сюда в лодке...
-- Эй ты, -- сказал разбойник, разговаривавший с Бенуа, обращаясь к вышеупомянутому матросу, -- эй ты, Жан-Луи, я тебе влеплю сейчас же
две пули в лоб, если ты тронешься с места.
-- Экие злодеи! И так вы не хотите взять от меня ни воды, ни съестных припасов.
-- Мы сами съездим за ними на твой корабль, старый дурак.
-- Как бы не так, -- сказал Бенуа.
-- Ты увидишь, что это будет так, как я говорю, и притом, без тебя еще.
Тогда капитан "Катерины", вместо того, чтобы отвечать, прищурил один глаз, надул левую щеку и щелкнул по ней пальцем.
Эта гримаса, по-видимому весьма невинная, показалась обидной для разбойника, и он, ударив бедного Бенуа своей широкой и запачканной
рукой, повалил его на палубу, говоря:
-- Разве ты почитаешь Кривого за мальчишку, что ли? Эй, вы! Свяжите-ка мне эту скотину покрепче!
Что и было тотчас же исполнено, несмотря на крик и сопротивление Бенуа.
Матросы его лодки были также задержаны Кривым и его достойными сообщниками.
В это время безобразная, курчавая голова высунулась из-под палубы и закричала:
-- Кривой! Кривой! Капитан спрашивает, что за шум там у вас наверху?
-- Скажи ему, что мы хотим угомонить старого черта шкипера с того кораблишки. Не слушается, проклятый!
Безобразная голова исчезла. Потом она опять появилась.
-- Эй, вы! -- закричал безобразный урод. -- Эй! Кривой, капитан приказал, чтобы ему подали в каюту этого господина.
И, волей-неволей, почтенный Бенуа был спущен в люк, под палубу и очутился у дверей начальника и властителя корабля "Гиена".
Тут несчастный услышал голос. Ужасный громовой голос, который ревел:
-- Разрубите пополам, как арбуз, этого старого дурака, если он будет еще упрямиться. А! Его принесли! Ну, пускай он войдет сюда,
посмотрим, что за чучело!
Тогда Клод Марциал Борромей, вспомнив о Катерине и о Томасе, застегнул свою куртку, поправил рукой седые волосы, кашлянул два раза,
высморкался и вошел.
ГЛАВА VII
Брюлар, атаман морских разбойников
И точно, он заслуживал быть начальником корабля "Гиена" и ее ужасных матросов!
Таковы были первые мысли капитана Бенуа, когда он предстал перед этим знаменитым атаманом.
Представьте себе рослого и широкоплечего мужчину с бледным, посиневшим и покрытым морщинами лицом, густыми черными нависшими бровями и
светло-серыми, сверкающими глазами.
Одежда его состояла из старой синей шерстяной рубашки, подпоясанной веревкой. Атаман Брюлар сидел на сундуке перед маленьким столиком,
запачканным жиром и вином, на который он оперся локтями, увидев входящего Бенуа.
А потом, устремив на шкипера сверкающие и проницательные взоры свои и подперев голову руками, он приготовился к разговору с ним.