Ни Герберт, ни остальные присутствовавшие не догадывались, о чем идет разговор, и поэтому результат его был для всех полной неожиданностью.
Когда Джесюрон вновь обратился к обвиняемому, в тоне и выражении лица старика произошла резкая перемена. Перед Гербертом был уже не сурово нахмурившийся судья, а скорее друг и покровитель — приветливый, улыбающийся, почти заискивающий.
— Мистер Воган! — Джесюрон приподнялся со своего судейского кресла и протянул обвиняемому руку. — Прошу прощения, если мои люди обошлись с вами грубо. Видите ли, в наших краях помощь беглому рабу — большое преступление. Но раз вы приезжий и не знаете наших законов, суд должен отнестись к вам снисходительно. Да к тому же беглецу — одному из моих рабов — не удалось скрыться. Его захватили мароны, и они обязаны мне его выдать. Я ограничусь наложением на вас штрафа. Вы обязаны его уплатить. А штраф вот какой: вам придется у меня отобедать. Полагаю, это достаточное для вас наказание… Мистер Рэвнер! — крикнул он управляющему, указывая на Квэко: — Отведите-ка его в дом да накормите как следует… А вас, мистер Воган, прошу пожаловать ко мне. Разрешите представить вас моей дочери.
Было бы противоестественно, если бы Герберт не обрадовался неожиданно приятному обороту дела. И предстоящее знакомство с дочерью судьи, конечно, не умалило его радости. Всякий, даже самый нечувствительный человек, взглянув на эти прелестные глаза, испытал бы желание познакомиться поближе с их обладательницей. Презрительное выражение в них давно исчезло. И когда молодой англичанин, приняв приглашение своего бывшего судьи, пошел с ним к двери в дом, очаровательное лицо у окна засияло нежнейшей, лучезарнейшей улыбкой.
Глава XXXI. НЕОЖИДАННЫЙ ПОКРОВИТЕЛЬ
Таким образом, события, приведшие Герберта на скотоводческую ферму Джекоба Джесюрона, приняли совершенно неожиданный оборот. Но этим дело не кончилось. Впереди его ждало еще много сюрпризов.
Герберт был поражен. Он не понимал, почему отношение к нему вдруг так круто переменилось. Может быть, фермер-скотовод сменил гнев на милость из-за добрососедского отношения к владельцу сахарных плантаций? «Они с дядей в приятельских отношениях, вот и все», — решил Герберт.
Соображение это, однако, не было для него приятно. Напротив, Герберт чувствовал, что попал в неловкое положение. Ведь гостеприимство, собственно, оказывается не ему, а его обидчику и даже врагу, хотя он ему и родня. Дядя, конечно, не замедлит узнать всю эту историю и еще обвинит Герберта в том, что он воспользовался своим родством с ним. Все это очень беспокоило самолюбивого, щепетильного юношу. Если бы еще дело касалось только дяди! Но кратковременное и малоприятное пребывание в Горном Приюте дало ему возможность познакомиться с Кэт. Ее образ не исчез из его памяти, хотя сейчас ему приветливо улыбались другие столь же алые губки и, может быть, не менее прекрасные глаза.
В его воображении Кэт стояла как живая, в ушах все еще звучал ее милый, задушевный голос. Упасть в ее мнении? Нет! Он все скажет Джесюрону, объяснит начистоту, в каких отношениях он со своим чванным родственником.
Однако только после обеда, когда дочь хозяина, улыбаясь, встала из-за стола и ушла к себе в комнату, Герберт, несколько разгоряченный вином, ничего не утаивая, рассказал Джесюрону все, что произошло между ним и дядей. Может быть, выпитое вино, которым его усердно потчевали, помешало ему заметить на лице собеседника хотя бы тень неудовольствия. Будь молодой человек понаблюдательнее, он подметил бы в лице старика даже нечто совсем иное: темные, глубоко сидящие, скрытые зелеными очками глаза сверкали радостью.
— Очень, очень сожалею, мистер Воган, — заговорил он наконец.
— Искренне сожалею, что вы в таких отношениях с вашим дядюшкой. Будем надеяться, что со временем все переменится к лучшему. Я, со своей стороны, постараюсь помочь уладить эту маленькую семейную ссору. Вы не собираетесь вернуться обратно в Горный Приют?
— После того, что произошло? Никогда!
— Ну, не следует быть таким злопамятным. Мистер Воган — человек гордый и, надо признаться, поступил с вами нехорошо, очень нехорошо, но все-таки он ваш родственник.
— Он вел себя не по-родственному.
— Да-да, совершенно верно, почтенный джентльмен был неправ. Но почему же он так плохо обошелся с родным племянником?.. Да, очень печально. И что же вы думаете теперь делать? Я полагаю, вы человек состоятельный?
— Нет, мистер Джесюрон.
— Как, у вас совсем нет денег?
— Ни гроша! — подтвердил Герберт, беспечно рассмеявшись.
— Да, это скверно. Куда же вы предполагаете направиться, раз не хотите возвращаться в Горный Приют?
— Да вот думал вернуться в город, — ответил Герберт все тем же шутливым тоном. — Я туда и направлялся, когда меня — к счастью, на полпути — перехватили ваши люди. Я говорю — «к счастью», иначе я, вероятно, остался бы сегодня без обеда и уж во всяком случае не попал бы на такой роскошный пир.
— Ну что вы, что вы! Разве мой жалкий обед может идти в сравнение с тем, какой вам подали бы в доме мистера Вогана, вашего дяди? Я ведь только бедный, скромный фермер. Но все, чем я располагаю, — к вашим услугам.
— Благодарю, — сказал Герберт. — Право, мистер Джесюрон, не знаю, как я сумею отплатить вам за ваше гостеприимство… Не буду, однако, злоупотреблять им. Я вижу по солнцу, что мне давно пора отправляться в Монтего-Бей.
Герберт поднялся, готовясь уйти.
— Что вы, куда? — Хозяин насильно усадил его в кресло. — Уж во всяком случае не сегодня. Не могу обещать вам постель столь же удобную, как в доме вашего дядюшки, но все-таки она будет получше той, на которой вы спали прошлой ночью. Ха-ха-ха! Вы проведете эту ночь под моим кровом. А вечерком Юдифь вам поиграет… Нет-нет, ни слова! Я не принимаю отказа!
Искушение было велико, и после непродолжительных уговоров Герберт сдался. Он знал, что в городе его ждет самый нищенский ночлег. Соблазняла его и обещанная музыка.
Разговор вернулся к прежней теме: как Герберт думает устроиться дальше, есть ли у него надежда получить место в Монтего-Бей и какое именно.
— Не знаю, удастся ли мне там обосноваться… Да я и сам не знаю, какого места искать, — сказал Герберт мрачно.
— У вас нет профессии?
— Увы, никакой. Отец умер, когда я еще был в колледже. А там меня обучали главным образом латыни и греческому.
— Да, от этого толку мало, — согласился практичный Джесюрон.
— Я умею немножко рисовать… Рисую пейзажи, — скромно добавил молодой человек. — Но пишу и портреты — довольно сносно. Этому я научился от отца.
— Ах, мистер Воган, на Ямайке эти таланты ничего не стоят! Здесь вам от них не будет ни малейшего проку. Вот если бы вы умели покрасить дом или фургон или написать вывеску лавочнику — дело другое. Тут можно было бы кое-что заработать, во всяком случае побольше, чем писанием портретов. А что вы скажете насчет должности счетовода?
— К несчастью, я ничего не смыслю в счетоводстве. Этой полезной специальности меня не обучили.
Джесюрон рассмеялся:
— Вы еще зелены, мистер Воган, как у нас говорят. В нашем деле на Ямайке счетоводу незачем вести бухгалтерские книги. Ему даже не приходится и браться за перо.
— Как это так? Я уже не впервые здесь об этом слышу, но не понимаю…
— Я вам объясню, мистер Воган. По закону, рабовладелец обязан на каждых пятьдесят негров держать одного белого служащего. Глупый закон, но закон.