Все его попытки наладить семейную жизнь, сделать их брак действительным не только на бумаге потерпели крах. К тому времени как они оказались в Париже, Виктория содрогалась от омерзения каждый раз, когда он прикасался к ней. Она сама не понимала, почему так ведет себя. Все происходило на чисто подсознательном уровне. Она просто не хотела, чтобы какой‑либо мужчина дотрагивался до нее, не желала испытывать те чувства, что пережила раньше, и наотрез отказывалась иметь детей. Она так и заявила мужу, и тот заверил ее, что можно принять определенные предосторожности. Чарлз даже посетил аптеку, но все оказалось ни к чему. Каждый вечер, в постели, стоило ему подвинуться ближе, как она начинала трястись и плакать. И хотя Чарлз старался быть с ней нежным и заботливым, терпение его истощалось.
– Почему ты заранее не предупредила, что будешь вести себя подобным образом? – набросился он на нее как‑то ночью в парижском отеле. Как бы сильно он ни хотел ее, не мог он заниматься любовью с женщиной, которая сжимается от страха при виде его. Он чувствовал себя насильником и боялся, что скоро станет импотентом.
– Я не знала, что так будет, – призналась Виктория, всхлипывая.
Вся окружавшая их роскошь оказалась ни к чему, а романтика Парижа оставляла Викторию равнодушной. Она не хотела оставаться с мужем наедине в гостиничном номере. В голове у нее была одна политика, суфражистки и демонстрации. Чарлзу начинало казаться, что муж ей ни к чему.
– С Тоби все было совсем по‑другому! – неожиданно выпалила она, и униженный до крайности Чарлз вылетел из номера и отправился бесцельно бродить по Парижу.
Когда он вернулся, жена долго извинялась и искренне старалась загладить неосторожное оскорбление. И Чарлз не смог устоять перед юным, чувственным, возбуждающим телом. Он потянулся к ней, но она тут же съежилась, охваченная отвращением.
– Ты не забеременеешь, Виктория, – прошептал он в порыве страсти, но даже в судорогах мощного оргазма не чувствовал ответной реакции. Она лежала под ним как мертвая, и ничто не могло ее оживить.
– Я не доктор и не волшебник, – наконец в отчаянии пробормотал Чарлз. Никогда еще он не попадал в столь ужасное положение: женщина, которую он хотел, оказалась настоящей ледышкой. Эта пытка продолжалась неделями, и Чарлз все больше мрачнел.
Оливия регулярно писала, и Виктория, казалось, только и жила ожиданием очередного письма. Это да еще суфражистское движение стали смыслом ее жизни, остальное значения не имело. Она веселела только в женском обществе, и Чарлз начинал подозревать, что она из тех, кто не питает пристрастия к мужчинам. Возможно, в этом заключается вся проблема. Что за кошмар устроил ему Эдвард Хендерсон? Нашел наивного глупца и подсунул это сокровище? Чарлзу не хотелось думать, что мотивы Эдварда были именно таковы, но факты говорили сами за себя.
Оливия писала, что у них все хорошо. Лето выдалось необычайно жарким, отец здоров, а Джеффри наслаждается каждым днем, проведенным в Кротоне. Он прекрасно ездит верхом и не озорничает. Оливия подумывала купить мальчику новую лошадь, которую можно оставить в Кротоне. Каждый раз, приезжая погостить, Джеффри сможет выезжать на прогулки. Чип тоже процветает, сжевал всю мебель и прогрыз дорожки на коврах в ее спальне.
Она надеялась, что зять с сестрой счастливы и довольны и что несчастный случай в Сараево не нарушит их планов. Они тоже слышали новости, но надеются, что конфликт не затронет Европу. Австрийцы, несомненно, обозлены, но весь мир отнесся к убийству без особого интереса.
Чарлз полностью разделял мнение свояченицы, хотя на последней неделе июля, когда новобрачные отдыхали на юге Франции, Австро‑Венгрия объявила войну Сербии. Но это никого особенно не удивило. Печальные вести пришли позже, четыре дня спустя, когда Германия объявила войну России, а потом, через два дня, и Франции.
События разворачивались с ужасающей быстротой.
В это время супруги были в Ницце, в отеле «Англетер», и Чарлз решил немедленно возвращаться на родину.
– Но это смешно и глупо, – вскинулась Виктория. Ей понравилась Франция и не хотелось уезжать. Кроме того, предстояло еще посетить Италию. – Я не собираюсь менять планы только потому, что какая‑то идиотская страна впала в истерику.
– Эта истерика называется войной. Мы находимся в стране, которая вот‑вот превратится в ад на земле, а с Германией шутить не стоит. В любой момент можно ожидать нападения. Складывай вещи. Мы уезжаем.
– Я остаюсь.
Виктория скрестила руки и преспокойно уселась на диван.
– Ты рехнулась! И немедленно сделаешь как велено! Он устал от ее бесконечных капризов и не собирался церемониться.
Они все еще спорили, когда на следующий день германские войска вошли в Бельгию. На этот раз Виктория присмирела. Наутро они покинули Ниццу, как раз в тот день, когда в войну вступила Черногория. Европа с каждым днем все глубже погрязала в клубке взаимных свар и обвинений.
Они уехали в Англию, где стали потрясенными свидетелями того, как сербы объявили войну Германии, австрийцы – России, черногорцы – Германии. И наконец, двенадцатого августа Англия и Франция вступили в войну с Австро‑Венгрией, и в газетах появились восторженные статьи.
Едва услышав об этом, Чарлз поспешил обменять билеты. Они хотели остаться в Англии еще на неделю, но теперь нужно было спешить. Наутро они вновь окажутся на борту «Аквитании». Чарлз едва успел послать телеграмму Оливии, упаковать вещи, и к тому времени, как Виктория вернулась из поездки по магазинам, все было готово.
– Как? Мы уезжаем? – охнула она. – И ты даже не спросил, согласна ли я?!
– Послушай, Германия только что объявила войну Англии. Я не собираюсь дожидаться, пока засвистят пули. Пора ехать домой, где по крайней мере моя жена будет в безопасности.
– Я не вещь, которую можно переправить куда угодно без ее позволения!
– По‑моему, мы уже обсудили эту тему, Виктория, и нужно сказать, мне надоело повторять одно и то же. Пустая трата времени.
– Мне очень жаль, – вздохнула Виктория.
Сегодня настроение у нее было хуже обычного и к тому же разболелась голова. Прошлой ночью в постели произошла очередная «неприятная интерлюдия», как она это называла, и оба не спали почти всю ночь, Виктория не понимала, что заставляет ее сжиматься при одном его приближении и почему его плоть мгновенно превращается в некое подобие желе. У нее было слишком мало опыта в подобных вещах, но с Тоби никогда ничего подобного не случалось Чарлз вспылил, когда она сказала это. И бросил в ответ, что и со Сьюзен у него все было прекрасно. Из таких словесных схваток оба выходили рассерженными, раздраженными и еще более одинокими, чем обычно.
– Мы отплываем в десять утра, – холодно предупредил Чарлз. Каким кошмаром обернулся долгожданный медовый месяц!
– Ты отплываешь, – поправила Виктория, снова кидаясь в битву. Хуже всего, она обнаружила, что ей нравится дразнить мужа. Сама мысль об очередной ссоре возбуждала ее. – Я остаюсь.
– В Европе? В воюющей Европе? Только через мой труп! Ты едешь со мной.
– Послушай, Чарлз, может, мы не зря оказались в этом месте, в эту минуту?
Глаза Виктории взволнованно блестели. В такие моменты она почти пугала его, и неприятнее всего, что стоило лишь взглянуть на жену в таком состоянии, как желание вспыхивало с новой силой. О, какие же демоны завладели его душой и дали в жены женщину, которая так сильно возбуждает его! Снежную Королеву, которую никто и ничто не в силах растопить.
– А что, если это судьба привела нас в Европу в час войны?
Она была такой юной и прекрасной и, вероятно, немного сумасбродной.