Она идеально подходила для своей роли и пользовалась в Париже грандиозным успехом. Поэтому она нисколько не удивилась, когда ей предложили поехать в Штаты. Здесь, в Нью‑Йорке, она прожила уже четыре года. Единственное, чего Берни не мог понять, так это того, почему он не встречался с Изабель раньше.
– Обычно я работаю с фотографами, мсье Фаин. – Ее акцент совершенно очаровал его. – Когда же я услышала о вашем шоу…
Она улыбнулась так, что теперь ради нее он был готов на все. И тут он вспомнил, где видел это лицо. Это были обложки журналов – «Вог», «Базар» и прочие – просто в жизни она была куда красивее. Манекенщицы редко работают как в зале, так и с фотографами, Изабель же это удавалось – и удавалось с блеском. Берни стал рассыпаться в похвалах:
– Это было удивительно! Совершенно замечательно, мисс… ммм… мисс…
Он совершенно не помнил ее имени.
– Изабель, – напомнила блондинка, улыбнувшись.
Он тут же предложил ей провести вечер в «Каравелле». Все посетители смотрели только на нее. После этого они пошли танцевать в «Рафлз». Он боялся потерять, боялся отпустить ее. Наверное, впервые в жизни он по‑настоящему потерял голову. Броня, в которую Берни одел себя после ухода Шилы, растаяла в руках Изабель как воск. Ее волосы были почти белыми, и, что поразительно, это был естественный их цвет. Она казалась Берни самым красивым существом на всем белом свете, и с этим трудно было не согласиться.
Лето этого года они провели в Истгемптоне. Он снял небольшой домик, и каждый уик‑энд Изабель приезжала к нему. Оказавшись в Штатах, она тут же увлеклась известным фотографом, работавшим в журналах мод, через пару лет место фотографа занял земельный магнат. Однако с появлением Берни обо всех остальных мужчинах Изабель словно забыла. Это было волшебное время: он брал ее с собой повсюду, она участвовала в показах и позировала для фотографа, он танцевал с ней до утра…
Однажды Берни пригласил на обед мать. Тогда же, за обедом, та спросила его:
– Ты не думаешь, что для тебя она… дороговата? ;
– Что ты хочешь этим сказать?
– Да она же из этих новоявленных штучек! Как ты будешь выходить из положения?
– Ты герой где угодно, но только не в своем родном городе – так, кажется, говорят? Должен признаться, не очень‑то это вдохновляет.
Его восхищал синий костюм от Диора, в который была одета мать. Он купил его во время своей последней поездки за границу. На матери костюм сидел великолепно. Говорить же с ней об Изабель ему не хотелось. Он не знакомил и не собирался знакомить с Изабель своих родителей. Встреча двух этих миров не привела бы ни к чему хорошему, хотя отцу – Берни в этом не сомневался – Изабель должна была понравиться. Она понравилась бы любому мужчине.
– Скажи хотя бы, какая она?
Мать, как это бывало и всегда, не сдавалась.
– Она очень приятная девушка, мама.
Мать усмехнулась:
– Надо выражаться точнее. Она, вне всяких сомнений, красавица.
Фотографии Изабель она видела буквально всюду, она любила говорить о ней со своими подругами. Например, у парикмахера – «вы видите эту девушку?., нет, нет – на обложке… ее постоянно видят с моим сыном…»
– Ты что – любишь ее?
Мать спросила об этом без тени смущения, Берни же вдруг замялся. Он не был готов к такому вопросу, хотя безумно любил Изабель. Уж слишком памятным оказался для него Мичиган… Ему вспомнилось обручальное кольцо, подаренное им Шиле в День святого Валентина, которое она швырнула ему в лицо… Его планы, его мечты… То, как она ушла из его жизни, унося в своей дорожной сумке его сердце… Оказаться в таком же положении еще раз ему ох как не хотелось, и потому он всеми силами пытался защитить себя.
Впрочем, Изабель Мартен была исключением…
– Мы очень дружны.
Ничего другого в голову Берни не пришло. Мать изумленно уставилась на него.
– Надеюсь, вас связывают не только дружеские отношения?
Глядя на мать, можно было подумать, что она подозревает сына в гомосексуальных наклонностях. Берни рассмеялся:
– Ну хорошо… Не только дружеские… Но это не означает, что мы собираемся пожениться. Все понятно? Теперь довольна? Тогда скажи – что мы будем заказывать?
Он заказал бифштекс для себя и рыбное филе для матери. Все остальное время они говорили исключительно о его работе. Они стали почти друзьями, хотя он виделся с родителями куда реже, чем после своего возвращения в Нью‑Йорк. Свободного времени у него практически не было, с появлением же в его жизни Изабель времени этого не стало вообще.
Осенью Берни отправился в деловую поездку по Европе в сопровождении Изабель – куда бы они ни приезжали, их появление тут же становилось сенсацией. Они были неразлучны. Перед Рождеством Изабель переехала к Берни, и тому не оставалось ничего иного, как познакомить ее со своими родителями, хотя этого визита в Скарсдейл он по понятным причинам опасался. С его родителями Изабель вела себя крайне любезно, но откровенничать с ними явно не хотела. И вообще, ей вряд ли хотелось встречаться с ними вновь – она не скрывала этого от Берни.
– Мы так редко бываем одни…
Она мило надула губки. Более изысканной женщины Берни видеть не доводилось – порой он просто застывал, глядя, как она красит свое лицо, сушит волосы или идет со своей папкой под мышкой. Она словно гипнотизировала – хотелось смотреть на нее до бесконечности.
После той памятной встречи мать чувствовала себя подавленной. Изабель обладала странным качеством: люди, хоть как‑то соприкасавшиеся с ней, казались себе до смешного жалкими. Единственным исключением был сам Берни, чувствовавший себя с ней настоящим мужчиной. Их отношения строились скорее на страсти, чем на любви. Они могли заниматься любовью всюду – в ванне, под душем, на полу, на заднем сиденье его автомобиля. Однажды они было занялись тем же в кабине лифта, но вовремя опомнились, сообразив, что двери вот‑вот должны открыться. Весной он вновь взял ее во Францию, затем они снова поехали в Истгемптон, но на сей раз круг их знакомых был куда шире. Во время одной из вечеринок, проходивших на пляже в Коге, вниманием Изабель завладел некий кинорежиссер. На следующий же день Берни потерял Изабель. После непродолжительных поисков он, однако, обнаружил ее: Изабель занималась любовью с режиссером из Голливуда, и происходило это на палубе стоявшей неподалеку от берега яхты. Берни прослезился и поспешил прочь, испытывая невероятное смятение. Изабель была для него не просто любовницей, он действительно любил ее…
– Понимаешь, Бернар, мне как‑то не хочется провести остаток жизни в клетке… Я должна иметь возможность… летать…
Все это он уже слышал в другой жизни. Там были походные ботинки и дорожная сумка, здесь – платье от Пуччи, туфельки от Шанель и чемодан от Луи Вюиттона.
– Под клеткой ты имеешь в виду меня?
Он смотрел на нее холодно. Он не собирался прощать ей все на свете. Его угнетала та легкость, с которой Изабель отдалась другому мужчине; скорее всего нечто подобное происходило и прежде, просто он ни о чем не догадывался.
– Мой хороший, какая ж ты клетка? Ты просто замечательный человек… Но понимаешь, когда люди живут вдвоем… и живут долго…
С тех пор как она переехала к нему, прошло едва ли восемь месяцев.
– Боюсь, что наши отношения я оценивал не правильно, – пробормотал Берни.
Она кивнула и улыбнулась своей обворожительной улыбкой.
– Совершенно верно, Бернар. – И тут же ножом в сердце:
– Я хочу поехать в Калифорнию.