Небось докладывает своей компании о последних событиях. Я тяжело вздохнул. Нечего и надеяться, что эта история пройдет незамеченной.
Данило, как всегда, беззаботно болтал, ведя машину по эстакаде Кольцевого шоссе сэра де Вильерса Граафа. Эта дорога - настоящее благословение божье для жителей города. Благодаря ей центр избавлен от транзитных машин.
- Просто не представляю, что творилось в Йоханнесбурге до того, как построили это шоссе, - заметил Данило. - Там и сейчас-то сплошные пробки, а уж парковка… Вдоль домов припарковано больше машин, чем в Лас-Вегасе игральных автоматов!
- Так вы здесь уже давно?
- Да нет, не очень! - Данило снова улыбнулся. - Всего несколько дней. Но я уже был здесь однажды, а потом, через каких-нибудь двадцать минут поисков места для парковки вы сами убедитесь, что автостоянки всегда забиты под завязку и припарковаться ближе чем за четверть мили от того места, которое вам нужно, попросту невозможно.
Он вел машину умело и спокойно, несмотря на то что в ЮАР, как и в Англии, движение левостороннее, в отличие от его родной Америки.
- Гревилл живет неподалеку от Турффонтейна, - сказал Данило. - Скоро мы спустимся с эстакады… Эй, на том знаке было написано «Элофф-стрит»?
- Да.
- Отлично.
Он свернул. Мы оставили главную южноафриканскую магистраль позади. Миновали несколько футбольных полей и Роликовый каток.
- Они называют это место Уэмбли, - сообщил Данило. - А вон там, подальше, озеро, которое называется Веммер-Пэн. По нему катаются на лодках. Знаете, там есть водяной орган. Когда на нем играют, он выстреливает в воздух разноцветные фонтаны воды…
- Вы там бывали?
- Нет, Гревилл рассказывал. Он еще говорил, что там то и дело находят разлагающиеся безголовые трупы.
- Какая прелесть! - сказал я.
Данило усмехнулся.
Не доезжая до Турффонтейна, Данило свернул на боковую дорогу. Асфальт вскоре сменился наезженной грунтовкой, покрытой толстым слоем пыли.
- Тут дождя не было месяца четыре, если не пять, - пояснил Данило. - Естественно, все пересохло.
Трава действительно выглядела пожухлой, но я этого и ждал. А вот когда Данило сказал, что через месяц, когда пройдут дожди и немного потеплеет, все вокруг оживет, зазеленеет и расцветится яркими красками, я немало удивился.
- Жалко, что вас тут уже не будет и вы не увидите джака-ранды. Они будут все в цветах, - сказал Данило.
- А вы их видели? Он поколебался:
- Да нет. В прошлый раз, когда я тут был, они не цвели. Просто Гревилл говорил…
- А-а, понятно.
- Ну вот и приехали. Вон они, конюшни Гревилла.
Вскоре мы миновали угрюмые на вид кирпичные столбы и по дорожке, усыпанной гравием, подъехали к конюшне. Конюшня выглядела так, словно ее перенесли сюда прямиком из Англии.
Сам Аркнольд был уже во дворе и разговаривал с негром, которого представил нам как своего старшего конюха Барти. Старший конюх Аркнольда был очень похож на своего хозяина: крепко сбитый человек лет тридцати, с короткой толстой шеей и неулыбчивыми холодными глазами. Я с легким удивлением подумал, что это первый встреченный мною африканский негр, который не выглядит добродушным.
Однако держался он вполне любезно. Они с Данило обменялись кивками, как старые знакомые.
Аркнольд сказал, что все готово, и мы принялись неспешно обходить конюшни. Лошади были похожи на тех, которых я видел на ипподроме: с прямыми бабками и потоньше в кости, чем наши, английские.
Лошади Нериссы ничем не отличались от своих соседей по конюшне: выглядели они такими же ухоженными, ноги крепкие, глаза блестящие. И стояли они не в одном отделении, а вперемешку с остальными - жеребчики в одной половине, кобылки в другой. Все как полагается, все как у нас в Англии.
Все конюхи были молодыми неграми. Как и все прочие конюхи на свете, они по-хозяйски гордились лошадьми, за которыми ухаживали.
Как и все прочие конюхи на свете, они по-хозяйски гордились лошадьми, за которыми ухаживали. Но, помимо этой законной гордости, чувствовалось в них и еще что-то.
На мои вопросы они отвечали с улыбкой, к Аркнольду обращались с почтением, а на Барти смотрели с нескрываемым страхом. Неизвестно, на чем уж там был основан его авторитет - может, на каких-нибудь древних племенных связях. Я этого так и не разузнал. Но, судя по их испуганным взглядам и по тому, как они съеживались, завидев его, Барти имел над ними такую власть, какая ни одному английскому старшему конюху и не снилась.
Мне вспомнился мой отец. Он, конечно, держал всю конюшню в ежовых рукавицах, конюхи слушались его беспрекословно, помощники ходили по струночке, да и я не сидел сложа руки. И тем не менее я не помнил, чтобы кто-нибудь его по-настоящему боялся.
Я посмотрел на Барти - и меня пробрала дрожь. Ох, не хотел бы я быть его подчиненным!
- Вот это - Тейблс-Тернд, - говорил Аркнольд, подходя к двери денника, где стоял темно-гнедой жеребчик. - Он тоже принадлежит миссис Кейвси. В субботу участвует в скачках в Джермистоне.
- Я, пожалуй, съезжу в Джермистон, - сказал я.
- Класс! - с энтузиазмом отозвался Данило.
Аркнольд только кивнул и сказал, что оставит для меня на входе бесплатные билеты.
Мы вошли в денник и постояли, как обычно, оценивающе оглядывая Тейблс-Тернда с головы до ног, пока Аркнольд записывал, как лошадь выглядит по сравнению со вчерашним днем. Я соображал, что бы такое сказать, что не звучало бы чересчур критически.
- Хорошая шея, - сказал я. - И плечи хорошие, крепкие. А про себя подумал, что голова у жеребчика малость крысиная.
Аркнольд пожал плечами:
- На зиму я вывозил его в Наталь вместе с прочими. Мы каждый год вывозим туда всех лошадей на пастбища на три месяца. Мы их держим в Саммервельде, понимаете?
- А где это - Саммервельд? - спросил я.
- Спросите лучше, что это такое, - сказал тренер. - Это большая территория с конюшнями лошадей на восемьсот, в Шонгвени близ Дурбана. Мы снимаем там блок денников на сезон. На территории есть все, что нужно: учебная скаковая дорожка, рестораны, общежития для конюхов - короче, все. Там же расположена жокейская школа…
- Но в этом году вам не везет, не так ли? - сочувственно спросил я.
- Да нет, прочие лошади выиграли несколько скачек, но лошади миссис Кейвси… Откровенно говоря, их так много, что я не могу допустить, чтобы они все время проигрывали. Это портит мне репутацию, понимаете?
Ну еще бы! Но я заметил, что он говорит об этом менее энергично, чем можно было ожидать.
- Вот взять хотя бы Тейблс-Тернда, - продолжал тренер, похлопывая лошадь по крупу. - Исходя из его родословной и результатов, какие он показывал на тренировках, у него были неплохие шансы выиграть Мемориальную доску Холлиса в июне - это одна из самых престижных скачек для двухлеток… А он выступил точно так же, как Чинк, - ну, вы сами видели в Ньюмаркете. Выдохся за пятьсот метров до финиша и пришел в хвосте, хотя я готов поклясться, что он ни в чем не уступал остальным!
Он кивнул конюху, державшему голову лошади, развернулся на каблуках и вышел из денника. Дальше в том же ряду стояла еще одна лошадь Нериссы, вызвавшая у тренера еще более глубокое негодование.
- Вот опять же Медик. Этот жеребчик вполне тянул на чемпиона мира. Я раньше думал, что в июле он выиграет Натальскую свободную с гандикапом, но в конце концов даже не стал посылать его в Клервуд. Его предыдущие четыре скачки были совершенно позорными.
У меня было стойкое ощущение, что гнев Аркнольда наполовину искренний. Это меня озадачило. Его действительно тревожило то, что все эти лошади проигрывают. И тем не менее я по-прежнему был уверен, что тренер не только знает, почему они проигрывают, но и сам все это устроил.
В сопровождении Барти, толстым черным пальцем указывавшего перепуганным конюхам на упущения, мы обошли всех лошадей на конюшне, а после отправились в дом выпить по рюмочке.