– Машина на заднем дворе, – сказала она, указывая ему дорогу через кухню к черному ходу.
И придурочный сын Смурного Сэма вечно носит на своей дурацкой уродливой башке картонную корону. Корона – золотая со светящейся оранжевой надписью: «Бургер Квин». Ну не глупость ли это? Кто станет носить картонную корону? Даже если у тебя не хватает хромосомы или чего там еще?
Ого‑го, полегче надо с пивом, дружок. Мочевой пузырь так долго не протянет.
Он сморщил нос на дымящуюся мочу на пороге; в свете уличных фонарей лужа посверкивала золотым и солнечно‑желтым. А что, выглядит вполне симпатично. Вполне симпатично.
Он откашлялся и сплюнул в лужу жидкости, на выработку которой упорно истратили весь вечер его почки и печень.
И так Иисус превратил воду в вино.
Ну а велик'‑ик'‑ий и ужасный я превратил экспортный «хейнекен» в воду… старую, соленую водичку…
Он сообразил, что кренится вперед, опираясь одной рукой на дверь лавки.
А где же эти старые шельмы?
С усилием откачнувшись назад и снова став на ноги, он двинул вперед со значительно меньшей уверенностью, чем годовалый малыш, делающий свои первые шаги.
– Эй! – хрипло крикнул он шагающим вдаль по Главной улице Смиту и Бенджу. – Эй! Подо'ик'ждите, ребята… нас подо'ик'ждите, а?
Пошатываясь, Джон Дойл брел за своими:
– Эй, пождите, ик', ребя'ик'та!
Они не слышали. Продолжали идти.
– Глухие тетери, – буркнул он себе под нос и зашагал быстрее. В одном ботинке, в том, которым он наступил в лужу где‑то по дороге в город, хлюпало.
Пригнув голову, Дойл упорно, хотя и зигзагом, двигался по улице. До моста ему оставалось еще шагов двадцать, а два его дружка уже почти перешли на ту сторону реки, когда он почувствовал, что кто‑то легко тронул его за рукав.
– Простите, у вас есть время?
Остановившись, Дойл повернулся всем телом, чтобы посмотреть, кто стоит в темноте переулка.
Пришлось прищуриться. Это была девушка с пушистыми светлыми волосами, под уличными фонарями отсвечивающими золотом. Прямо ему в лицо смотрела пара прекрасных глаз.
Джон почувствовал, как по хребту пробежала дрожь возбуждения.
– У вас есть время?
Господи, и голосок у нее кокетливый.
– Время, – повторил он, с трудом ворочая языком. – Время?
– Да.
– А ты не та девчонка Моббери? Саманта?
– Нет, я Диана, старшая сестра Самми.
Он опустил взгляд на треугольник кожи, обнаженный расстегнутыми пуговицам блузки. Святые небеса, он заметил краешек черного кружевного бюстгальтера – только краешек.
Он в жизни не видел столь хорошенького белья на живом человеке… перед глазами смутно маячили сверхпрочные и похожие на броню бюстгальтеры супруги.
Господи, он даже чувствовал жар ее тела, этот жар накатывал волнами, а прожигающие его глаза девчонки словно излучали сексуальную энергию.
Он сглотнул.
– Диана Моббери… да, да… я тебя помню… ты, ты прекрасна…
– Спасибо. Большое спасибо.
Она захлопала длинными ресницами. Одним словом, выглядела она по‑девчоночьи невинной, и в то же время зрелая женщина – искушенная, опытная, чувственная.
Эти глаза приковывали. Они сияли, огромные и круглые в свете уличных фонарей.
Она была прекрасна и…
О боже, как же он хотел ее. Он хотел ее больше всего на свете. Каждая клеточка его тела рвалась коснуться ее; он вообразил себе, как касается щекой ее щеки, как чувствует жар, текущий сквозь ее кожу.
– Вы всегда мне нравились, мистер Дойл, – прошептала она с хрипотцой. – Вы казались всегда таким сильным.
– Да?
Загипнотизированный, он не мог отвести взгляда от ее глаз и чувствовал, как душа покидает его тело, чтобы перетечь в нее.
– Готова поспорить, вы можете поднять меня как перышко.
– Я мог бы, да… я мог бы, – выдохнул он, наслаждаясь самим ощущением ее присутствия.
– Мистер Дойл, почему бы вам не попытаться?
– Поднять тебя?
Сердце у него забилось быстрее, кровь ревела в артериях у него на шее, споря грохотом со вздувшимся Леппингом, пенящимся по камням всего в нескольких шагах от них.
– Да, – прошептала она из тени, глаза ее горели как два светлячка. – Возьмите меня на руки, мистер Дойл, пожалуйста.
Ведомый горящими глазами, он сделал шаг с мостовой в темноту.
Он потянулся, чтобы наугад найти тоненькую талию.
И поднял ее на руки.
О… он с шумом втянул в себя воздух, когда губы коснулись его обнаженного горла.
6
– Больница будет сразу, как поднимемся на холм, – сказала Бернис, сворачивая с основной дороги на узкое шоссе, которое, извиваясь, уходило в холмы.