– Кто-то или что-то ждет тебя, – шепотом по–вторил я, чувствуя благоговейный страх. Как все про–сто и ясно. – А после? Если ты не растворишься в воздухе, как только мы закончим разговор, куда ты на–правишься?
Роджер покачал головой и пристальным взглядом обвел заставленные бутылками полки бара.
– Вот зануда, – сварливо проворчал он. – Заткнись. Я вздрогнул как ужаленный. Заткнись! Он осме–лился приказать мне заткнуться!
– Я не могу присматривать за твоей дочерью, – заявил я.
– Что ты хочешь этим сказать? – Он яростно сверкнул глазами в мою сторону и вновь приложился к бокалу. Потом жестом приказал бармену подать еще один.
– Ты что, решил напиться? – спросил я.
– Полагаю, мне это не грозит. Ты обязан позабо–титься о ней! Неужели ты не понимаешь, что вся эта история неизбежно станет достоянием гласности? У меня масса врагов. Они убьют ее – убьют только потому, что она моя дочь. Ты даже не представляешь, как я всегда был осторожен и как безоглядно и необдуманно иногда действует она – только потому, что верит в это свое Святое провидение. Кроме того, есть еще и власти, правительственные ищейки… Что станет с моими сокровищами, с моими книгами?
Потрясенный, я смотрел на него, совершенно за–быв, что передо мной призрак. Да, в тот момент он и не похож был на выходца с того света. Ничуть. Разве что только я не чувствовал его запаха, и те звуки, кото–рые он издавал, не имели ничего общего с жизнедея–тельностью человеческих легких или сердца.
– Ладно, – продолжал он, – буду говорить пря–мо. Я боюсь за нее. Ей предстоит пройти нелегкое ис–пытание. Поднимется шумиха, ее будут расспраши–вать, оскорблять… Пройдет немало времени, прежде чем все уляжется, и мои враги и недоброжелатели забудут о ней. До сегодняшнего дня большинство из них понятия не имели о ее существовании. Хотя… те–перь я не столь в этом уверен. Вполне возможно, что кто-то знал. Ведь ты же знал…
– Совсем не обязательно. И я не в счет. Я не че–ловек.
– Ты обязан защитить ее.
– Я не могу и не стану это делать.
– Лестат, ты выслушаешь меня наконец?
– Я не желаю тебя слушать. Я хочу, чтобы ты ушел.
– Знаю.
– Послушай, я не собирался тебя убивать. Мне действительно жаль. Это было ошибкой. Мне сле–довало найти кого-то… – У меня тряслись руки. Наверное, когда-нибудь вся эта история покажется мне весьма забавной, но сейчас… Сейчас я мог только молить Бога, чтобы все поскорее закончилось.
– Ты знаешь, где я родился, не так ли? – спросил он. – Квартал на Сент-Чарльз-авеню, неподалеку от Джексон-сквер.
Я кивнул:
– Пансион. Нет смысла рассказывать мне историю своей жизни. Зачем? К тому же она уже завершилась. Как и у любого другого человека, у тебя была возможность написать обо всем. А теперь… Что, по-твоему, я должен буду делать с твоим рассказом?
– Я расскажу только о самом важном, о том, что действительно имеет значение. Посмотри на меня! Пожалуйста, посмотри мне в глаза и постарайся понять меня и полюбить! Постарайся полюбить Дору! Ради меня! Умоляю!
Мне не было нужды смотреть на него и видеть вы–ражение его лица, чтобы в полной мере постичь его отчаяние. Это был крик о помощи. Разве есть в мире мука страшнее, чем видеть, как страдает твое дитя?
Или кто-то другой, кто тебе неизмеримо близок и до–рог. Дора… Малышка Дора, бродящая по пустому мо–настырю… Дора, вдохновенно поющая и простираю–щая к нам руки с экрана телевизора…
У меня перехватило дыхание. Наверное, я даже вскрикнул. Не знаю. Быть может, просто вздрогнул или сделал что-то еще… На несколько мгновений я словно утратил способность мыслить. Но в этом не было ни–чего сверхъестественного – только душевная боль и сознание, что он рядом, видимый и осязаемый, что он добился своего и заставил меня понять. Ему удалось достаточно долго продержаться в столь эфемерной форме, чтобы добиться-таки от меня обещания.
– И все же ты меня любишь, – прошептал он. Он был явно сбит с толку и заинтригован, но в то же вре–мя неожиданно обрел некое внутреннее спокойствие.
– Страстность, – так же шепотом ответил я. – Все дело в твоей страстности и безграничной любви.
– Да, понимаю. Я действительно польщен. Ведь я умер не под колесами грузовика посреди улицы и не был хладнокровно застрелен гангстером. Меня убил ты! Ты! А ты один из лучших!
– Один из лучших? Кого ты имеешь в виду?
– Я не знаю, как именно ты себя называешь. Но ты не живое существо. И в то же время ты человечен. Ты выпил мою кровь, и теперь она течет по твоим жилам. Ты пользуешься и наслаждаешься ею. И ты не один такой. – Он отвернулся и теперь смотрел куда-то в сторону. – Вампиры… – тихо произнес он. – Когда я еще жил в Новом Орлеане, мне приходилось видеть призраков.
– В Новом Орлеане все видят призраков.
Он невольно рассмеялся – коротким тихим смеш–ком.
– Знаю. Но я их действительно видел, и не раз. Я сталкивался с ними и в других местах. Однако я никогда не верил ни в Бога, ни в дьявола, ни в ангелов. Я не верил в существование вампиров, оборотней и любых других подобных созданий, способных, как го–ворили, в корне изменить судьбу человека или хоть как-то повлиять на ход событий, на тот, казалось бы, хаотический ритм, который управляет жизнью все–ленной.
– А теперь ты веришь в Бога?
– Нет. Насколько я понимаю, еще какое-то время мне удастся сохранять ту форму, в которой я пребываю сейчас, а потом я начну, что называется, та–ять – так, во всяком случае, происходило со всеми призраками, которых мне доводилось видеть. И в кон–це концов исчезну, умру окончательно и бесповорот–но. Погасну, как свет. Вот что меня ждет. Забвение. Не кто-то и не что-то. Присутствие чего-то личностно–го не более чем иллюзия моего разума, – точнее, того, что от него осталось, – который упорно продолжает цепляться за этот мир. Что ты обо всем этом дума–ешь?
– Прав ты или нет, но оба твои предположения приводят меня в ужас.
Я не собирался ни рассказывать ему о своем пре–следователе, ни спрашивать его о статуе. Теперь я точ–но знал, что Роджер не имеет никакого отношения к тому, что скульптура вдруг показалась мне живой. Он в тот момент был уже мертв и переходил в иную ре–альность.
– Приводят тебя в ужас? – с нотками почтения в голосе переспросил он. – Но ведь это происходит не с тобой, Напротив, ты подвергаешь такому испыта–нию других. А теперь позволь мне объяснить кое-что относительно Доры.
– Она красива, и я… Я постараюсь о ней позабо–титься.
– Нет, ей нужно от тебя нечто большее. Она нуждается в чуде.
– В чуде?
– Послушай, кем бы ты ни был, но ты продолжа–ешь жить, хотя ты и не человек. И ты способен совер–шить чудо – разве я не прав? Для существа с твоими способностями это совсем не трудно, так соверши же его ради Доры.
– Ты имеешь в виду какое-нибудь фальшивое ре–лигиозное чудо?
– А что же еще? Она не представляет, как можно спасти мир без чуда. И ты можешь сделать это для нее.
– И ты остался в этом мире, преследовал меня и пришел сюда только ради того, чтобы обратиться со столь ничтожной просьбой? – Я был поражен. – Те–бе самому не будет прощения, и душу твою уже не спасти. Ты покойник. Но даже в этих обстоятельствах ты остаешься вымогателем и преступником. Ты только послушай, о чем ты просишь! Чтобы я совершил фальшивое чудо для Доры! Неужели ты думаешь, что ей бы это понравилось?
Он застыл от изумления и был настолько поражен, что далее не почувствовал себя оскорбленным.
Поставив бокал на стойку, он молча обвел взгля–дом бар и задумался. Он казался исполненным до–стоинства и выглядел лет на десять моложе, чем в тот момент, когда я его убил. Любой, кто призраком воз–вращается в этот мир, стремится принять для этого привлекательный облик. Вполне естественное же–лание. Глядя на него, я чувствовал, как внутри меня крепнет и разрастается неизбежное в таких случаях и роковое для меня восхищение доставшейся мне жерт–вой: «Мсье, в моих жилах течет ваша кровь!»
Роджер повернулся ко мне.
– Ты прав, – свистящим шепотом заговорил он. – Совершенно прав. Я не должен вступать с тобой в сговор ради совершения для нее фальшивого чуда. Она ни за что бы не одобрила столь чудовищную сделку.
– Ну вот, теперь ты говоришь как благодарный мертвец
.
Он издал короткий презрительный смешок, но тут же вновь помрачнел и тихо произнес
– Лестат, ты должен позаботиться о ней… хотя бы какое-то время…
Я не ответил, и он продолжал настаивать:
– Недолго, пока все не уляжется и репортеры не оставят ее в покое; пока не кончится весь этот кош–мар и она не придет в себя и не вернется к своей вере, пока она не станет прежней Дорой. У нее своя жизнь. Лестат, она не должна страдать из-за меня, тем более из-за меня! Это несправедливо!
– Несправедливо?
– Назови меня по имени, – попросил он – Взгляни на меня.
Я поднял на него взгляд. Это было поистине тяже–лое зрелище. Он был раздавлен горем. Никогда еще мне не доводилось видеть, чтобы человеческое суще–ство страдало так: сильно. Никогда
– Меня зовут Роджер, – сказал он и в этот мо–мент показался мне еще моложе, как будто в мыслях своих он совершал некое путешествие назад во вре–мени, едва ли не в пору невинности, – если, конечно, мертвецам, не желающим порывать связь с этим миром, вообще позволительно вспоминать о своей не–винности.