Все дальнейшее произошло в несколько секунд.
Я швырнула в него часы с тумбы – здоровенные такие деревянные часы. Я попала ему не в голову, как хотела, но чуть пониже шеи. Он обернулся – у него было ужасное лицо. То есть самое обыкновенное мужское – но почему-то делалось жутко. И тогда я бросилась на него с ножом. Я даже попала – в живот, кажется, только он был здоровенный мужик выше меня на голову. И я его не только не убила сразу, но он даже не выпустил нож. Второй раз я ударила в руку, увернулась от его замаха, размахнулась еще – и он попал мне вскользь по руке.
Сразу стало горячо, выступила кровь. Я пнула его ногой в колено, коленом в пах, свободной рукой схватила за футболку – под отчаянный крик матери. Краем глаза увидела новоявленную сестру – маленькую девочку лет шести или семи, круглыми голубыми глазами взирающую на наш мордобой.
Маньяк ее тоже увидел. И, извернувшись в небывалом прыжке – а попутно получив от меня лезвием по спине – увы, только порез, – схватил ее.
А вот откуда у меня в руке оказался пистолет – я не знаю. Но он был. И я его умело навела на маньяка.
– Ну-ка отпусти ее, гад! – завизжала я. – Отпусти, а то прикончу!
Этот урод улыбнулся – все зубы были гнилыми и черными.
– А как же... Отпускаю... – И провел ножом по детскому горлу. Тишина была хуже крика, но девочка была жива. Я передернула затвор. Маньяк, кажется, поверил, что я не шучу – какие там шутки, я три года стрельбой в реальной жизни занимаюсь! – и вздрогнул.
– Отпускай, или стреляю!
Он нехотя толкнул ее в сторону и двинулся на меня. Я нажала на курок несколько раз подряд – только вот пистолет был не заряжен. А жаль... такой хороший «макаров». Я швырнула его в лицо маньяку и поднырнула под его руку в дверной проем.
– А ну попробуй возьми меня, гад!
И почему-то он купился на эту дешевую подначку... Ничего я не понимаю в маньяках – на кой ему нужна я, если есть две более безобидные жертвы? Но он ломанулся за мной – и теперь мы бежали вниз по лестнице, он за мной, я – от него. Это входило в мои планы – увести его подальше от моей семьи. А там – разберемся... Как это там в песне: «Подальше от города смерть унесем, пускай мы погибнем, но город спасем!» Вот только что мне этот Город?
Во дворе я споткнулась, в который уже раз, и упала. Зато для разнообразия прямо на кирпич. Кто-то продолжал недобро следить за моими несчастьями. Увернувшись от удара, я сделала какое-то каратистское непотребство – ударила его ногой в грудь из положения лежа, перевернулась, вскочила и ударила еще раз другой ногой. И тут я почувствовала, что в разносе мне осталось пребывать от силы минуту. А потом я буду беспомощной трусливой девочкой, ни разу не сумевшей отжаться больше пяти раз.
Я ударила его ножом в плечо, он схватил меня за щиколотку и притянул к себе. Я, кажется, начала его бить куда попало, и тут он ударил меня рукой в подбородок снизу. Я почувствовала, что теряю сознание и падаю в муторную темноту...
В муторной темноте были сильные и ласковые мужские руки.
Я очнулась уже в квартире, полулежа в кресле. Те самые руки – нет, это был не бред – умело оттирали с меня полотенцем кровь. Еще бы не умело, если это были руки врача. Руки того самого человека, к которому я ехала.
– А... а где маньяк?
4
– Какой еще маньяк, Тэри? Ты где шлялся? – Я лежу на полу, шея затекла в неудобной позе, а на бедро кто-то опирается острым локтем, попадая ровно в нервный узел. Ваниль, розовое масло, мускус. Тяжелый, липкий запах, мне он всегда кажется грязным и приторным. Альдо. С трудом разлепляю веки и вижу перед собой его физиономию. Черты лица рокового героя японской мультипликации – огромные темно-синие глаза, тонкий короткий нос, узкий подбородок.
Длинные белые волосы расчесаны на пробор и падают на плечи. Он бесцеремонно улегся мне на ноги и с интересом пялится в лицо.
Глаза у Альдо тусклые, каменно-непрозрачные. Два здоровенных сапфира мутной воды. Ловлю его взгляд. На темной радужке зрачков почти незаметно, и кажется, что он слеп. Пытаюсь ввинтиться в едва уловимые черные пятнышки, но натыкаюсь на пуленепробиваемое стекло. Кто его знает, что у него на уме. И есть ли там вообще ум.
Альдо не любит, когда ему пристально смотрят в глаза. Он отводит взгляд и, облизывая губы, проводит рукой по моему бедру. Нормальный способ прекратить не нравящуюся ему ситуацию или перевести не устраивающий его разговор на другую тему. Я резко сажусь и толкаю его в плечо.
– Отвали, малыш. Где Кира?
– А? Предпочитаешь тенников? А как насчет втроем?
Я пропускаю мимо ушей давно знакомую мне клоунаду. Встаю, чувствуя себя как-то неловко и неуютно. Словно бы со зрением у меня не в порядке – предметы кажутся маленькими, пропорции – искаженными. От этого кружится голова. Альдо сидя наблюдает, как я, пошатываясь, протираю глаза, и улыбается.
Комната выглядит странно, точнее – почти никак. Словно операционная или еще не обжитое помещение. Кафельный пол – крупные белые плиты, белое же покрытие стен, довольно странное: металлические пластины, выкрашенные эмалью, состыкованы между собой, как доска-вагонка. Ими же покрыт потолок. И в довершение всего – десяток здоровенных ламп дневного света. Единственная дверь и ни одного окна. Запах дополняет картину – карболка, озон. Кого оперировать будем, мысленно интересуюсь я у наших апартаментов. Ответа, разумеется, нет.
В этом царстве белого света и прямых углов находиться совершенно невозможно, и, прищурившись, я иду к двери. Ручки нет, открывается она внутрь. Пытаюсь поддеть дверь пальцами – без толку. Нет и замочной скважины. Стучу костяшками пальцев – металл. Едва ли мне удастся ее выбить.
– Заперто, – кокетливо говорит Альдо из-за моей спины. – Волшебное слово надо знать.
Я оборачиваюсь и понимаю причину странностей со зрением. У предметов вовсе не поменялись пропорции – просто я выше, чем привык. Долговязый Альдо мне сейчас ровно по плечо – я смотрю сверху вниз на его пробор.
– Ну так скажи.
Альдо смотрит на меня своими пустыми синими ледышками, обрамленными длинными ресницами, опять облизывает губы. Комедию «я вас всех так хочу» я наблюдал две или три сотни раз. Не знай я точно, что ничего, кроме эпатажа, за этим не стоит, я мог бы переступить через свои предпочтения и устроить ему маленькую Варфоломеевскую ночь. Чтоб неповадно было. Но это общеизвестный факт – Альдо кажется остроумным и изящным приставать ко всем подряд. Особенно ко мне или Лаану, заранее зная, что ничем страшным для него это не обернется.
Что здесь остроумного или попросту экстравагантного, я не могу взять в толк все то время, что знаком с ним.
– Не скажу, – улыбается белобрысая тварь, – пока не поцелуешь.
У меня спросонья болит голова, перед глазами стоят картины недавнего похода за новую завесу, и я еще помню некоторые показавшиеся мне странными эпизоды – Катаклизм, мертвяков, себя в качестве гостьи Города, странные представления о «настоящей» Москве. Мне хочется обсудить это с Лааном, самым мудрым и знающим из всех Смотрителей. И треп и шутки Альдо мне сейчас как кость в горле. Но он не понимает.
Беру его за шкирку, как нашкодившего щенка, с размаху прикладываю о дверь спиной. Другой рукой приподнимаю за острый подбородок. И с удивлением понимаю, что мне это нравится. Он слабее меня и мельче, трепетный тонкий мальчик из анимэ, почти девочка. Я могу сделать с ним все что угодно. Альдо колотит меня по груди – я перехватываю обе его руки, удерживаю над головой. Глядя в испуганное лицо, легко забыть, что он – парень.