Генрих смотрит на нас вызывающе -- удохлой пикшибывает иногда такое
выражение.
--Да, бойбыл нелегким, --говоритон ипочему-тоопять надевает
шляпу.
-- Лучше бы вы проиграли его, -- отвечаю я.
-- Что?
-- Проиграли бы этот бой.
-- Что? -- сердито повторяет Генрих. Я легко вызываю его раздражение.
-- Он жалеет, что ты продал крест, -- поясняет Георг Кроль.
-- Жалеет? Как прикажешьэто понимать? Черт бы вас побрал! Мотаешься с
утрадо ночи, продаешьблестяще, и тебя же в этой лавчонкеещевстречают
упреками! Поездите-ка сами по деревням и попробуйте...
--Генрих,-- кротко прерывает его Георг. --Мы же знаем, что тыиз
кожи вон лезешь, но мы живем сейчас в такое время, когда продажи разоряют. В
странеуже давно инфляция. С тех поркаккончилась война. Нов этом году
инфляция усиливаетсяиразвивается, как скоротечная чахотка. Поэтому цифры
уже не имеют никакого значения.
-- Это я и без тебя знаю. Я же не идиот. Ни один изнас невозражает.
Только идиоты утверждают, чтоони не идиоты. Противоречить им бесполезно. Я
знаюэто на основании техвоскресений, которыепровожувлечебницедля
душевнобольных. Генрих вытаскивает из кармана записную книжку.
--При покупке памятникскрестом обошелся нам в пятьдесяттысяч. А
продали мы его за три четверти миллиона -- кажется, прибыль неплохая.
Онснова барахтается в мелководье тупых сарказмом. Генрих считает, что
долженвоспользоватьсяслучаемиподдетьменя--ведья когда-то был
школьным учителем. Вскоре послевойны я в течение девяти месяцев учил ребят
в глухой степной деревне, пока не бежал оттуда, преследуемый по пятам воющим
псом зимнего одиночества.
-- Еще выгоднее было бы, если бы вы вместо нашеговеликолепного креста
продали вон тот чертов обелиск,который торчит перед окном, -- говорю я. --
Судя по рассказам, ваш покойный папаша шестьдесятлет назад, приосновании
фирмы, приобрел его еще дешевле -- за какие-нибудь пятьдесят марок.
--Обелиск?Какоеотношениеобелиск имееткнашему делу?Обелиск
продать нельзя, это понятно каждому младенцу.
--Именно поэтомуего было бы и нежаль, --настаиваю я. -- А крест
жаль. Нам придется за большие деньги выкупить его обратно.
Генрих Кроль отрывисто сопит. В его толстомносу сидятполипы, инос
легко распухает.
--Может быть, вы вздумаете уверятьменя, чтосейчас можновыкупить
такой крест за три четверти миллиона?
-- Это мы скоро узнаем,--замечает Георг Кроль. -- Завтраприезжает
Ризенфельд.НампридетсяделатьновыйзаказОденвэльдскомугранитному
заводу; на складе у нас осталось мало гранитных памятников.
-- Ну, у нас есть еще обелиск, -- коварно вставляю я.
--Почему же вытогдасами не продаете? -- задыхаясьот возмущения,
спрашивает Генрих.
-- Значит, Ризенфельд приезжаетзавтра утром? Тогдаи я
останусь дома и сам с ним переговорю! Посмотрим, каковы цены!
Мыс Георгом обмениваемся взглядами.Мыотлично понимаем, что нельзя
допускать встречи Ризенфельда с Генрихом, даже если придется напоить Генриха
пьяным или подмешать касторки в его воскресную кружку пива. Этот честный, но
допотопныйделец нестерпимо надоелбы Ризенфельду своими воспоминаниямио
войне и рассказами о добром старом времени, когда маркабыла маркой и верна
себе, а верность была основой чести, как превосходно выразился наш обожаемый
фельдмаршал. Генрих очень высокогомнения о подобныхпошлостях, Ризенфельд
-- нет. Ризенфельд считает верностью то, когда другие выполняют по отношению
к нам обязательства, которые им невыгодны,а для нас --когда мы выполняем
то, что нам выгодно.
-- Цены меняютсякаждый день, -- говорит Георг. -- Тут и спорить нео
чем.
-- Ах так? Может быть, и ты считаешь, что я продешевил?
-- Смотря по обстоятельствам. Деньги привез?
Генрих смотрит на Георга, вытаращив глаза.
-- Привез? Опять новая выдумка? Какя мог их привезти, если мыкреста
еще не доставили? Это же невозможно!
--Этоне невозможно, -- отвечаюя,--а, напротив,теперьочень
принято. И называется -- уплатить деньги вперед.
-- Деньги вперед! -- Генрих презрительно морщит толстый нос. -- Что вы,
школьный учитель, понимаете? Какможно в нашем деле требовать денег вперед?
От скорбящих родственников? Когда венки на могилене успели завянуть? Авы
хотите требовать денег за то, что еще не доставлено?
-- Конечно! А когда же?В такие минуты люди становятся мягче иденьги
из них легче выжать.
-- Становятся мягче? Ну что вы понимаете! Да они в такие минуты тверже,
чемсталь!Ониведь только что заплатили врачу,священнику, загроб, за
могилу, за цветы, устроили поминки... Иони вам,молодойчеловек,десяти
тысячвпереднедадут! Людям надосначалаопомниться,им нужно сначала
убедиться, чтоэтотсамыйпамятник, которыйони заказали,действительно
стоитнакладбище, увидеть его там, анена бумаге в каталоге, даже если
надписии скорбящих родственников впридачу вы намалюете китайской тушью и
золотом.
Опятьбестактность,типичнаядля Генриха! Ноянанеене обращаю
внимания.Верно, длянашего каталогаянетолько нарисовалнадгробия и
размножил рисунки на "престо", но, чтобы усилить воздействие, раскрасил их и
воссоздал "настроение" -- плакучие ивы,клумбы анютиныхглазок, кипарисы и
вдов под траурнойвуалью, поливающих цветы.Конкуренты чуть нелопнули от
зависти, когдамы завелиэтоновшество; уних-то ничегонебыло, кроме
обыкновенныхфотоснимков с имеющихсяна складенадгробий,и дажеГенрих
решил,что этоблестящая идея,особеннозолотаякраска.Чтобыпридать
изображениям большую натуральность,яукрасилнарисованные и раскрашенные
памятники соответствующими надписями,сделанными тем жезолотом наолифе.