Конная пара направилась прямиком к нашему подворью и, не задерживаясь, въехала в ворота.
Меня начал трясти озноб. Я так и замер в темном углу под стеной, размышляя: бежать? А что я этим выиграю? Разве что лишу эту пару шанса осмотреться и узнать меня, когда она будет ехать обратно.
И тут из-за ворот раздались крики – один полный ярости, в другом звучала боль.
– Ялла, яраб! – разом сказали все так же мирно беседовавшие до сего момента смуглолицые завоеватели и повернули головы в сторону ворот.
Кто– то на людной улице начал придвигаться к этим воротам поближе, вытягивая шеи.
Я догадался, что лучше быть внутри толпы, и через некоторое время, среди множества взволнованных людей, протиснулся на свое подворье. И там мне стало ясно, что я уже точно не понимаю ничего.
Потому что какой-то конюх – кстати, со смутно знакомым мне по Самарканду лицом, – пытался удержать разом двух коней, один из которых мотал головой, а второй пытался встать на дыбы. А у копыт этих коней лежали два тела. Пятна крови и неестественно вывернутые конечности, да и сама неподвижность тел говорили о том, что они вряд ли поднимутся. Пыль еще оседала.
Мои преследователи, значит, не погонятся за мной дальше этого двора.
Но никакой радости от этого я не испытывал. Напротив, я медленно – чтобы не выделяться в толпе, – двинулся обратно в сторону ворот, а выйдя из них, тронулся, пытаясь не переходить на бег, туда, где было как можно больше людей. Чтобы скрыться среди них и исчезнуть.
Здоровый инстинкт торговца говорит: если ты начинаешь обсуждать какую-то сделку и обнаруживаешь, что не понимаешь ровным счетом ничего из происходящего, то надо вежливо попрощаться и заняться чем-то другим.
А здесь, как подсказывал какой-то другой инстинкт, не стоит даже прощаться. Потому что происходившее было не просто непонятным и очень дрянным делом, но связано было это дрянное дело каким-то образом именно со мной.
Значит, надо было бежать.
Но бежать не как глупый паникер, а совсем иным образом.
ГЛАВА 4
Серебряные стремена
Этим же вечером из города на юго-запад, в Мерв, выезжал совсем не тот человек, что въезжал в Бухару накануне.
Человеком этим был я, догадавшийся после бегства с собственного торгового подворья сесть среди узких улиц в тихом месте, поесть супа (вкуса которого не ощущал) и хорошенько подумать. И прийти к нескольким неприятным, но неизбежным выводам.
Главный из них – что опасность реальна. А также что нечего и пытаться быстро разобраться в происходящем. Тем более – человеку, который вдобавок сделался уже почти что иностранцем в собственной стране.
А раз так, следует исключить малейший риск.
Трусость – не позор. Глупость – вот что такое позор. Бояться не надо ничего, кроме… опасностей. А не признавать опасность – это первейшая из глупостей.
Я не боялся гулей пустыни, омерзительных длинных чудовищ с козлиными ногами, которые заманивают путников в дикие места и пожирают их. И ведь мне как-то раз, у Лоб-Нора, показали уже длинную серую гряду камней, за которой год назад сгинули и не вернулись трое караванщиков. Я начал вглядываться – и тут в дрожащем над этой грядой тошнотворном мареве возникла на мгновение пегая голова… Но я не боялся. И потому, что люди из княжеств Инда говорили мне, что гули – это только дневные миражи, порожденные светом звезд и постепенно тающие светлым днем; и потому, что я был не один, целый караван готов был схватить под уздцы коня любого, кто, завороженный, вдруг начал бы подниматься вверх по проклятому склону. Так что гули опасностью, если говорить всерьез, все-таки не были.
Но сейчас я был совершенно один, не имел понятия, за какой грядой и кто скрывается, кто друг и кто враг, и почему у меня вообще появились враги.
То есть опаснее ситуации попросту не бывает-на Лоб-Норе я хотя бы знал, где скрываются гули.
А раз так, пора было стать трусом. Более того – самым лучшим, самым трусливым трусом во всем Согде.
Начнем с простой мысли. Преследовавшая меня пара была убита, как только зашла на наше торговое подворье. В такое место, где убивают людей – пусть даже преследовавших меня, – идти не стоит.
Будут ли меня искать другие личности, будут ли они ездить или ходить парами, или поодиночке – я не знаю. Но можно предположить, что высматривать они начнут одинокого самаркандца неполных сорока лет, одетого так, как я был одет с момента выезда. На неплохом коне пепельно-серого цвета. Едущего на запад.
Что из этого можно изменить? Я, наконец, уделил самое серьезное внимание дорожному кошельку. До того я поступал, как и положено воспитанному человеку: не считал, сопя, почти невесомые дирхемы, с их неровным краем и четырьмя строчками надписи, а погружал руку в кошелек, вынимал монетку и вручал кому следует. И не брал мелкие даники в виде сдачи.
Сейчас я вспомнил, что дирхем – это все-таки деньги. И долгое время пытался, сидя за своим супом, на ощупь определить, сколько же их у меня.
После подсчета оказалось, что не так уж и много. Более чем достаточно на обратный путь до Самарканда – но что я мог приобрести там, кроме перспективы оказаться затворником в собственном доме, да и в нем не знать покоя? Правда, из дома открывалась дорога на восток. К границам Поднебесной империи. Обратно в Чанъань.
Но вполне достаточно было денег и на дорогу в противоположном направлении – до Мерва.
Я находился в Бухаре, примерно на полпути по дороге из Самарканда в Мерв. Вокруг меня расстилалось то, что когда-то было нормальной страной по имени Согд, а тридцать семь лет назад стало самой восточной окраиной халифата. А сейчас, как говорит брат, у нас вообще непонятно, чья власть. Поскольку дальше, на запад от Бухары, лежит Мерв – столица Хорасана, самой восточной земли завоеванного век назад тем же халифатом Ирана. Но если Хорасан теперь под властью бунтовщиков, то здесь, как утверждает брат, сегодня все равно что ничья земля. И, как ни странно, это для одинокого путника не очень хорошо. Навстречу может выехать кто угодно и, скажем, отобрать коня. Так что оказаться в Мерве не так уж плохо – хоть какая-то власть там есть.
А если ехать от Мерва еще дальше на запад, там начинается тот Иран, который вроде бы еще подчиняется халифу. Но уж туда-то я точно не собираюсь.
Так, а что хорошего я получаю в почти незнакомом Мерве (проезжал его лишь раз по дороге в город Константина)? Получаю два места, где, как сказал брат, мне, «возможно», еще стоит показаться.
Правда, если это такие же места, как наше подворье в Бухаре… Но тут я вспомнил, что про Бухару брат как раз не сказал ничего. Случайно или не очень?
И еще я получаю шанс оказаться там, где властвует один из людей, которых моя семья почти три десятилетия подкармливала и тихо вела к власти. Уж если мервский барс не сможет дать мне защиту, подумал я, то где же ее искать.
Тем более что из Мерва можно было написать письмо брату, попросить денег и той же самой защиты на обратный путь в Поднебесную империю, если уж я все-таки решу туда вернуться.
Но писать об этом брату не хотелось. Вместо этого возникла совсем иная мысль: дорогой братец, ты умеешь делать массу вещей, которых не умею делать я. Почему же тогда, отправив несчастную Заргису в Мерв – якобы по ее настоянию, – ты теперь до такой степени растерялся, что даже решил посовещаться по этому вопросу со мной? Признайся уж – ты мечтал все-таки попросить меня как-то в этой истории поучаствовать.
Что же я могу сделать такого, что не может никто иной? А ведь интересный вопрос.
Да, я могу хоть сейчас тронуться на восток.