Зная, что в домике Заргису неподалеку от нашего жилища, у западного канала, меня никогда не встретит уже тонкая длинная девушка, у которой ветер пытается унести волосы цвета только что начищенной меди.
А мир, где домик Заргису навсегда пуст, – это какой-то очень тусклый мир, сколько бы садов в нем ни было.
В конце концов, мне было бы достаточно узнать, где она, что с ней. Встретиться, поговорить, понять – что из странных и жутких разговоров о ней правда, а что ложь. А потом – пусть она прикоснется к моей руке на прощанье, и мир снова расстелит передо мной бесконечную и прекрасную дорогу.
Оторвавшись от этих мыслей и с тревогой взглянув на солнце, я снова потрогал рукой кошелек с дирхемами и вновь неприятно удивился их весьма ограниченному количеству. Хорошо, что я не покупал рубинов.
Итак, кого мои убийцы будут искать? Человека такого-то возраста… это трудно изменить… так-то одетого и сидящего на светло-серой лошади.
Вместо дирхема я вручил хозяину за суп положенное скромное число даников и расспросил его о дороге на два рынка – тканевый и кожаный.
На тканевом рынке я, после вялой торговли, избавился от согдийского халата до колен, стеганого и отделанного довольно редким плотным шелком, так же как и от широких штанов-сардвилей. И поменял их на куда более дешевое одеяние. А именно: на штаны попроще, курточку-куфтан из иранского хлопка и большую серую накидку – абу, которую после появления в моих землях людей народа арабийя носили почти все. В конце концов, в долгих путешествиях она была просто незаменима, защищая седока от пыли, солнца и холода одновременно.
Войлочный, но отделанный шелковым шнуром согдийский колпак заменила серая же головная накидка – куфия, в комплекте с черным головным шнуром – икалем.
Со вздохом я понял, что больше не похож на человека из старинного рода самаркандских торговцев, но в данном случае этому оставалось только радоваться.
Приходя в лавку одетым так, как я только что был одет, не приходится надеяться на скидку. Тем более что мои халат и сардвили были уже ношеными. Так что все кончилось простым обменом, под снисходительно-сожалеющим взглядом торговца.
Зато дальше, на кожаном рынке, я уже не выглядел слишком богатым. И отплатил за предыдущее унижение, пусть и совсем другому торговцу.
Он продавал осликов.
Идея моя была проста: если меня кто-то еще ищет, то он уже давно обскакал все десятки постоялых дворов города и нашел тот, где стоял мой конь. И начал расспросы. Описать мою внешность и одежду было просто, учитывая, что вообще немногие путешествуют в одиночку. Так что в любом случае возвращаться за конем мне было рискованно, а я ведь только что дал себе слово стать самым большим трусом в Согде, а то и в мире.
На нового коня – по крайней мере, хорошего, такого, чтобы оторваться от любых преследователей, – денег у меня точно бы не хватило. Да и какой смысл отрываться, если дальше будет ночь, когда если не трусы, то их кони должны отдыхать?
Поэтому я решил: вместо того, чтобы пытаться оставить преследователей позади, надо, наоборот, дать им уехать на своих лошадях вперед. А там можно придумать что-нибудь еще.
Ослик, который мне был нужен, стоял на расстоянии добрых десяти шагов, когда я схватился с хозяином за совсем другую тварь. А до этого я обошел неспешным шагом несколько других рядов кожаного рынка, с его седлами, сбруей и живым товаром, чтобы иметь представление, почем нынче в Бухаре ослики.
Ведя бой за партию шелка, которую еле-еле втискиваешь во вьюки целого каравана, тратишь ровно те же силы и то же умение, что и при покупке ослика. Поэтому сейчас меня не беспокоило даже то, что солнце уже решительно склонялось к западу: ведь это означало, что наступило время покупателя.
Кроме того, если в седле коня можно спать далеко не всегда, то ослики как будто специально для этого созданы. А я твердо решил передвигаться в самое неожиданное для возможных преследователей время – допустим, всю ночь.
– Мне не надо возить камни. Мне надо, чтобы он нес только меня. Но вез долго и без скандалов, – сказал я продавцу, стараясь выглядеть упрямым, настороженным и попросту тупым.
– Тогда вон тот, черненький… Всего пятнадцать… Знаете, как выбирать осликов? Почти как лошадей, Но… – начал завоевывать мое доверие бухарец в надвинутом на уши войлочном колпаке и цветком за ухом.
Я знал, как выбирают осликов. Если ослик женственно улыбается вам, помаргивая длинными ресницами, – не верьте, он может оказаться коварной и капризной скотиной. Если вы видите ишака, который по силе, кажется, может помериться с быком, – не радуйтесь, потому что неизвестно еще, сколько он, при всей его силе, будет готов идти без отдыха. Вообще, если конь по характеру лучше любого человека, а верблюд в своей сущности всегда будет зловредной скотиной, то ослики – сложные создания. Не могу сказать, что знаю их так же хорошо, как лошадей, но главный секрет мне известен: выбирают их по характеру, а определяют таковой по наитию, и только.
– Не за пятнадцать, а за пять я бы взял… Я же вам не Маниах какой-нибудь… – бубнил я.
А потом я проделал с хозяином все, что может вывести человека из себя. Я неожиданно, доторговавшись уже до десяти, начинал крутить головой и вопреки всем правилам отступал обратно со словами «нет, все-таки пять». Долго, очень долго, отвесив нижнюю губу, рассматривал совсем другого ослика. Наконец, доведя торговца до исступления, я махнул рукой и пошел вон, но по дороге остановился у нужной мне твари и протянул к ней руку:
– А вот еще этот…!
– Восемь, – выдохнул хозяин, который к этому моменту желал только одного – чтобы я убрался как можно быстрее.
И это была, как я уже знал, отличная цена для молодого, но умудренного некоторым опытом ишака с ногами, привычными к резвой походке. И типичного для этих мест почти белого цвета.
Молча я достал восемь дирхемов, даже не заботясь о том, чтобы долго и нудно считать их, вручил торговцу и взялся за уздечку.
Ослик хитро посмотрел на меня.
И мы тронулись с ним к закатному солнцу, к выезду из города. Вместо одетого по-согдийски гордого всадника – трясущийся на ослике человек с лицом, закутанным в куфию.
Не надо думать, что я забыл при этом о еще одной проблеме, которая меня все эти дни пусть не сильно, но все-таки беспокоила.
Рассуждал я так: никогда еще никто не умирал от глубокого пореза спины. Лекарь перевязал рану. Брат упомянул, что с такой раной можно ходить, ездить и охотиться. Примерно это я и делаю. Что я ощущаю? Лопатка как бы чешется и немного пульсирует. Когда заживает рана, то, видимо, и должно происходить нечто подобное. Что же касается яда, то ни разу никто не говорил об отравленных ножах, да и что это за яд, который не начал бы ощущаться сразу же, а затаился на трое-четверо суток? И раз уж рисковать, то тут как раз и есть самый разумный из всех рисков.
Мы с осликом шли наперерез густому потоку верблюдов, везших товар в город, несмотря на надвигающуюся ночь.
Ах, какая печаль, подумал я, ведь сейчас в разгаре знаменитый бухарский новогодний рынок, двадцать дней бешеной торговли, и последний из них – это первый день следующего года.
А еще на пять дней позже – новый год магов. Между ними – неумеренное питье вина, обливание прохожих водой, а в лучших домах звучат музыка и стихи.
Новый год, нов-руз. Голоса поют вечные строки: «пусть твое красное сияние придет ко мне, пусть моя желтая усталость уйдет к тебе». На возвышении – семь сосудов, по числу бессмертных.