Я не знаю, кто ты такой. Не собираюсь обращаться к тебе и не желаю, чтобы ты говорил со мной.
– Если вы задержитесь здесь еще на минуту, то с вами заговорят аркебузы, – и тут же скомандовал воображаемому воинству, слева от себя. –
Аркебузы наизготовку! Запалить фитили! Ну, господин герцог, вы уезжаете или прикажете разнести вас в клочья?
В ответ послышался поток проклятий, перемежающихся угрозами в адрес Франческо.
– Приготовиться к стрельбе! – прокричал Франческо, и герцог, прервав речь на полуслове, поскакал прочь вместе с трубачом, а им вслед несся хохот
Франческо.
Глава XVIII. ПРЕДАТЕЛЬСТВО
– Мессер, вы добьетесь того, что нас всех повесят, – пробормотал Гонзага, когда они спустились со стены. – Разве так говорят с принцами?
Валентина нахмурилась, недовольная тем, что Гонзага посмел упрекать ее рыцаря. Но Франческо вновь рассмеялся.
– Клянусь святым Павлом, как, по вашему, мне следовало с ним говорить? Прибегнуть к лести? Молить о пощаде, убеждать, что строптивую даму можно
уломать и без помощи артиллерии? Нет, мессер Гонзага, мне это не подходит.
– Похоже, храбрость мессера Гонзаги убывает именно тогда, когда ей надобно возрастать, – заметила Валентина.
– Мадонна, вы путаете храбрость с безрассудством, – возразил Гонзага.
Вскорости оказалось, что не только Гонзага придерживается того же мнения, ибо во дворе к ним приблизился коренастый, заросший черными волосами
наемник. Звали его Каппоччо.
– Мессер Гонзага, мессер Эрколе, можно вас на пару слов, – и такой наглостью веяло от его обращения, что все остановились, а Франческо и
Валентина, шедшие впереди, обернулись, чтобы послушать, что же он скажет. – Когда я поступал к вам на службу, вы дали мне понять, что рисковать
шкурой не придется. Мне сказали, что ни о какой войне не может быть и речи, в крайнем случае, возможна случайная стычка с солдатами герцога. В
этом вы убеждали и моих товарищей.
– Это правда? – Валентина посмотрела на Фортемани, к которому, собственно, и обращался Каппоччо.
– Да, мадонна, – кивнул тот. – Но я повторял лишь услышанное от мессера Гонзаги.
– Значит, вы, – Валентина повернулась к Гонзаге, – прямо заявляли, что воевать им не придется?
– Можно сказать, да, мадонна, – с неохотой признал Гонзага.
Долго смотрела на него Валентина.
– Мессер Гонзага, кажется, я начинаю понимать, что вы за человек.
Каппоччо, однако, мало интересовали подобные сантименты, а посему он продолжил.
– Мы все слышали разговор вашего нового губернатора и его высочества герцога Баббьяно. В том числе и выставленные им условия, которые отклонил
господин губернатор. И я хочу сказать вам, мессер Эрколе, что у меня нет желания оставаться в Роккалеоне, дожидаясь, пока Джан Мария захватит
замок и вздернет меня на суку. В этом меня поддержат многие.
Валентина не сводила глаз с полного решимости лица Каппоччо, и впервые в ее сердце закрался страх. Она уже начала поворачиваться к Гонзаге,
чтобы как следует отчитать его, но вмешался Франческо.
– Стыдись, Каппоччо. Как ты мог заговорить об этом в присутствии нашей госпожи, трус ты этакий.
– Я не трус, – Каппоччо покраснел. – На поле боя я готов сражаться за того, кто мне платит. Но сидеть в крепости и ждать, пока тебя придушат,
словно крысу, – это не по моей части.
Франческо встретился с ним взглядом, затем посмотрел на остальных шестерых или семерых наемников, столпившихся за спиной Каппоччо и жадно
вслушивающихся в каждое слово. Выражение их лиц не оставляло сомнений в том, что все они разделяют его мнение.
Выражение их лиц не оставляло сомнений в том, что все они разделяют его мнение.
– Солдат ли ты, Каппоччо? – с издевкой спросил Франческо. – Или я должен сказать, в чем ошибся Фортемани, беря тебя на службу. Ему, похоже,
следовало сразу определить тебя на кухню в помощь повару.
– Господин рыцарь!
– Ба! Да ты повышаешь на меня голос? Или ты думаешь, что я такой же, как ты, и пугаюсь шума?
– Шум меня не пугает.
– Неужели? Тогда чего же ты наложил в штаны от пустых угроз герцога Баббьяно? Будь ты действительно солдатом, ты не стал бы говорить: «Я готов
умереть так, а не иначе». И твое утверждение, что ты готов умереть в чистом поле, – ложь.
– Нет! Не ложь!
– Тогда почему ты готов умереть там, но не здесь? Или ты забыл, что не человек, но судьба определяет место и время смерти? Но успокойся,
женщина, – Франческо рассмеялся и возвысил голос, чтобы его хорошо слышали остальные наемники. – Умирать тебе не придется, ни там, ни здесь.
– Когда Роккалеоне сдастся…
– Роккалеоне не сдастся, – прогремел Франческо.
– Хорошо, когда его возьмут штурмом.
– Его не возьмут штурмом, – в голосе губернатора звенела уверенность. – Будь у Джан Марии в союзниках время, он бы уморил нас голодом. Но
времени то у него и нет. Враг стоит на границе его герцогства, и через несколько дней, максимум, через неделю, ему придется возвращаться в
Баббьяно и защищать собственную корону.
– Тем больше у него оснований подвергнуть замок бомбардировке, – по тону Каппоччо чувствовалось, что этот аргумент он считает неотразимым.
Но Франческо незамедлительно оспорил это утверждение.
– Не верьте этому. Говорю вам, Джан Мария на такое не пойдет. А если и отдаст приказ открыть огонь, разве эти стены рухнут от нескольких ядер?
На штурм он может решиться, но не мне объяснять солдату, что двадцать храбрых парней, а я считаю вас таковыми, несмотря на твои, Каппоччо,
трусливые речи, без труда расправятся и с тысячью человек, не говоря уже о сотне, что привел с собой герцог. И учти, я говорю тебе только то, во
что верю сам, ибо Джан Мария, как ты, должно быть, помнишь, обещал повесить и меня. Я солдат, как и ты, а потому и рискуем мы одинаково. И разве
я колеблюсь, сомневаюсь в победе только потому, что мне пригрозили виселицей? Стыдно, Каппоччо! Менее милосердный губернатор сам вздернул бы
тебя за такие слова, подстрекающие к бунту. Я же вот стою и спорю с тобой, потому что у меня на счету каждый храбрец, а я уверен, что и ты из их
числа. Давай забудем о твоих сомнениях. Они недостойны солдата. Будь смел, решителен, и после того, как побежденный герцог снимет осаду, тебя и
твоих товарищей будет ждать щедрое вознаграждение.
Франческо повернулся, не дожидаясь ответа Каппоччо, застывшего с поникшей головой и горящими от стыда щеками, и повел Валентину через двор к
лестнице, ведущей в зал приемов.
Шел он размеренным шагом, ни разу не оглянувшись, словно и не сомневаясь в том, что приказы его будут выполнены, но, едва за ними закрылась
дверь, резко повернулся к Эрколе.
– Вооружитесь аркебузой и возьмите с собой моего слугу, Ланчотто. Если эти твари все еще намерены бунтовать, застрелите того, кто попытается
открыть ворота. Стреляйте наверняка, а потом дайте мне знать. Но главное, Эрколе, позаботьтесь о том, чтобы они вас не видели, даже не
подозревали о вашем присутствии, чтобы не преуменьшать воздействие на них моих слов.
Тут Валентина одарила его таким восхищенным взглядом, что Гонзага позеленел от зависти.
– Небеса смилостивились надо мной и в час беды послали мне на помощь настоящего мужчину.