Обе женщины, облокотясь на парапет, устремили взоры на море и молча стали следить за движением лодки… лодка приближалась. Когда уже лодка была близко, обе женщины увидели в ней двух людей, один из них греб, а другой стоял на корме лодки.
Сердце Концепчьоны стало сильно биться.
Наконец лодка подъехала к лестнице, на которой стояли Концепчьона и графиня. Тогда молодая девушка, с трудом стоявшая на ногах, увидела, что молодой человек, который был на корме, с легкостью выскочил из лодки на лестницу и поднялся наверх; это был он… точно он.
Но маркиз де Шамери не был уже в рубашке каторжника. Он был в костюме морского офицера, и понятно, видя его в этом костюме, нельзя было сомневаться, что это настоящий маркиз де Шамери. Как ни волновалась Концепчьона, но она спросила себя: «Как я могла предпочесть этому благородному и бледному молодому человеку отвратительного негодяя Рокамболя?»
Маркиз был также взволнован; он поклонился Концепчьоне и поцеловал ей руку.
Баккара отступила.
В эту минуту, без сомнения, вдохновенная мысль пробежала в уме и сердце Концепчьоны. И, взяв руку графини, она сказала ей нерешительным голосом: «Пожалуйста, пойдите к моей матери и оставьте меня наедине с маркизом де Шамери».
Вероятно, Баккара поняла, что происходило с Концепчьоной, потому что она, не возражая, пожала ей руку и ушла.
Концепчьона и маркиз остались одни, с глазу на глаз посреди безмолвной тишины. В продолжение нескольких секунд они сидели молча.
Но наконец Концепчьона, пересилив себя, посмотрела на маркиза своим печальным, кротким взором и проговорила:
— О, маркиз! Я теперь все знаю: ваше происхождение, ваше имя, и вы, конечно, знаете, что тот, который осмелился называться вашим именем…
— Я уверен, — проговорил с живостью маркиз, — что вы самая честная и благородная из женщин, но вместе с тем самая несчастная.
— О, маркиз, — отвечала гордо Концепчьона. — Тут дело идет не обо мне. Убийца, подлец, укравший ваше честное имя, встал мне на дороге, и я, легковерная, слепая, думала, что люблю его. За мою легковерность я готова выслушать, как кругом будут говорить: «Девица де Салландрера чуть не сделалась женой убийцы».
Она произнесла последние слова с неизъяснимой тоской.
— Ах! — проговорил маркиз, с трудом удерживая свое волнение. — Я понимаю вас, если я выдам себя, то это происшествие убьет вашу мать… мою сестру… Знаете что, отсрочьте вашу свадьбу с этим подлецом. Я еще некоторое время не объявлю про свое имя и состояние, и мы отделаемся от этого человека… Вы будто бы будете оплакивать его, — моя сестра, моя милая сестра будет тоже оплакивать своего мнимого брата. И тогда наша честь будет спасена, и никто не посмеет сказать, что убийца назывался моим именем и что он осмеливался просить руки дочери де Салландрера… Не оставляйте меня в каторге… помогите мне выйти… чтобы я мог увидеть хоть на один час… на одну минуту, хоть где-нибудь в толпе мою дорогую Бланш, и я буду доволен, я буду благословлять вас…
Маркиз говорил это сквозь слезы, и одна слезинка скатилась с его щеки на руку Концепчьоны, эта слеза обожгла ее.
— Господин маркиз де Шамери, — проговорила она, — я была незнающей, легковерной девушкой, но во мне течет благородная кровь, и я проведу у ног человека, протягивающего мне руку в моем несчастье, всю свою жизнь.
— Боже мой! — воскликнул маркиз, боясь понять смысл слов, сказанных Концепчьоной.
— Маркиз, вы хотите пойти еще на одну жертву, — продолжала Концепчьона, — для того чтобы спасти меня от позора, мать мою от отчаяния, может быть, жизнь вашей обожаемой сестры?
— О, с удовольствием… говорите.
Концепчьона продолжала твердым голосом:
— Маркиз, хотите сделать меня вашей женой? Маркиз, вскрикнув от радости, упал на колени перед
Концепчьоной.
— О, да, — проговорила она, — потому что я чувствую, что вас люблю!
— А я, — прошептал маркиз, — я чувствую то же самое.
Почти в то же время, когда графиня Артова с Фернаном приехали в виллу, где жила Концепчьона с матерью, господин граф Вячеслав Полацкий сел в свою коляску и отправился в комендантский дворец. В этот же самый день, утром, мнимого графа посетил комендант крепости, капитан Педро С, капитан обошелся с мнимым графом с величайшим почтением и высказал ему то, что было написано им накануне в письме, то есть,что достаточно быть отрекомендованным генералом С, чтобы пользоваться всевозможными услугами капитана Педро С.
— Господин граф! — проговорил комендант, — вы бы мне сделали большое одолжение, если бы не отказались пообедать со мной сегодня.
Граф принял предложение и отправился обедать к коменданту в крепость.
Капитан вышел сам навстречу к мнимому графу. Потом он повел его в огромную залу, убранную в испанском вкусе. Это была приемная комната для гостей почетных, тут он извинился, что должен оставить графа на несколько минут, и, предложив ему английскую газету, вышел отдать приказания. Разговаривали они между собой по-английски, потому что граф будто бы не умел по-испански.
Едва капитан вышел из залы, как мнимый граф увидел вошедшего Цампу в ливрее. А так как он немало удивился, Цампа сделал ему знак, чтобы замолчал.
— Тише! — проговорил Цампа. — Мне нужно передать тебе пару слов.
И, подойдя к Рокамболю, Цампа шепнул: «Ты получил мою записку?»
— Да, ты мне велел сидеть целый день дома.
— И ты это исполнил?
— Понятно.
— В таком случае надейся.
— Что ты этим хочешь сказать!
— Мне нужно передать тебе много, но теперь некогда. Довольно, если я скажу тебе, что сегодня вечером…
— Что?
— Останется только один маркиз, и это будешь ты.
— Ты не врешь? — спросил мнимый граф дрожащим от волнения голосом.
— Не думаю. Теперь вот что. Ты скажи, что ты желаешь прокатиться ночью по морю, под предлогом… ну, да ведь найдешь какой-нибудь предлог.
— Ну, дальше.
— Капитан даст тебе лодку, своего слугу и одного из каторжников.
— Ты полагаешь?
— Я уверен. Этот каторжник будет он. — А слуга?
— Я. Тсс! Вскоре узнаешь еще кое-что, а теперь я уйду.
Цампа скрылся, и через несколько минут вошел капитан. Он извинился перед графом, что оставил его одного так надолго, и представил его своей жене.
Через несколько секунд после этого Цампа вошел в двери и торжественно пригласил господ обедать.
Мнимый граф вежливо подал руку жене коменданта и повел ее в столовую.
Никого из посторонних не было. Рокамболь обедал в обществе капитана Педро С. и его жены. Разговор шел на английском.
После обеда, когда уже стало смеркаться, капитан пригласил гостя на террасу пить кофе.
— О, что за прелестная ночь! — проговорил граф. — Ветер еще немного свеж, но через несколько недель ночные прогулки по морю будут прелестны.
— Знаете, — проговорил граф, — если б у меня была лодка, я бы с большим удовольствием поехал по морю, покурил сигару. Я мечтателен, как северный уроженец.
— Ах, я вам с удовольствием могу предложить лодку.
— Серьезно? — воскликнул Рокамболь с мнимой радостью.
— И дам вам каторжника-гребца.
— Каторжника? — спросил с беспокойством мнимый граф. — Может быть, мне нужно оставить у вас часы и бумажник?
— Не беспокойтесь, — отвечал капитан, улыбаясь, — я отпущу с вами своего лакея.
— Великолепно, — сказал граф.
Капитан позвал Цампу, сказал ему несколько слов по-испански, и через несколько минут после этого граф простился с капитаном и сошел вместе со слугой с маленькой лестницы, спускавшейся в море.
— Теперь мы можем говорить спокойно, — сказал Цампа.