Они даже, вопреки эдиктам курфюрста, затевали
дуэли.
Отступленияотпринятых в Кобленце норм поведения,которые позволяла
себеприезжаяпублика,становилисьвсеболеевопиющими,истарому
добряку-курфюрступришлось обратиться кцарственым племянникамс жалобой.
Непристойноеповедение,оскорбительныеманерыиразвратныепривычки
французскогодворянстваоказывают тлетворноевлияниенаегоподданных.
Старик осмелилсядаже напомнитьпринцамо том,чтоличныйпримеркуда
действеннеенаставленийипреждевсегоследуетнаводитьпорядокв
собственном доме.
Столкнувшись со стольограниченным и провинциальнымвзглядом на вещи,
племянники вскинули брови, переглянулись и заверили старика в том, что самую
упорядоченнуюжизньсовременныйпринцведеткакраз,обзаведясь
maitress-en-titre[1]. Мягкосердечный,снисходительныйархиепископнебыл
убежденвэтом,норешил не настаивать насвоем, чтобылишнийразне
расстраивать бедных изгнанников.
ГосподиндеКеркадьюи его спутники въехалив Кобленц вполдень 18
августа.Приведясебя в порядок,насколькоэтобыло возможно безсмены
платья, ипообедав, они вновь заняли меставзаляпанной грязьюкаретеи
отправились в замок, расположенный в миле от города.
Посколькуприбыли они прямо из Парижа, откуда последние десять дней не
поступилониоднойсвежейновости,то сразуполучилиаудиенциюуих
высочеств. Посетителей проводили по широкой лестнице, охраняемой офицерами в
великолепных,шитыхзолотоммундирах,потомпопросторной галерее, где
прохаживалисьоживленно беседующиепридворные, иподвели кзалу приемов.
Сопровождающий отправился объявить о гостях.
Даже теперь, когда большая часть французов выступила с армией впоход,
в зале толпилось множество придворных. Принцы настаивали на сохранении своей
чрезмернопышной свиты. Благоразумная трата средств, взятых взаймы, была не
для них. В конце концов,вспышка непокорности - это всего-навсего следствие
неосторожного обращения с огнем. Герцог Брауншвейгский, выступивший в поход,
погаситеев самое ближайшеевремя,и черньза все заплатит. Пожар и не
возникбы, будь король поэнергичнее и не такиммягкотелым. И поделомему,
бездельнику. Эмигранты в глубине души уже предали своего короля. Они хранили
верность лишьсобственным интересамисобственнойвласти,которая через
неделю-другую будет восстановлена. Герцогский манифест предрек канальям, что
их ожидает, как огненные письмена сатрапу Вавилона.
Ожидая приглашения,наши путушуственникистоялипоодальот праздной
толпы. Они составляли весьма живописную группу: худощавый, стройный Анре-Луи
с темныминезавитыми волосами,собраннымивкосицу,воливково-зеленом
верховом костюме со шпагой на боку и высоких сапогах; немолодой и коренастый
господинде Керкадьювчерномссеребромодеянии,держащийсянемного
скованно, словно отшельник, чуждый многолюдных сборищ; высокая, невозмутимая
госпожадеПлугастель вэлегантномплатье, подчеркивавшем ее неувядаемую
красоту.
Они составляли весьма живописную группу: худощавый, стройный Анре-Луи
с темныминезавитыми волосами,собраннымивкосицу,воливково-зеленом
верховом костюме со шпагой на боку и высоких сапогах; немолодой и коренастый
господинде Керкадьювчерномссеребромодеянии,держащийсянемного
скованно, словно отшельник, чуждый многолюдных сборищ; высокая, невозмутимая
госпожадеПлугастель вэлегантномплатье, подчеркивавшем ее неувядаемую
красоту. Прекрасные грустные глаза дамы обращены на сына и, кажется,совсем
не замечают окружающих; и, наконец, грациозная Алина, очаровательно-невинная
всвоемпарчовомрозовом наряде. Еезолотистые волосы уложены ввысокую
прическу, синие глаза робко рассматривают обстановку.
Но вновь прибывшие ни привлекли внимания искушенных царедворцев. Вскоре
из зала,salon d'honneur[2],вышелнекийблагородный господин ибыстрым
шагомнаправился к группедеКеркадью. Спешка, однако, непрепятствовала
этомудалеконе молодому, склонномукполнотепридворномудвигатьсяс
величавостью,отметавшейвсякиесомненияввысокоммненииназванного
господина о собственной персоне, достойной своего блестящего,в прямом ив
переносном смысле, одеяния.
Не успел онподойти,как Андре-Луи ужеосенила догадкаотносительно
этой блистательной персоны.Господин церемонно склонился над ручкой госпожи
де Плугастель и ровным, сдержанным тономсообщил, что он счастлив лицезреть
мадам живой и невредимой.
- Полагаю, вы на меня не в претензии, сударыня, поскольку задержались в
Париже по собственной воле. Длянас обоих, вероятно, было бы лучше, если бы
вы поторопились с отъездом и приехали раньше.А сейчас, пожалуй, можно было
и не утруждатьсебя дорогой, ибо в самом скором времени я сам вернулся бы к
вам в свитееговысочества.Тем неменее ярад вас видеть. Надеюсь,вы
здоровы и путешествие было не слишком утомительным.
В таких вот напыщенных выражениях приветствовал граф де Плугастель свою
графиню. Не дав ей времени ответить, он повернулся к ее спутнику.
- Мой дорогой Гаврийяк! Неизменно заботливый кузен и преданный кавалер!
Андре-Луипочудиласьнасмешка в прищуренных глазах графа, пожимающего
рукуКеркадью.Молодойчеловекокинулнеприязненнымвзглядом надменную
фигуру с крупной головой на непропорционально короткойтолстойшее, увидел
бурбоновскийвислыйноси мысленнозаключил,чтотяжелыйподбородок в
сочетании с вялой линией губ навряд ли говорит о твердости характера.
- А это кто? Ах,неужели ваша прелестная племянница? - продолжал граф,
внезапно перейдя на приторно-вкрадчивый тон, икак-тодаже подмурлыкнул. -
О,милая Алина, каквы повзрослели,как похорошелис техпор, как я вас
виделв прошлый раз! - Тут граф перевел взгляд на Андре-Луи, сдвинулброви
и, не припомнив, изобразил ими немой вопрос.
-Мой крестник, - коротко отрекомендовал Анре-Луи сеньорде Гаврийяк,
не назвав его имени, ставшего в последнее время чересчур известным.
-Хм,крестник.