Отчаянно тормозивший «Вилливо» превратился в самолет. Твердотельные оптические датчики открыли перед пилотом раскинувшееся далеко внизу море залитых солнцем облаков. До посадки следовало обогнуть еще половину глобуса.
Луны Деметры обращаются по орбите быстрее, чем земная Луна. В эту ночь Эрион уже опустился, а Персефона должна была взойти только к рассвету. На сине‑фиолетовом мраке искрилась звездная россыпь. Миновал час факельных мух и хористок, землю окутал покой. Огражденное сумрачной чашей леса озеро перебирало соболиные волны. Стоявший почти над самой его серединой Зевс чертил на них почти идеальную дорожку. Края чаши подымались над пещерой, и сохранявшееся в ней тепло источало благоухание из солнцецвета, окруженного лодиксом, на котором сидели Бродерсен и Кейтлин.
Он шевельнулся на пружинистом дерне. Становилось влажно.
– Проклятие, Пиджин, – проговорил Дэн. – Ты просто не вправе этого делать, вот и все. – Глубиной своего ума Дэн осознавал, насколько раздражение в его голосе противоречило окружающему их миру. Кейтлин сидела, подложив ногу под ногу; привалившись к нему, она взъерошила его волосы и прикоснулась губами к мочке уха.
– Мне так нравится, когда ты твердый, – пробормотала она. – Понимай это в любом смысле слова.
– Но это просто смешно! Сколько же мне еще повторять? У тебя нет никакой подготовки…
– Ты сам обещал помочь мне, я учусь легко, а ничего равного совокуплению в невесомости все равно не существует.
– Может быть, ты наконец станешь серьезной? Я имел в виду только короткую развлекательную прогулку – не дальше, чем до Афродиты или Ареса.
Кейтлин опустила руку, чтобы опереться на нее… плечом, бедром, ягодицей она по‑прежнему прикасалась к нему. Дэн ощущал ее дыхание своей щекой, услышал источавший блаженство голос.
– Ну что ж, тогда я буду серьезной, мой дорогой бурчалка‑ворчалка. Ты сам говорил, что у тебя нет квартирмейстера и, что еще хуже – медика. Разве я не сумею совмещать обе должности? Как я могу отпустить тебя одного, если меня не будет с тобою рядом, чтобы помочь в беде? Подумайте и о своем экипаже, капитан Бродерсен. Неужели вы откажете своим людям в медицинской помощи, которую могут принести мои руки?
– Но путешествие не будет опасным.
– Тогда почему ты отказываешь мне в поездке? Ты ведь знаешь, что эмигрантские корабли – это просто летучие бараки. А я хотела бы ощутить вокруг себя истинную вселенную, а не как было в тех видеоновостях, которые нам показали на борту «Изабеллы».
– Ну‑ну, кто знает, что может случиться. Все‑таки мы правим к буре… э…
– И твоей любовницы не окажется рядом с тобой? Дэниэл, Дэниэл, я б рассердилась, не будь я столь разочарована.
– О черт, Пиджин! – Он потянулся, чтобы покрепче обнять ее.
– Конечно, если ты страшишься скандала, я буду соблюдать соответствующий декор, – проговорила она лукаво. – На борту найдется какой‑нибудь парень, который утешит меня. – А ну прекрати, распутница, – он уже знал, что проиграл последнюю схватку, а Кейтлин собственным оружием выиграла все сражение, как только они остановились здесь на ночлег. – Сдаюсь. Ты зачислена в команду. – Капитуляция обрадовала его. Кейтлин запечатала свою победу, дождавшись долгого – не тридцать ли секунд? – поцелуя, хотя потом трудно было сказать, кому здесь принадлежит инициатива.
На этом они и порешили, поскольку бот мог появиться в любую минуту, и посидели, давая ясности вновь воцариться в их отношениях. Наконец Кейтлин поднялась.
– Пойду прощаться, – сказала она. Ясный сумрак преобразил ее фигурку в нечто нереальное, в клочок Млечного Пути, плывущий над лугом.
Опустив ладони в озеро, она попила, потом сорвала лепесток солнцецвета и с любовью разжевала его, обняла оказавшийся рядом koost, высотой в рост мужчины, и спрятала лицо в его листьях… наконец вернулась к нему.
– Ты действительно пытаешься сделаться частью всего этого, так? – Он едва сумел обрести голос.
– Нет, не пытаюсь, я и есть часть этого великолепия, – рука ее скользнула от звезд к воде, указала на лес. – И ты тоже, Дэн. И все вокруг. Почему люди не умеют этого ощущать?
– Должно быть, потому, что мы не умеем быть такими, как ты. Когда‑то ты сказала мне, что в тебе, наверное, течет кровь фей. Тогда я решил, что это просто красивое слово. Но сегодня не знаю, что и сказать.
Она поглядела перед собой.
– Я сама удивляюсь себе.
– В самом деле? Ну что ж, даже я, старый агностик, почти могу поверить в это.
– Ах нет, я не о мистике. Я не возьму ничьей метафизики, даже у Йитса. – Она поглядела вверх. – И все же – это странный космос, много более странный, чем мы полагаем… разве не так, мое счастье?
Он кивнул:
– Хотя бы своим размером. Я все пытался представить себе световой год… один‑единственный световой год, но, конечно, так и не смог этого сделать. Потом я попробовал представить себе атом и не сумел разглядеть подобную малость. Потом волновая механика. Фоновое излучение, оставшееся от Начала. Вечное расширение Вселенной – куда, к каким пределам? Черные дыры! Квазары! Т‑машины! Иные! – И, помолчав, прикоснулся к ней. – Но, по‑моему, в тебе скрыта особая тайна.
– А знаешь, мама рассказывала мне странную историю, а она была доброй католичкой.
– Ты хочешь теперь рассказать ее мне? – Прямо сейчас?.. Но я не знаю, как это сделать. По сути дела это и не рассказ. В нем нет ничего такого, что могло случиться в действительности, или же оказаться ложью. Нет, дело было в том, что об этом говорила она сама, в том мгновении и манере, которые она выбрала. А ты действительно хочешь узнать эту историю?
Он покрепче прижал ее к себе.
– Почему ты спрашиваешь об этом? Кейтлин отвечала:
– Спасибо, дорогой мишечка, что не раздавил… Только сперва пойми: мать была родом из Лахинча в графстве Клер. Это в той части Эйре, которая запустела во время Бед; там не осталось никого, кроме мелких землевладельцев, многие из них не знают грамоты. Они опять верят в сидов, – если только когда‑либо переставали верить в них, хотя, наверно, леди Грегори не признала бы их повествований. Ну а раз нам известно о существовании Иных, скажи ради зимних звезд, почему им не верить?
Вдалеке поверхность воды разорвал черный горб вассергейста, животное вынырнуло на поверхность и сразу исчезло, испустив тоненький свист.
– Помнишь, я говорила тебе, что мать отправилась в Дублин учиться музыке, после того как профессор, приехавший к нам ловить рыбу, услышал ее пение. – Кейтлин сделала паузу. – Но она недолго пела в опере, потому что вышла замуж за Падрейга Малрайена и родила ему двоих детей, а затем почувствовала тоску по дому. Как врач, отец не мог взять отпуск, но отпустил ее на праздник в родительский дом и был рад тому, что жена его сможет побродить по любимой земле.
Кейтлин выпрямилась и переплела пальцы, обратившись к своей памяти. Бродерсен ждал, разглядывая такой дорогой профиль, вырисовывавшийся на фоне звездного неба.
– Все это она рассказывала мне через много лет, и после священника я первой услыхала об этом. Отец, человек добрый, но сухой, на пятнадцать лет старше ее, назвал бы это видение обычным сном, и, возможно, так оно и было. Но мать хотела, чтобы я поняла ее, когда заметила, что я отрекаюсь сразу и от веры и от семьи. Она хотела, чтобы я узнала, как некогда и она ощущала подобные чувства, а потому теперь могла предостеречь меня.