Человек, который умеет получать ответы на свои вопросы.
Ну, получи.
И я сказал:
– Тот, кто убил Комарова.
В кабинете воцарилось многозначительное молчание.
– Дела, твою мать! – констатировал майор. – Новые времена – новые песни. – Он обернулся к капитану:
– А ведь и верно, никаких америк нам москвич не открыл.
Все давным‑давно известно.
– Я вам скажу еще кое‑что из известного. Хотите? – предложил я.
– Было бы любопытно, – не без настороженности согласился майор.
– Я бы не стал гонять на операции с мигалками и сиренами.
– Так ведь туман! – заорал капитан. – Туман, понимаешь? Мы бы час ехали!
Я развел руками:
– Ну, если туман, тогда да.
– Так где все‑таки пушка? – спросил майор.
– В камере хранения на вокзале, – ответил я, не уточняя, на каком вокзале.
– Разумно, – подумав, кивнул майор. – Разобрались, выходит. Да, дела! У вас есть претензии к лицам, производившим ваше задержание? – перешел он на официальный тон.
Я потрогал распухшую скулу. Тот еще будет фингал. Особая примета. Но это был свершившийся факт. А его, как известно, не может отменить даже Господь Бог.
Поэтому я только рукой махнул:
– Чего уж там. Дело житейское. На их месте так поступил бы каждый. Вот если бы еще «сейку» мою вернули, был бы полный порядок. Я к ней как‑то привык.
– Какую «сейку»? – не понял майор. А капитан понял. Он быстро вышел, минут через пять вернулся и молча протянул мне часы, сдрюченные с меня в азарте горячего дела шустрыми омоновцами города К.
Тут и майор понял. И даже Антонюк.
– Так‑так, – проговорил он.
– Примите наши извинения, – хмуро сказал майор.
– Нет проблем, господин майор.
– Ну и прекрасно.
* * *
Для Антонюка майор Кривошеев выделил оперативную «Волгу», а мой «пассат» уже подогнали к горотделу. Но перед тем как сесть в машину, Антонюк отвел меня в сторону.
– Как я понял, условие вашего контракта – сохранить мою жизнь, а не отнять ее.
– Вы только сейчас это поняли?
– И вам обещали заплатить за это пятьдесят тысяч долларов?
– Мне уже заплатили.
– Кто?
– Вероятно, те, кто заинтересован, чтобы вас не убили.
– И чтобы я стал губернатором, – добавил Антонюк. – Не люблю таинственных доброжелателей. Лучше, конечно, чем таинственные враги. Но все‑таки. Вероятно, после выборов мне предъявят счет. Потребуют каких‑то услуг.
– Если вы победите.
– А вы сомневаетесь?
– Семь процентов отрыва – не слишком много. Антонюк снисходительно усмехнулся:
– У вас плохо с арифметикой. Не семь. Я получу голоса ЛДПР, а НДР голосов «Яблока» не получит. Они призовут своих избирателей голосовать «против всех».
– Вы уверены?
– Это их позиция. Сегодня они ее подтвердили на закрытом заседании.
– Оно было, наверное, не очень закрытым, раз вы об этом знаете?
– Неважно. Важен сам факт.
– Лев Анатольевич, машина вас ждет, – деликатно поторопил капитан Смирнов.
– А вот он умеет считать. Лучше, чем вы. И лучше, чем майор, – отметил Антонюк.
– В процессе нашего вынужденного, так сказать, общения невольно выяснились некоторые подробности, не рассчитанные на широкую огласку.
– В процессе нашего вынужденного, так сказать, общения невольно выяснились некоторые подробности, не рассчитанные на широкую огласку. Вы понимаете, о чем я говорю?
– Меня интересует только то, что связано с вашей безопасностью.
– Вы мне определенно нравитесь, молодой человек. – Антонюк не без торжественности пожал мне руку. – Спасибо. Это был жестокий урок, но полезный. Я выполню все ваши предписания.
– Сейчас я в этом не сомневаюсь.
Капитан Смирнов проводил «Волгу» с будущим губернатором и помахал мне:
– Счастливо, москвич. Ты вообще‑то поаккуратней. Не ровен час. Ладно, все обошлось, и слава Богу.
Я отъехал от горотдела и свернул к автовокзалу.
Туман сгустился. Редкие машины плыли в нем многоглазыми световыми фантомами.
Туман уравнивал «мерседесы» и «Жигули».
Бестелесный свет.
Огни на болоте.
Это означало, что кому‑то очень недолго осталось жить.
И я уже догадывался кому.
Но это было не мое дело.
Не касалось оно меня.
Ни с какой стороны.
Ну, разве что… Суки.
Глава четвертая. Фигура умолчания
I
Юрий Комаров, сын убитого историка Комарова, был по природе своей человеком недоверчивым и осторожным. Смерть отца обострила в нем эти качества до высшего предела. Поэтому Пастухов с первых фраз телефонного разговора понял, что уговорить его встретиться можно только одним способом. И он воспользовался этим способом. Он сказал:
– Я занимаюсь расследованием смерти вашего отца. Помочь в этом можете только вы.
Если вы скажете «нет», я немедленно уезжаю, но в том, что смерть вашего отца останется нераскрытой, будете виноваты только вы. И никто другой.
Это подействовало. Комаров‑младший назначил встречу у себя на квартире, но просил при подходе к дому привлекать как можно меньше внимания. Пастухов пообещал, но обещания не выполнил. Оставив «пассат» за пару кварталов от дома, он прошелся по улице Строителей (их оказалось три: просто Строителей, Первая улица Строителей и Вторая улица Строителей), по пути спрашивая у встречных прохожих, как пройти к дому номер 17, где жил Комаров. Ему подробно объясняли, а напоследок обязательно спрашивали:
– А вы к кому? К Комаровым, что ль?
Время для визита Пастухов выбрал не раннее и не позднее – начало шестого вечера.
Как раз в это время и был убит Комаров. Он отмечал довольно плотные сумерки, сгущенные наползавшим с Балтики туманом, тусклый и словно бы радужный свет уличных и домовых фонарей – свет, в котором идти‑то было трудно, а уж про стрельбу и говорить нечего. Всеобщий интерес прохожих к нему, чужому человеку, разыскивающему дом Комаровых, сначала не вызвал у него никакого удивления, более того, вообще не задержал его внимания.
Едва ли не в первый же день по приезде в город Егоров по настоятельной просьбе Пастухова принес ксерокопию уголовного дела, где были собраны все материалы по убийству Комарова, и теперь Пастухов словно бы сверял то, что он знает, с тем, что он видит. Все свидетели (а их набралось с десяток) в один голос твердили, что как раз в это примерно время они возвращались с автобусной остановки и никого постороннего на улице не видели.