На пути домой ей пришлось пересечь перекресток Грейс-стрит и Энджел-лейн, где стояла церковь, а напротив — дом приходского священника. Мисс Тобиас заметила, как весьма элегантное ландо съезжает с дороги на аллею к дому. Она не узнала ни ландо, ни пассажиров, но удивилась, что экипажем твердой рукой правила дама. Рядом с самоуверенным видом — нога на ногу, руки в карманах — восседал джентльмен весьма примечательной наружности. «Не так уж красив, — подумала мисс Тобиас, — нос слишком длинный. Впрочем, держится, словно писаный красавец».
Оказалось, что визиты на сегодня не закончились. Во дворе «Зимнего царства» стояла двуколка, запряженная парой резвых лошадок. Конюх Дэви обхаживал их под присмотром худого и мрачного малого весьма неопрятного вида (очевидно, чей-то слуга, решила мисс Тобиас). Незнакомец привалился к стене, отделявшей огород, щурился на солнце и курил трубку. Когда мисс Тобиас проходила мимо, он медленно поскреб грязным пальцем голую грудь под расстегнутой рубашкой и ухмыльнулся.
На памяти мисс Тобиас громадный холл «Зимнего царства» всегда выглядел одинаково: тишина, тени и пылинки в косых лучах солнца. Сейчас все изменилось — в холле эхом отдавались громкие голоса и звонкий смех. Мисс Тобиас отворила дверь в столовую. Стол был уставлен лучшим хрусталем и столовым серебром, но еда лежала на тарелках нетронутая. Дорожные сундуки и коробки бросили, как попало. Женская и мужская одежда в беспорядке валялась на полу. Мужчина в красном мундире сидел в кресле, держа мисс Урсулу на коленях. Он подносил к ее губам бокал с вином, а когда девочка собиралась сделать глоток, отводил руку. Оба заливались смехом. Впрочем, по раскрасневшемуся лицу и возбужденному поведению воспитанницы мисс Тобиас сделала вывод, что возможно, девочка уже отведала вина. В центре комнаты посреди учиненного разгрома, стоял красавец в военном мундире и весело смеялся. Младшая мисс Флора, замерла в сторонке, широко раскрыв изумленные глаза. Мисс Тобиас тут же подошла и взяла девочку за руку. В глубине столовой юная дама сидела за фортепиано и отвратительно наигрывала итальянскую песенку. Вероятно, она понимала, что ее игра никуда не годится, поэтому музицировала крайне неохотно. Пианистка часто спотыкалась, вздыхала, и совсем не выглядела довольной. Внезапно она перестала играть.
Красавец в центре комнаты тут же обернулся к ней.
— Ну же, смелее, — прикрикнул он, — уверяю вас, мы внимаем с наслаждением. Это так, — тут он посмотрел на товарища и подмигнул ему, — восхитительно! Мы решили обучить деревенским танцам моих маленьких кузин. Фред — лучший учитель на свете. Так что придется вам играть.
Дама неохотно продолжила.
В это мгновение мужчина, сидевший в кресле и, вероятно, носивший имя Фред, заметил мисс Тобиас. Он мило улыбнулся и извинился.
— Не волнуйся, Фред! — воскликнул красавец, стоявший посередине комнаты. — Мисс Тобиас нас простит, мы с ней давние приятели.
— Добрый вечер, капитан Уинбрайт, — поздоровалась мисс Тобиас.
***
В это время мистер и миссис Стрендж с удобством расположились в уютной гостиной мистера Вудхоупа. Миссис Стрендж уже успела осмотреть дом, поговорить с экономкой, кухаркой, молочницей и служанками, а также конюхом, садовником и его помощником. Мистера Вудхоупа весьма интересовал женский взгляд на его домашний уклад. Он не позволил миссис Стрендж присесть, пока та не высказала одобрения дому, слугам и всему хозяйству. Будучи примерной сестрой, миссис Стрендж прилежно осмотрела владения брата, ободряюще улыбнулась слугам, постаравшись не слишком смутить их своими расспросами, и, наконец, объявила, что вполне довольна увиденным.
— Не сомневайся, Генри, — улыбнулась она, — мисс Парбрингер понравится.
— Смотри, он покраснел. — Джонатан Стрендж поднял глаза от газеты. — Мы приехали только ради того, чтобы увидеть мисс Парбрингер, о которой ты так много писал.
— Правда? Надеюсь, мне удастся в скором времени пригласить миссис Филд с племянницей в гости.
— Незачем, — сказал Джонатан Стрендж. — Я купил подзорные трубы, и теперь нам ничего не стоит разглядеть ее из окна спальни.
Стрендж действительно встал и подошел к окну.
— Генри, мне очень нравится твоя церковь, — обратился он к хозяину, — Эта низкая стена, что окружает и сжимает строения и деревья. Похоже на корабль. Кажется, что налетит сильный порыв ветра, и церковь вместе с деревьями поднимется в воздух и перелетит куда-нибудь в другое место.
— Стрендж, — ответил Генри Вудхоуп, — ты как всегда говоришь глупости.
— Не обращай внимания, Генри, — сказала Арабелла Стрендж. — Он мыслит, как волшебник, а они все немного со странностями.
— За исключением Норрела, — заметил Стрендж.
— Стрендж, прошу тебя как друга, забудь ты о магии хотя бы на время! У нас тут очень спокойное место.
— Дорогой мой Генри, — отвечал Стрендж, — я не уличный предсказатель в будке с желтой занавеской, и не собираюсь торговать заклинаниями на церковном дворе. Сегодня адмиралы, контр-адмиралы и министры Его Величества шлют мне учтивые письма, прося оказать услуги, и (что еще важнее) щедро их оплачивают. Сомневаюсь, что я по карману жителям Прощай-Милости.
***
— Что это за комната? — спросил капитан Уинбрайт.
— Спальня старого мистера Эндервилда, сэр, — ответила мисс Тобиас.
— Волшебника?
— Волшебника.
— А где он запрятал свои сокровища, мисс Тобиас? Вы прожили в доме достаточно долго, чтобы все здесь перерыть. Наверняка тут во всех щелях распиханы соверены.
— Первый раз слышу об этом, сэр.
— Да ладно вам, мисс Тобиас! Зачем старикану понадобилась магия, если не ради поиска кладов? На что еще она годится? — Тут некая мысль встревожила капитана. — А они случайно не унаследовали семейные способности? Ну, дети. Хотя вряд ли. Женщины ничего не смыслят в магии.
— История знает двух женщин-волшебниц, сэр. Обе весьма почитаемы. Леди Екатерина Винчестерская, учившая Мартина Пейла, и дочь Грегори Авессалома Мария, которая более века была хозяйкой Призрачного дома.
Капитана нисколько не заинтересовали ее слова.
— Покажите мне другие комнаты — попросил он. Они миновали еще несколько отдающих эхом коридоров, которыми, как и многими помещениями древнего мрачного дома, давно уже безраздельно владели мыши и пауки.
— Мои кузины — здоровые девочки?
— Да, сэр.
Капитан замялся.
— Надеюсь, это ненадолго. На свете столько детских болезней, мисс Тобиас! Я и сам лет в шесть семь чуть не умер от кори. Они болели корью?
— Нет, сэр.
— Вот видите! Наши предки знали толк в воспитании. Они не слишком привязывались к детям, пока те не переболеют всеми детскими хворями. Мудрое правило. Не позволяй себе слишком привязываться к детям.
Тут капитан поймал взгляд мисс Тобиас и покраснел. Затем рассмеялся.
— Ну-ну, я пошутил. И не надо смотреть на меня так сурово. Ах, мисс Тобиас, я все понимаю. Вы слишком долго тянули на себе весь этот дом, заботясь о моих кузинах, моих маленьких богатеньких кузинах. Женщине тяжело в одиночку нести столь тяжкое бремя. Ваши плечики не созданы для этого. Теперь у вас есть я и Фред. Он тоже намерен стать их кузеном. Фред — большой любитель детей.
— А дама, капитан Уинбрайт? Она тоже останется в Прощай-Милости?
Капитан заговорщически улыбнулся.
Его глаза сияли такой бесшабашной синевой, а улыбался он так искренне и открыто, что только женщина, обладающая хладнокровием мисс Тобиас, могла сдержаться и не ответить на улыбку.
— Только между нами, мисс Тобиас, Один мой приятель-офицер дурно обошелся с этой дамой. Если бы не моя отзывчивость! При виде женских слез я размякаю, и из меня можно вить веревки.
Несмотря на уверения капитана, когда они вернулись в столовую, созерцание женских слез (ибо юная дама плакала) подвигло его к грубости. Юная дама тихо и как-то нерешительно позвала капитана. Он обернулся и прикрикнул на нее.
— Почему бы вам не вернуться в Брайтон? Нет ничего проще, сами знаете. Для вас это станет лучшим выходом…
— В Рейгейт, — тихо промолвила она.
Капитан бросил на нее раздраженный взгляд.
— Ну, или в Рейгейт…
У дамы было нежное робкое лицо, большие темные глаза и вечно дрожащие губки в форме розового бутона. Такой красоте свойственно быстро увядать при малейшем дуновении горя, а в последнее время несчастья явно преследовали бедняжку. Она напоминала мисс Тобиас выпотрошенную тряпичную куклу — вначале чистенькую и пригожую, жалкую и грязную в конце. Дама подняла глаза на мисс Тобиас.
— Если бы я знала… — остаток фразы потонул в слезах.
Мисс Тобиас некоторое время хранила молчание.
— Что ж, — наконец промолвила она, — возможно, вас никто не неволил.
***
Тем же вечером мистер Филд снова заснул в кресле, что в последнее время случалось с ним всё чаще. Происходило это так. Слуга входил в гостиную с запиской для миссис Филд. Пока жена читала записку, мистеру Филду начинало казаться, что (по его собственным словам) сон опутывает его, «словно паутина». Спустя несколько секунд (по его ощущениям) мистер Филд просыпался, и вечер продолжался в привычном русле. Кассандра и миссис Филд все так же сидели по другую сторону камина. На самом деле мистер Филд действительно проводил в компании дам весьма приятные вечера — именно так, как он любил. То, что все это бедному недалекому джентльмену только снилось, нисколько не умаляло его удовольствия.
Вот и на сей раз, стоило мистеру Филду задремать, как миссис Филд и Кассандра заспешили по тропинке к «Зимнему царству».
В доме священника мистер Генри Вудхоуп и миссис Стрендж пожелали друг другу спокойной ночи. Мистер Стрендж остался в гостиной. Он углубился в «Жизнеописание Мартина Пейла» Таддеуса Хикмена. Стрендж успел дойти до двадцать шестой главы, в которой Хикмен рассуждает о некой теории, приписываемой Мартину Пейлу. Якобы в тяжелую минуту волшебник способен творить магию, которой никогда не учился и о которой слыхом не слыхивал.
— Нет, ну что за чушь! — раздраженно воскликнул Стрендж.
— Спокойной ночи, Джонатан. — Арабелла поцеловала мужа в лоб прямо над насупленными бровями.
— Да-да, — пробормотал он, не поднимая глаз от страницы.
***
— Эта юная дама, — шепотом начала миссис Филд, — кто она?
Приподняв бровь, мисс Тобиас ответила:
— Она называет себя миссис Уинбрайт, впрочем, сам капитан с этим не согласен. По-моему, тут все ясно.
— А если что случится… ну, с детьми, — прошептала миссис Филд, — капитан Уинбрайт что-нибудь выиграет?
— Еще бы, он сразу разбогатеет. Здесь, в доме, капитан сможет укрыться от любых неприятностей, будь то долги или злые сплетни.
Три дамы вошли в детскую. Мисс Тобиас, закутавшись в шаль, уселась в темном уголке. В сумраке комнаты сияли две свечи, одна — у постели девочек, другая — на шатком столике у двери, чтобы никто не вошел незамеченным. Где-то в глубине дома, в конце длинных и мрачных коридоров слышались мужской смех и пение.
Мисс Флора взволнованно спросила с кровати, нет ли в комнате сов?
Мисс Тобиас уверила воспитанницу, что никаких сов нет и в помине.
— Но ведь они могут появиться, — испуганно продолжила мисс Флора, — когда вы уйдете!
Мисс Тобиас отвечала, что уходить пока не собирается.
— Если будете лежать тихо, мисс Парбрингер расскажет вам историю.
— Какую историю? — спросила Кассандра.
— О Короле-вороне, — отвечала мисс Урсула.
— Хорошо, — согласилась Кассандра.
И вот какую историю она рассказала: «Когда Король-ворон еще не был королем, а был просто Вороненком, он жил в прекрасном доме с дядей и тетей. (На самом деле они были ему не родственники — просто добрый джентльмен и его жена, приютившие сироту). Обычно дядя сидел в своей огромной библиотеке и читал магические книги. Однажды он позвал Вороненка и любезно поинтересовался его житьем. Вороненок отвечал, что всем доволен. — Хм… ну, хорошо, — сказал дядя Оберон, - но мне этого мало. Я твой опекун и защитник, человечье дитя, поэтому мне нужно убедиться. Покажи мне сны, которые ты видел этой ночью.
Вороненок извлек свои сны, а дядя расчистил для них стол. Там лежало множество занятных вещиц: учебники по ненатуральной истории, схема связей между Мужским Двуличием и Женской Прямотой (и как избавиться от первого и обрести второе), а также набор превосходных медных духовых в ящике красного дерева. Хитроумные инструменты измеряли Честолюбие и Зависть, Любовь и Самопожертвование, Преданность государству и Мечты о цареубийстве, а также прочие пороки и добродетели, которые не худо знать за своими ближними. Все это дядя Оберон сложил на полу — он был не слишком аккуратен, и ему часто за это пеняли. Затем дядя Оберон развернул сны Вороненка на столе и пристально всмотрелся в них сквозь очки в проволочной оправе.
— Ого! — воскликнул дядя Оберон. — Я вижу сон о высокой черной башне в дремучем заснеженном лесу. Стены башни торчат, как обломанные зубы. Черные взъерошенные птицы кружат над башней, а ты заточен внутри. Человечье дитя, когда ты видел этот ужасный сон, неужели ты не боялся?
— Дядя, — отвечал Вороненок, — прошлой ночью мне снилась башня, в которой я родился. Птицы приносили мне воду, когда я был так мал, что не мог даже ползать. Чего же мне бояться?
Дядя Оберон всмотрелся в другой сон и выкрикнул: — А этот сон о злобных блестящих глазах и щелкающих челюстях? Человечье дитя, когда ты видел этот ужасный сон, неужели ты не боялся?
— Нет, дядя, — отвечал Вороненок, — прошлой ночью мне снились волки, которые вскормили меня и согревали своим теплом, когда я был так мал, что не мог даже ползать. Чего же мне бояться?
И снова дядя Оберон всмотрелся в сон Вороненка, вздрогнул и произнес:
— А вот сон о глубоком озере. Печальный дождливый закат. Зловещий молчаливый лес. По озеру скользит призрачная лодка. Лодочник стар и скручен, как древесный корень, лицо его в тени. Человечье дитя, когда ты видел этот ужасный сон, неужели ты не боялся?
И тогда Вороненок в гневе стукнул кулаком стол и топнул ногой.
— Дядя Оберон! — вскричал он. — Ведь то была волшебная лодка и волшебный лодочник, которого вы с тетей Титанией сами за мной послали! Это он привез меня в ваш дом! Чего же мне бояться?
— Ага! — раздался третий голос. — А дитя гордится своей отвагой!
Говорил слуга дяди Оберона. До этого мгновения он изображал бюст мистера Вильяма Шекспира на высокой полке. Неожиданное появление слуги весьма удивило дядю Оберона, но не Вороненка, который никогда не забывал о его присутствии.
Слуга дяди Оберона взирал на Вороненка с высокой полки, а Вороненок смотрел на него снизу вверх.
— На земле и на небесах многие желают тебе зла, — промолвил слуга. — Огонь хочет поглотить тебя. Мечи жаждут вонзиться в твою плоть. Веревки мечтают связать тебя. Тысячи и тысячи страхов, о которых ты даже не подозреваешь. Год за годом злобные создания будут похищать твои сны, пока ты не забудешь о том, кто ты есть; люди, которые еще не родились на свет, будут проклинать тебя и замышлять недоброе. Пришло твое время бояться, человеческое дитя!
На это Вороненок отвечал:
— Робин Добрый Малый,[6] я всегда знал, что именно ты посылаешь мне эти сны, но я — человечье дитя, и потому я хитрее тебя. А когда все эти злобные создания придут за мной, я и их обману, ибо я — человечье дитя, и вся каменистая, политая дождями английская земля принадлежит мне. Я — английское дитя, и весь воздух, наполненный биением черных крыл и слезами призрачных серых дождей принадлежит мне. Так чего же мне бояться, Робин Добрый Малый?
С этими словами Вороненок тряхнул волосами цвета воронова крыла и пропал.