— Чудного народца? — удивился мистер Обри. — О ком ты толкуешь, дитя?
— Они живут на Гиблом холме. Или под холмом, точно не знаю. Могут пребольно ущипнуть бедную молочницу, подмести пол, выпить сливки и оставляют в башмаках серебряные пенни. Надев белый колпак и оседлав пук соломы, они выкрикивают: «Лошадка и охапка!»[8] и летят в винные подвалы французского короля. Там пьют вино из серебряных кубков, а затем ищут повешенных злодеев, коих могут спасти, ежели им придет такая блажь.
— Вот оно что! — воскликнул доктор Фокстон. — Миранда толкует об эльфах.
— Именно так, — отвечала я. — О Чудном народце. Доктор Куинси уверял меня, будто в Англии они почти перевелись. Сама я их никогда не видала, но многие старики из тех, что заслуживают доверия, наблюдали, как они, горестно понурясь, выезжают в широкий мир из Гиблого холма на своих косматых пони, как ныряют в мрачные подземные дыры или исчезают средь теней меж дерев. Вот я и подумала, что нет для ученого мужа достойней цели, чем разузнать все о Чудном народце, как нет в целом свете места, более подходящего для этого, чем Пайперс-холл под Гиблым холмом, ибо именно там они обитают. Мистер Обри, известны ли вам заклинания, вызывающие Чудный народец?
— И не одно! — отвечал мистер Обри. — Мистер Ашмол[9] (антиквар выдающийся, собравший в Оксфорде коллекцию древностей), записал несколько.
— Мистер Обри… — начала я.
— Да, Миранда?
— Не могли бы вы показать их мне?
Не успел мистер Обри ответить, как мистер Милдрет с хмурым видом поинтересовался, а работают ли эти хваленые заклинания?
— Почем мне знать, — пожал плечами мистер Обри.
— И с кого же мы начнем? — спросил мистер Фокстон.
— С королевы Титании, — отвечал мистер Шепрет.
— С обычного эльфа, — предложила я.
— Но почему, Миранда? — спросил мистер Шепрет.
— Они столько всего умеют! — воскликнула я. — Пекут пироги, собирают овец в гурты, сбивают масло, прядут пряжу…
И тут все учёные мужи стали громко надо мной смеяться.
— Все это могут и ваши служанки, Миранда, — сказал мистер Шепрет. — Нет, нас интересует собственное устройство эльфов, поэтому нам нужна их королева. Кроме того, она может одарить нас своими дарами.
— Как же, — хмыкнул мистер Милдрет, — королева привечает только юных красавцев.
— А чем мы для нее нехороши? — удивился мистер Шепрет.
Доктор Фокстон заметил, что из множества неудобств, возникающих в беседе с эльфами, самое неприятное, что в любое мгновение собеседники могут исчезнуть с глаз долой. Поэтому ученые джентльмены решили составить список вопросов, чтобы был всегда под рукой.
Вопрос: есть ли у эльфов религия?
— В Корнуолле жила одна фея, — вспомнил доктор Фокстон. — Однажды она услышала, как священник читает молитвы, и спросила, будет ли даровано спасение и вечная жизнь таким, как она? — Нет, — отвечал священник. С криком отчаяния фея бросилась со скалы в бурное море.
(Эту историю доктору Фокстону рассказал один очень набожный господин, который не солгал ни разу в жизни. «Иначе бы я в нее не поверил», — заметил доктор, а мистер Милдрет, человек кроткий и мягкосердечный, даже всплакнул.)
Вопрос: вступают ли эльфы в брак?
Мистер Шепрет заявил, что эльфы не живут парами, как христиане и голубки, а владеют своими женщинами сообща.
— Хм! — возмутился мистер Милдрет.
— Ба! — удивился мистер Обри и что-то быстро записал.
Вопрос: правда ли (как утверждают некоторые), что эльфы пришли в упадок и вовсе не так сильны, как прежде?
Вопрос: какова система правления эльфов — монархия или республика?
Вопрос: если у них монархия, правда ли (как нам говорили), что король и королева Страны Фей пребывают в ссоре?
Вопрос: действительно ли их королева в одном над собой не властна?
Так, споря и ссорясь, ученые мужи придумали сорок два вопроса, которыми вознамерились мучить ни в чем неповинных обитателей Гиблого холма, когда с ними повстречаются. Тут мистер Фокстон заявил, что ни эльфам, ни христианам негоже быть такими навязчивыми. Мистер Обри вздохнул и обещал уменьшить количество вопросов.
— Смотрите, сэр Джон Соурестон! — прошептал доктор Фокстон.
— Мистер Обри? — воскликнула я.
— Да, Миранда?
Однако я не успела ничего ему сказать, как сэр Джон позвал меня в дом.
— Дорогой мой, — обратилась я к сэру Джону, — отчего вы так невеселые? Негоже, чтобы наши ученые гости видели вас столь мрачным. Они так стараются развеять вашу печаль!
— Куда мы идем, сэр Джон? — продолжала я. — Что это за лестница? Наверное, ребенком вы играли в этой части дома и теперь хотите показать мне ваш тайник?
— Никогда не бывала в этой комнате, — забеспокоилась я — А вот и три ваших пса сражаются за кости! Сэр Джон, неужели таким большущим псам нравится такая крохотная комнатенка? И зачем здесь лежит эта маленькая прялка?
— Миранда, — отвечал мне сэр Джон — ты очень молода, поэтому иногда мне приходится сдерживать свой законный гнев. Часто ты смотришь весьма дерзко и совсем не по-женски, а в речах твоих одно зазнайство.
— Ах, нет, дорогой мой, вы ошибаетесь. Когда я смотрю на вас, в глазах моих одна лишь любовь!
— Почем мне знать? — промолвил он. — Иногда, Миранда, я почти верю тебе. Затем сомнения возвращаются. Разве людям, а особенно женскому полу, не свойственно лгать? Они впитывают обман с материнским молоком. Словно неразумные дети, снова и снова обвиняют друг друга во всех грехах. Ложь и обман, которыми они опутывают меня день за днем (сэр Джон разумел слуг, соседей, поверенных, родственников и прочая, прочая), терзают мою плоть, словно пчелиные жала. Впрочем, я едва замечаю их укусы. Однако твоя ложь, Миранда, пронзает мое сердце, словно длинный острый меч. Выходя за меня замуж, ты клялась, что каждый день прядешь по пять мотков пряжи…
— Каждый день по пять мотков! Да что вы, сэр Джон! Разве кто-нибудь способен свершить подобное!
— Надеюсь, Миранда, твои клятвы не окажутся лживыми. Жена, Миранда, — хранительница совести мужа, и посему должна вести себя так, чтобы не испытывать его терпение, ибо злое это дело — подвергать ближнего искушению. Убить в гневе, Миранда, это ли не грех?
Сэр Джон заплакал, но не надо мной проливал он свои слезы. Он оплакивал свою несчастную судьбу, словно моя смерть стала бы горем лишь для него, а мои страдания не в счет.
— Не терзайте себя, дорогой мой, — промолвила я весело. — Нить, что я спряду для вас, будет тонкой и мягкой. Мы с Дафной сошьем из нее рубашки, и всякий раз, когда ткань прильнет к телу, вам будет казаться, будто это я нежно прикасаюсь к вам губами.
Но сэр Джон запер дверь и удалился.
Из окна я видела ученых джентльменов, сидевших под буком. Они очень обрадовались, что сэр Джон ушел. Когда сумерки сгустились, ученые мужи выпили за здоровье друг друга. Затем они запели балладу времен своей юности про пастушку, ее еще так любят петь некоторые джентльмены. На прощание ученые соединили руки и спели про пастушку еще раз, затем отправились почивать.
Дверь кухни отворилась, и на лавандовые кусты упал свет от очага. Выглянула Дафна. (Дафна Бабрахем: служанка леди Миранды Соурестон, то есть моя; светлые волосы, пахнет розмарином и прочими приятными вещами; владелица двух платьев, синего и красного). Дафна тихо позвала: «Мадам, где вы, мадам?». Затем она прошлась по дорожке, оглядываясь по сторонам и удивляясь, куда это я запропастилась. Должно быть, Дафна решила, что сэр Джон утопил меня в пруду.
— Ах, вот вы где! — воскликнула она, наконец-то меня заметив. — Что вы там делаете? Откуда выходит это оконце? Я иду к вам дорогая!
— Нет, — отвечала я, — ступай в постель. Сегодня я решила переночевать в этой комнате.
— А что это за ужасные звуки? — спросила Дафна.
— Это собаки охраняют мой сон, — отвечала я. — Доброй ночи, милая. Благослови тебя Господь. Я ни капельки не боюсь.
Всю ночь псы рычали и вздрагивали во сне. Наверное, им снилось, что они гонят оленя по Гиблому холму.
Утром сэр Джон принес кудель и еду, а затем снова запер меня и удалился. Серебристый туман за окном скрывал очертания Пайперс-холла. Всё, что ни есть на белом свете (как то: деревья, изгороди, фонтаны, статуи, жилища людей, скота, кур, пчел, лошадей и прочая) растворялось в сером воздухе. Над Гиблым холмом занималось золотое сияние, но солнце еще не поднялось выше кромки леса. Птицы запели, и серые розы опустили головки под тяжестью капель росы.
Рядом с дверью Пайперс-холла появились четыре фигуры в серых мантиях и замерли рядом с буком. Один из обладателей мантии чихнул и пожаловался на свежесть утреннего воздуха, каковая не слишком благотворна для здоровья. Другой, что вчера съел слишком много сыра и маринованной селедки. Третий страшился, что Чудной народец его похитит.
У доктора Фокстона была волшебная шляпа, которая (как он полагал) некогда принадлежала злому колдуну, Саймону Форману. Сейчас доктор набучил шляпу на голову. Солнце показалось из-за кромки Гиблого холма. Звонким голосом доктор Обри начал читать заклинание, в коем магических слов было, как слив в пудинге.
— Я, Джон Обри, призываю тебя, о, королева Титания, именем…
Я послушно внимала и повторяла за ним слова заклинания. Только там, где доктор Обри произнес «королева Титания», молвила: «Pharisee Vulgaris».[10]
— …заклинаю, строго наказываю и повелеваю Тетраграмматоном, Альфой, Омегой и прочими возвышенными и благочестивыми…
Туман, скрывший Пайперс-холл, стал розовым, синим и серебристым. Я услышала шум в саду, но то лишь три птицы вспорхнули с ветвей.
— …смиренно снизойди к моему искреннему и чистосердечному рвению, без обмана, мошенничества и притворства разреши мои сомнения и удовлетвори мое любопытство, исполни все, о чем прошу…
Туман над Гиблым холмом обратился позолотой. Я услышала шум в курятнике, но то лисица спешила укрыться в лесу.
— …спеши, спеши, спеши, приди, приди, приди. Fiat, fiat, fiat, amen, amen, amen…[11] — Мистер Обри помедлил. — Etcetera,[12] — закончил он торжественно.
Туман над Гиблым холмом превратился в капельки воды. Я услыхала шум под окном, но так и не поняла, что это было.
Наступило долгое молчание.
Наконец доктор Фокстон вздохнул.
— Общеизвестно, что королеве Титании нельзя доверять. Взбалмошная и капризная особа.
— Может быть, ей не пришлась по вкусу ваша шляпа? — отвечал мистер Шепрет, желая поддеть собеседника.
Внезапно псы взвыли, запрыгали и заметались, как оглашенные. Их припадок был так ужасен и продолжался так долго, что я в страхе забилась в угол.
— Женщина, — произнес голос, — о чем ты плачешь?
— Ах! — воскликнула я. — Ты ли это, о дух?
Маленький и черненький. Волосатый. Кривенькие ножки, как ручки у кувшина. Невзрачное личико. Длинный черный хвост. Я удивилась — всем известно, что у ирландцев хвосты достигают четверти ярда, но мне еще не доводилось слышать о хвостатых эльфах.
— Ты добрый дух или злой? — спросила я.
Вертя длинным черным хвостом, гость, казалось, обдумывал вопрос.
— Не твое дело, — наконец буркнул он. Затем мотнул головой в сторону окна. — Там, на лужайке, столпились четверо упрямых старцев в нелепых потрепанных шляпах.
— Видно, расстроены, что их заклинание не возымело силы, в отличие от моего каковое привело тебя ко мне!
— Что мне за дело до пустых старых заклинаний? — возмутился чернявый, ковыряя в зубах чем-то похожим на старую заячью кость. - Я спрашиваю, о чем ты плачешь?
И тогда я рассказала ему свою историю, начав с пирогов (которые были премаленькие), а закончив пятью мотками пряжи.
— Буду откровенна, о дух, — промолвила я, — истинное мое призвание состоит в изучении древней истории, латыни и греческого. Мне проще взлететь, чем усесться за прялку.
Дух размышлял над моей бедой.
— Ну, с прялкой-то я справлюсь, — наконец промолвил он. — Утром я буду подходить к твоему окну, и забирать кудель, а вечером приносить пряжу.
— Как мне благодарить тебя за щедрость? — воскликнула я. — Впрочем, я и раньше слышала, что Чудный народец всюду творит добро и ничего не просит взамен.
— Где это ты такое слышала? — Гость почесал под мышкой. — Тебя обманули, женщина.
— Ах, может ли это быть!
Дух зыркнул на меня черненькими глазками и молвил:
— Каждый вечер я буду трижды спрашивать у тебя свое имя, и если через месяц ты не угадаешь его, то станешь моею!
— Думаю, за месяц я справлюсь.
— Думаешь, справишься — засмеялся дух и завертел хвостом — Ответь-ка мне, как зовут этих псов.
— Ну, это нетрудно. Их зовут: Платон, Сократ и Эвклид. Сэр Джон сказал мне.
— А вот и не угадала, — отвечалдух. — Одного зовут Злобный, второго Злющий, а третьего Самый Злой. Они сами назвали мне свои имена.
— Вот как, — удивилась я.
— Может статься, — с довольным видом заявил дух, — что ты и своего-то имени не знаешь.
— Миранда Слопер, — ответила я, — тьфу… то есть Соурестон.
— Женщина, быть тебе моею! — рассмеялся дух и упорхнул, прихватив кудель.
Весь день в комнатке висел полумрак от листьев, что кружились за белыми стенами усадьбы.
Когда сумрак внутри стал подобен сумеркам снаружи, дух вернулся.
— Добрый вечер! — поздоровалась я. — Как поживаешь, о дух?
Мой чернявый знакомец насупился.
— Серединка на половинку. Болят мои старые ушки, гудят мои старые ножки…
— Ох, — вздохнула я.
— Держи свои мотки, — сказал дух. — А теперь скажи, женщина, как меня зовут?
— Ричард? — предположила я.
— Нет, не Ричард, — отвечал дух и завертел хвостом.
— Тогда, может быть, Джордж?
— Нет, не Джордж, — и мой чернявый знакомец завертел хвостом еще пуще.
— Неужели Никодимус? — не сдавалась я.
— Вот и не угадала, — молвил дух и был таков.
Как ни удивительно, но шагов сэра Джона я не слышала, только заметила среди мелькающих теней на стене его длинную тень. Увидав пять мотков пряжи, сэр Джон был поражен до глубины души.
Каждое утро муж приносил мне кудель и еду. Собаки радовались хозяину, но разве сравнить их оживление с тем восторгом, с коим встречали они моего чудесного спасителя! Псы прыгали и принюхивались, словно дух источал нежнейший аромат роз. Я перебирала в уме все имена, какие знала, но не могла угадать искомое. Каждый вечер мой чернявый знакомец приносил мотки, и каждый вечер придвигался все ближе и все радостнее вертел хвостом.
— Женщина, — смеялся он, — быть тебе моею!
И каждый вечер сэр Джон забирал пряжу, чтобы на следующий вечер снова поразиться моим успехам, ибо знал, что три злобных сторожа не пускали ко мне никого из людей, кроме хозяина.
Однажды, когда месяц подходил к концу, я выглянула в окно и увидела слуг, которые с печальными лицами покидали Пайперс-холл. Средь толпы я заметила светлую головку Дафны. Девушка заливалась слезами.
Ученые мужи, сидевшие под буком, казалось, удивлены не меньше моего.
— Сэр Джон! — воскликнул мистер Обри. — Куда уходят слуги? Кто будет ухаживать за леди Соурестон? (Сэр Джон говорил всем, что я больна).
Сэр Джон наклонился и сказал что-то, чего я не расслышала. Казалось, слова сэра Джона несказанно удивили ученых мужей.
— Разумеется, нет! — воскликнул мистер Шепрет.
Мистер Обри помотал головой.
Мистер Фокстон торжественно промолвил:
— Мы — джентльмены и ученые, сэр Джон, а не пряхи.
— Сказать по правде, — заметил мистер Милдрет, — прясть-то я не умею, а вот пирог испечь могу. Я читал об этом в книге и, думаю, справлюсь. Нужно взять муку, чистую воду, немного изюма, начинку, какую вы любите, еще, наверное, несколько яиц, а затем…
Доктор Фокстон (некогда служивший учителем в начальной школе) стукнул мистера Милдрета по макушке, чтобы тот замолчал.