После ухода сэра Джона ученые мужи стали жаловаться друг другу, что в последнее время Пайперс-холл стал неуютен и угрюм. Быть может, пришло время покинуть усадьбу и снова вернуться в широкий мир, вопрошал мистер Шепрет. Затем ученые решили дождаться выздоровления леди Соурестон, которая была так к ним добра. Тут мистер Милдрет поднял глаза.
— Так вот же она! — воскликнул он — Я вижу леди Соурестон в окошке меж листвы!
— Миранда! — вскричал мистер Обри.
Доктор Фокстон помахал шляпой. Мистер Шепрет послал мне двадцать воздушных поцелуев, мистер Милдрет от избытка чувств прижал руки к груди, а мистер Обри радостно заулыбался.
— Доброе утро, мои ученые друзья! — крикнула я. — Обнаружили вы свою королеву эльфов?
— Нет, — отвечал доктор Фокстон, — но мы придумали еще восемьдесят четыре вопроса, чтобы задать ей, когда она объявится.
— Вам лучше, Миранда? — спросил мистер Обри.
— Надеюсь, что поправлюсь до конца месяца. Рассказать ли вам, мои ученые друзья о странном сне, который я видела намедни? Мне снилось, что если ученый муж хочет призвать волшебное существо, то должен для начала узнать его настоящее имя.
— Верно, Миранда, — сказал мистер Обри, — у многих эльфов есть тайные имена.
— Известны ли вам они? — крикнула я.
Ученые мужи склонили головы. Завязался нешуточный спор. Затем ученые согласно закивали.
— Нет, — промолвил мистер Обри, они нам не знакомы.
Вот и настал мой последний день. Рано утром я выглянула из окна и увидела, как холодный дождь над Гиблым холмом волнует листву. Когда сэр Джон принес кудель и еду, я рассказала ему о том, что видела за окном.
— На Гиблом холме водятся олени, — задумчиво промолвил сэр Джон.
— И не только олени, — подхватила я. — Помню, сразу после нашей свадьбы вы твердили мне, что не знаете большего наслаждения, нежели охотиться на Гиблом холме и, сразив добычу, возвратиться домой, где вас ждет поцелуй верной Миранды. Возьмите с собой этих славных собак и дайте им ощутить, как пахнут трава на Гиблом холме. Отправляйтесь-ка на охоту вместе с вашими учеными гостями, сэр Джон!
Сэр Джон нахмурился, размышляя о том, что месяц еще не закончился, а посему собаки должны меня сторожить. Но мог ли он устоять перед сладостным ароматом лесов, что проникал в окно вместе со свежим ветром?
Я слышала, как, сидя в тени бука, мистер Шепрет и мистер Обри радовались тому, что сэр Джон забыл обиды и пригласил их поохотиться. У доктора Фокстона была даже специальная охотничья шляпа, каковую он немедля и нахлобучил на голову. Затем сэр Джон, ученые джентльмены и егеря вскочили в седла и поскакали в сторону Гиблого холма, а Злобный, Злющий и Самый Злой бежали впереди, обнюхивая все, что попадалось по пути.
Дождь зарядил на весь день. И весь день новые слуги сэра Джона отлынивали от работы, ибо не осталось никого из старых слуг, кто мог бы подсказать им, чем заняться. Хлеба полегли. Лопасти маслобоек не крутились. Ножи и серпы затупились от неумелых рук. Ворота стояли открытыми. Коровы и лошади забредали в поля, ломали изгороди и топтали урожай. Какие-то негодные мальчишки забрались в сад и объелись яблок. По всему дому только и слышно было, как новые слуги ссорятся между собой.
Настало время явиться моему чернявому знакомцу, но его не было.
В летних сумерках в саду резвились серые кролики, а после забрались в огород, чтобы полакомиться салатом. В лесу ухали совы, лаяли лисы.
Последние лучи солнца погасли за Гиблым холмом. Сейчас придёт сэр Джон и убьет меня. Но время шло, а он не появлялся.
— Миранда!
— Добрый вечер, дорогие ученые! Какого зверя вы добыли на охоте?
— Никого не добыли, Миранда, — отвечал мистер Милдрет в великом волнении, — а пришли рассказать вам об удивительном событии, что с нами приключилось. Как только мы доскакали до Гиблого холма, Платон, Сократ и Эвклид (он говорил о собаках, которых дух именовал Злобным, Злющим и Самым Злым) помчались так, словно на холме жил их лучший друг, коего они не чаяли обнять. Лошади понесли, и мы были не в силах остановить их. Собаки привели нас на ту сторону холма, где никто из нас раньше не бывал. Громадный олень-самец с блестящими дождевыми каплями на крапчатых боках выскочил прямо перед нами и взглянул так, словно он — Владыка всего сущего, а мы — и не люди вовсе. Лисы перебегали дорогу и оглядывались. Серые крольчата со страхом взирали на нас из своих каменных колыбелек. Но Платон, Сократ и Эвклид неслись вперед, а наши лошади мчались за ними, и мы не успевали изумиться всем этим чудесам…
— Так оно и было! — воскликнул мистер Шепрет. — А тут еще какой-то мрачный малый из егерей стал кричать, будто мы случайно попали в Волшебное королевство, где звери мстят охотникам за обиды, причиненные на земле. Доктор Фокстон вспомнил о диких скачках, что длятся вечность, о заколдованных всадниках, что страшатся спрыгнуть, ибо, коснувшись земли, рассыплются в прах. Но мистер Обри призвал нас уповать на Всевышнего и не бояться…
И вот внезапно мы остановились на маленькой зеленой лужайке посреди темного леса, поросшей цветами. Мрачный малый крикнул, что таких цветов нет более нигде в целом свете! Однако сэр Джон обозвал его болваном и заявил, что знает их названия не хуже собственного имени, ибо это пастушкины слезки, девичьи застежки и бродяжий гребень. В самом центре лужайки мы обнаружили меловую яму, скрытую высокими травами и цветами, названия которых знал сэр Джон. Оттуда доносилось жужжание. Слуги отогнали собак (к их великому неудовольствию), мы подошли и заглянули вниз. И как вы думаете, кого мы там узрели?
— Не ведаю, доктор Фокстон.
— Бесёнка, Миранда! И чем, по-вашему, он занимался?
— Откуда мне знать, доктор Фокстон?
— У него была маленькая прялка, которую он вращал с удивительной быстротой, вертя при этом своим длинным черным хвостом. — Скорее, — воскликнул тогда мистер Шепрет, — скорее говорите ваше заклинание, мистер Обри! И он прыгнул в ямку, а мы — за ним.
— Удивительная история! — воскликнула я. — И что же существо вам сказало?
— Ничего, — сердито отвечал доктор Фокстон. — Мы задали ему все сто сорок семь вопросов (именно поэтому мы так задержались и опоздали на обед), однако нам попался самый невежественный дух на свете!
Несколько мгновений мы молчали.
— Однако он выслушал ваши вопросы, — заметила я. — Разве это не удивительно. Почему тогда он не явился, когда вы вызывали его в первый раз?
— Да это же просто, Миранда! — сказал мистер Обри. — В тот раз мы не знали его имени. Стоило нам произнести заклинание и упомянуть его имя, и бесенку пришлось выслушать нас, как ни жаждал он поскорее вернуться к своим куделям. Мы узнали его имя случайно, из песенки, которую распевал бесенок — надо сказать, прескверной.
Выдающийся мастер прялки, Миранда, но отнюдь не поэт. Волшебные существа любят петь, но частенько бывают обделены талантом. Они так и твердят одну и ту же строчку, пока какая-нибудь добрая душа не подскажет им другую.
Мы снова помолчали.
— И что же он пел? — спросила я.
— «Нимми-нимми-нот, моё имя Том-Тит-Тот», — сказал мистер Обри.
— Меня радует, — промолвила я. — Дорогие мои ученые друзья, что вам удалось увидеть волшебство, но еще более сердце мое греет то, что вы вернулись домои целыми и невредимыми. Ступайте обедать, хотя боюсь, еда покажется вам скудной.
И вот с пятью мотками пряжи в руках из вечернего тумана возник мой чернявый знакомец. Сначала я загадала Соломона, потом Зеведея, а после назвала его истинное имя, и бедному Том-Тит-Тоту пришлось с воем убираться восвояси в холодную одинокую нору.
Затем появился сэр Джон, хмурый и мрачный, на лошади — черной, как буря. Следом за ним бежали Злобный, Злющий и Самый Злой. Как только сэр Джон увидал пять мотков пряжи, мы рука об руку отправились пировать вместе с нашими учеными гостями. На радостях они тут же сочинили славную песенку о четырех джентльменах, которым довелось встретить волшебное существо. Все наши добрые слуги возвратились домой, и каждый получил по шестипенсовику, чтобы выпить за здоровье сэра Джона.
— Я собираюсь записать эту историю, — сказала я мистеру Обри. — Подскажите, откуда начать.
— Ах, Миранда, — отвечал он, — начни, откуда пожелаешь, но не медли, пока воспоминания еще свежи в твоей головке. Ибо, поверь мне, воспоминания подобны мотылькам — и не заметишь, как выпорхнут из окошка. Если бы все, что я забыл, сгрузить на корабли Его Величества, весь королевский флот пошел бы ко дну!
Миссис Мабб
В конце весны 18… года одна дама, живущая в деревушке Киссингленд в Д…шире, пребывала в горьком разочаровании.
Из письма миссис Фанни Хокинс, адресованного миссис Кларе Джонсон:
… И я уверена, дорогая моя Клара, когда я расскажу вам, что произошло, вы поймете мою досаду. Несколько месяцев назад моей сестре мисс Мур, посчастливилось пленить армейского офицера. Капитан Фокс с самого начала оказывал Венише решительное предпочтение, и я питала большие надежды видеть ее прилично устроенной, но вдруг, как удар злой судьбы, она получила письмо от знакомой дамы из Манчестера, которая заболела и нуждалась в заботе. Можете вообразить, как мне не хотелось, чтобы Вениша в такой момент покидала Киссингленд, но, несмотря на все мои уговоры, она настояла на том, чтобы предпринять это затруднительное путешествие, и теперь боюсь, она слишком сильно наказана за своё упрямство, поскольку в отсутствие презренный капитан Фокс совершенно забыл её и стал уделять внимание другой даме, нашей соседке, миссис Мабб. Можете быть уверены, что когда сестра вернется, я буду ссориться с нею по этому поводу…
Доброе намерение Фанни Хокинс поссориться с сестрой было вызвано не только желанием исправить ошибочное поведение, но и опасением, что если Вениша не выйдет замуж за капитана Фокса, ей придется жить в доме мужа Фанни, викария Киссингленда, человека, который крестил, венчал и хоронил всех его обитателей, который посещал их в болезни, утешал в печалях, читал письма тем, кто не умел этого сделать сам, — и за все это получал огромную сумму, сорок фунтов в год. Соответственно, любая свободная минута, которую Фанни удавалось выкроить среди множества домашних дел, уходила на обдумывание сложного вопроса каким образом доходов, которых недостаточно на двоих может хватить на содержание трех человек.
Фанни поджидала возвращения сестры и по нескольку раз на дню твердила мистеру Хокинсу, что выскажет упрямице все, что думает по этому поводу. «Уехать, когда дело между ними еще совсем не слажено. Что за странное существо! Не могу ее понять».
Но и у Фанни были свои странности, одна из которых — представляться сварливой и бессердечной, в то время как на самом деле она была просто переутомлена и обеспокоена. Когда, наконец, мисс Мур вернулась в Киссингленд, и когда Фанни увидела, как бедная девушка потрясена и как она побледнела, услышав о неверности своего возлюбленного, все намерения Фанни поссориться с сестрой свелись к тому, что она, покачав головой, сказала:
— Теперь ты видишь, Вениша, что получается, когда человек упрямится и предпочитает делать по-своему, не слушая, что ему советуют другие. Ну, моя дорогая, я надеюсь, ты не будешь расстраиваться. Человек, который мог так низко обмануть тебя, недостоин твоих сожалений. Как твоя подруга в Манчестере?
— Умерла, — еле слышным голосом, в котором звучали слёзы, ответили Вениша.
— Ох!.. Дорогая. Мне очень грустно слышать это. Мистер Хокинс скажет то же самое, когда узнает. Бедная девочка, сколько горя на тебя свалилось! Она пошла прилечь, сказав, что у нее ужасно разболелась голова. Очевидно, она гораздо больше привязана к нему, чем мы предполагали. Да и как ей было не полюбить капитана Фокса от всего сердца — при том внимании, что он ей оказывал. Вспомни, я всегда это говорила.
Мистер Хокинс ничего не ответил: домашние дела Хокинсов были устроены так, что на долю Фанни приходился разговор, а на его — молчание.
— Ну ладно, — продолжала Фанни, — мы должны жить так бережливо, как только сможем. Могу поручиться, что еще сумею кое на чем сэкономить.
Фанни оглядела обшарпанную гостиную в поисках какой-либо роскоши, которая до сих пор оставалась незамеченной. Не обнаружив ничего, она сказала:
— Вещи могут служить гораздо дольше, чем полагают люди, которые стремятся иметь все новое.
На самом деле у Фанни уже давно не было ничего нового: истертый каменный пол ее гостиной не прикрывал ковер, стулья были жесткими и неудобными, а обои настолько древними и выцветшими, что, казалось, на них изображались поблекшие гирлянды засохших цветов, перевитые тусклыми коричневыми лентами.
На следующее утро Фанни только и думала о своих обидах на капитана Фокса, и гнев заставлял ее говорить о нем почти беспрестанно — в то же время она постоянно советовала Венише не думать о нем больше. Так прошло полчаса, и Вениша сказала со вздохом, что собирается немного пройтись по свежему воздуху.
— Ладно, — сказала Фанни, — а куда ты направишься?
— Не знаю.
— Хорошо, если бы ты пошла в сторону деревни, мне нужно кое-что купить.
И Вениша пошла по Черч-лейн в Киссингленд Конечно, если бы она теперь воспылала ненавистью и презрением к капитану Фоксу, это только послужило бы к чести всему женскому полу, но у Вениши даже не возникло такой мысли. Вместо этого она предавалась напрасным вздохам и сожалениям и пыталась, насколько могла утешиться тем, что лучше быть бедной и забытой в Киссингленде, с его зелеными деревьями и душистыми цветущими лугами, чем в Манчестере, где ее подруга, миссис Уитсан, умирала в холодной мрачной комнате на верхнем этаже унылого доходного дома.
Капитан Фокс был высокий ирландец тридцати шести — тридцати семи лет, которого было принято считать рыжим. Действительно на ярком свете его волосы отливали рыжиной, но, очевидно его «лисья» фамилия, широкая ироническая усмешка и какая-то ирландская диковатость заставляли людей думать, что он рыжеволос. У него была слава неслыханного храбреца, поскольку однажды он отважился спорить с герцогом Веллингтонским, в то время как все окружающие самым решительным образом соглашались с этой прославленной персоной.
Поводом спора были сапоги. Сапоги (десять тысяч пар) были отправлены на спинах семидесяти мулов на восток из Португалии — туда, где английская армия в совершенно изношенной обуви страстно жаждала получить их. Без новых сапог армия никак не могла начать долгий поход на север, чтобы вернуть себе Испанию, захваченную Францией. Герцог Веллингтонский ожидал прибытия сапог с нетерпением, и много говорил о досадном промедлении и о том, насколько оно пагубно для англичан, а под конец заметил, что солдаты не способны ничего сделать без новых сапог. «Напротив, — воскликнул капитан Фокс, — лучше бы сапоги пропутешествовали еще немного севернее, в город С., где солдаты смогли бы встретиться с ними по пути на север, ведь это означало бы, что они с каждым шагом приближаются к вожделенным новым сапогам, и такая обнадеживающая мысль вдохновляла бы их идти быстрее». Герцог Веллингтонский задумался. «Я полагаю, — сказал он наконец, — что капитан Фокс прав».
Повернув за угол дома Блюиттов, Вениша увидела солидный каменный дом. Это было жилище мистера Граута, преуспевающего юриста. В его саду цвели столь роскошные розы, что одна из стен дома, увитая ими, была сплошь бледно-розового цвета. Но отрадное для глаз зрелище только расстроило Венишу, ведь капитану Фоксу особенно нравились бледно-розовые розы и он дважды говорил, многозначительно поглядывая на неё, что когда женится и заведет собственный сад, то розы там будут именно такие — и никаких других.
Вениша твердо решила думать чем-нибудь другом, но этому решению не суждено было сбыться, так как первый же человек, встретившийся ей на Хай-стрит, оказался слугой капитана Фокса, Лукасом Барли.
— Лукас! — воскликнула она — Как! Разве капитан Фокс здесь?
Она поспешно оглядеть вокруг, и только убедившись, что капитана Фокса поблизости не видно, внимательнее присмотрелась к Лукасу. С некоторым удивлением она заметила, что с ним произошли странные перемены. Исчез ловко сидевший коричневый мундир, исчезли блестящие сапоги, исчез весь его щегольской вид — вид человека сознающего, что его хозяин однажды победил в споре герцога Веллингтонского. Сейчас на слуге был грязный зеленый фартук, значительно большего размера, чем следовало бы, деревянные башмаки. Он нес две огромные оловянные кружки с крышками, расплескивая пиво прямо в грязь.