Проходили месяцы, и всежеКенюпродолжалнадеяться.Флоран,который
скитался тогда по Голландской Гвиане, остерегался писать, непотерявеще
надежду,чтодоберетсядоФранции.ВконцеконцовКенюсталего
оплакивать, как покойника, с которым не довелось даже проститься. Лизане
знала Флорана. Но она неизменно находила для мужа слова утешения, когда он
начинал горевать; она позволяла ему сотни раз рассказывать всякуювсячину
об их юности, о большой комнате на улице Руайе-Коллар,отридцатишести
профессиях, которым он обучался, о лакомых блюдах, которыеонготовилв
печке, одетый во все белое, тогдакакФлоранбылвесьвчерном.Она
слушала его спокойно, с бесконечной снисходительностью.
Вот сюда-то и нагрянул однажды сентябрьским утром Флоран, в самуюпору
расцвета этих радостей, которые столь мудро взращивали и лелеяли,вчас,
когда Лиза принимала свою утреннюю солнечную ванну, аКенюсзаспанными
глазами лениво пробовал пальцем застывшее накануне сало. Всевколбасной
пошло вверх дном.Гавар,надуваядляважностищеки,требовал,чтобы
"изгнанника", как он именовал Флорана, спрятали. Лиза, побледневшая иеще
более серьезная, чем обычно, наконец повела Флорана нашестойэтаж,где
поместила его в комнате своей продавщицы. Кеню отрезал ему ломоть хлебаи
ветчины. Но Флоран едва мог есть, у негокружиласьголова,егомутило;
свалившись в постель, пять дней он провелвбреду;началосьвоспаление
мозга, которое удалось преодолеть с помощью энергичных мер. Придя всебя,
Флоран увидел у своего изголовья Лизу; онабесшумнопомешивалаложечкой
питье в чашке. Когда он попытался выразить ей благодарность, Лиза сказала,
что он должен лежать смирно, они поговорят поздней. Через тридняФлоран
был уже на ногах. И вот как-то утром Кеню пришелзаним,объяснив,что
Лиза ждет их обоих у себя в комнате, на втором этаже.
Супруги занимали там небольшую квартирку - трикомнатысчуланом.С
начала нужно было пройти пустую комнату, вкоторойстоялилишьстулья,
затем маленькую гостиную, где в полумраке, при спущенных жалюзи - дабыне
выгорел от яркого солнца нежно-голубой репс,-мирнодремаламебельв
белых чехлах, а из гостиной дверь вела в единственную действительножилую
комнату - спальню, смебельюкрасногодерева,весьмакомфортабельную.
Особеннопоражалакроватьсчетырьмятюфяками,четырьмяподушками,
толстыми одеялами ипуховиком-пузатая,такибаюкающаявглубине
сыроватого алькова. Эта кровать была созданадлясна.Зеркальныйшкаф,
туалетный столик-комод, круглыйодноногийстоликподвязаннойкрючком
скатертью, стулья с квадратными гипюровыми салфеточками наспинках-от
всего этого веяло мещанской роскошью, опрятной и солидной. Слева на стене,
по бокам камина, украшенного вазами с пейзажами, гравированными на меди, и
часами с позолоченной фигурой Гутенберга, задумчивоопиравшегосяперстом
на книгу, висели масляные портреты Кеню и Лизы в овальных рамках с богатым
резным орнаментом.
Кеню улыбался, у Лизы был вид очень комильфо; оба-в
черной одежде, с гладкими водянисто-розовыми, расплывшимися лицами,черты
которых льстиво приукрасил художник. Паркет в спальне был покрыт трипомс
замысловатым рисунком из розеток вперемешку со звездочками. Перед кроватью
лежал пушистый коврик, сделанный из крученой шерсти, - плоддолготерпения
прекрасной колбасницы, связавшей его за прилавком. Но удивительно было то,
что среди этих новеньких вещей стоялсправаустеныбольшойстаринный
секретер, квадратный, приземистый, который пришлось только отлакировать, -
заделать щербины на его мраморной доске и скрыть трещины в красном дереве,
почерневшем от старости, оказалось невозможным. Лиза хотела сохранить этот
секретер, служивший дядюшке Граделю более сорока лет; онауверяла,будто
он принесет им счастье. А дело объяснялось тем, что секретер былукреплен
железными скобами, снабжен крепчайшим замком, словно двери тюрьмы,итак
тяжел, что его не могли сдвинуть с места.
Когда Кеню и Флоран вошли, Лиза сидела за откинутой доской секретераи
что-то писала, выводя ряды цифр своимкрупным,круглымиоченьчетким
почерком. Она знаком дала понять, чтобы ейнемешали.Мужчиныуселись.
Флоран удивленно рассматривал комнату, два портрета, часы, кровать.
- Вот, - сказаланаконецЛиза,тщательнопровериввсюстраницус
вычислениями. - Выслушайтеменя...Мыобязаныпредставитьвамотчет,
дорогой Флоран.
Она называла его так впервые. Взяв листоксосвоимивыкладками,она
продолжала:
- Ваш дядя Градель умер, не оставив завещания; вы двое - вы и вашбрат
были единственными наследниками... Сейчас мы вам должны выдать вашу долю.
- Но я ничего не требую, - воскликнул Флоран, - мне ничего не надо!
Должно быть, Кеню не знал о намерениях жены.Оннемногопобледнели
сердито посмотрел на нее. Да, конечно, он очень любит брата; новедьэто
нелепо так, сразу, обрушиватьнаголовуФлоранадядюшкинонаследство.
Потом видно будет.
- Я хорошо знаю, дорогой Флоран, - возразила Лиза, - чтовывернулись
не для того, чтобы требовать от нас своюдолю.Однакоделаестьдела;
лучше уж покончить снимисразу...Сбережениявашегодядисоставляли
восемьдесят пять тысяч франков. Значит, яотсчиталадлявассорокдве
тысячи пятьсот франков. Вот они.
Она показала ему цифру на листке бумаги.
- К сожалению, не так легко определить стоимостьлавки,оборудования,
товаров, доход от клиентуры. Я могла привести только примерные суммы;но,
думается, я все подсчитала, в общем, в круглых цифрах... Получиласьсумма
в пятнадцатьтысячтристадесятьфранков,изкоторыхнавашудолю
причитаетсясемьтысячшестьсотпятьдесятпятьфранков,авсего-
пятьдесят тысяч сто пятьдесят пять франков. Вы проверите, правда?
Она отчетливо, по слогам, прочласумму,затемпротянулаемулисток
бумаги, который он вынужден был взять.
- Но колбасная старика никогда не стоила пятнадцатьтысячфранков!-
воскликнул Кеню.