- Разве вам в армии служить? Где ж вы фуражку-то потеряли? Майор скорбно улыбнулся.- Я постараюсь... Я все, что смогу... - заговорил майор умоляюще. Комендант сообщил: прибыл эшелон. Из Зайцева. Стоит за семафором. Я сейчас за паровозом. Разрешите?- Мигом! - скомандовал Гуляев. - Одна нога здесь... И, ради Бога, не козыряйте. Как корягу, руку подносите, черт бы вас драл! И без фуражки!..Майор сконфуженно попятился, рысцой побежал к перрону, неуклюже колыхая плечами, подпрыгивая, наталкиваясь на танкистов; они раздраженно матерились. Его мешковатый китель, взлохмаченная голова мелькнули в последний раз в конце перрона, в сизо-оранжевом дыму близ крайних вагонов, где с треском, с визгом осколков лопались снаряды.- Жорка! А ну за майором! Помоги! А то носит его... видишь? За смертью гоняется! - сказал Гуляев. Жорка усмехнулся, ответил небрежно:- Есть, - и последовал за майором своей цепкой, скользящей походкой.Полковник Гуляев ходил около вокзала, глядел на пылающие вагоны со вздыбленными крышами, сознавая, что все здесь охваченное огнем могло спасти только чудо. Он думал о том, что этот пожар, уничтожающий боеприпасы и снаряжение не только для истощенной в боях дивизии, но и для армии, оголял его полк, батальоны которого подтянулись к Днепру в течение прошлой ночи. И как бы умны ни были сейчас распоряжения Гуляева, как бы ни кричал он, ни взвинчивал людей, все это теперь не спасало положения, не решало дела.Он видел, как бегал в дым и вновь выныривал в просветах пожара маневровый паровозик, свистя, носился по путям с прилипшим к буферу сцепщиком, разъединял искореженные осколками вагоны, оглушая лязгом железа, толкал их в тупик. Танки обрушивались через края платформы на бревна, скатывались на землю; недовольно ревя, будто обожженные звери, уползали к лесу за станционным зданием.Мимо вокзала пробежал высокий танкист-подполковник, лицо его было озлоблено, все в темных пятнах гари, он не заметил Гуляева.- Подполковник! - зычно окликнул Гуляев, чуть подбирая полнеющий живот, как делал это всегда, готовясь отдать приказание.- Чего вам? - Танкист остановился. - Я вам не подчинен!..- Сколько танков вышло из строя?- Не подсчитано!- Тогда вот что! Освободятся люди - пошлите их на расцепку вагонов! Сейчас придет еще паровоз...- Я людьми швыряться не намерен, товарищ полковник! Как воевать без людей буду?- А как же будет воевать дивизия? А? Вся дивизия? - спросил Гуляев, чувствуя, что снова сбивается на тон Иверзева, и раздражаясь на себя за это. Воспаленные веки танкиста упрямо сузились.- Не могу! Я отвечаю за своих людей, полковник! В ближайшем вагоне с грохотом взорвалось несколько снарядов, взметнулась крыша, дохнуло обжигающим жаром. Лицам стало горячо. На мгновение оба отвернулись, их заволокло дымом; танкист закашлялся.- Товарищ полковник, разрешите обратиться? - послышался в эту минуту за спиной Гуляева насмешливый голос.- По-до-жди-те! - холодно, не оборачиваясь, проговорил Гуляев и добавил жестко: - Я потребую... потребую выполнения, танкист!- Товарищ полковник, разрешите обратиться?- Кто еще тут? - Гуляев, морщась, круто повернулся и удивленно воскликнул: - Капитан Ермаков? Борис? Откуда тебя черти принесли?- Здравия желаю, товарищ полковник.Среднего роста капитан в летней выгоревшей гимнастерке с темными следами от портупеи стоял возле; тень от козырька падала на половину смуглого лица, карие, дерзкие глаза, белые зубы блестели в обрадованной улыбке.- Ну, не узнаете, товарищ полковник! - оживленно повторял он. - Что, не верите? Доложить, что ли?- Да откуда тебя черти принесли? - вновь проговорил Гуляев, сначала нахмурился, потом засмеялся, грубовато стиснул капитана в объятиях и сейчас же отстранил его, косясь через плечо.- Идите, - буркнул он танкисту. - Идите.
- Дайте жрать, полковник! Толком четыре дня не ел! - сказал капитан, улыбаясь. - Я сутки без дымового довольствия!..- Да откуда ты?.. Докладывай!- Из госпиталя. Ждали в пути, когда кончится у вас тут. Потом появляется Жорка с майором, ну и... прикатили на паровозе.- Легкомыслие? Шутишь все? - пробормотал Гуляев, всматриваясь в заштопанный рукав капитанской гимнастерки, и густо побагровел. - Не писал из госпиталя, хинная ты душа! А? Молчал, ухарь-купец!- Я хочу не есть, а жрать! - ответил капитан, смеясь. - Дайте хоть сухарь! Водки не прошу.- Жорка! - крикнул полковник. - Проведи капитана Ермакова к машине!Жорка, до этого скромно стоявший в стороне, просветлел лицом, заговорщицки подмигнул капитану голубым невинным глазом:- Тут в лесу Недалеко.Все, что можно было сделать в создавшихся обстоятельствах, было сделано. Устало догорали загнанные в тупики вагоны; с последним, как бы неохотным треском запоздало рвались снаряды. Пожар утих. И только теперь стало видно, что стоял теплый, погожий день припозднившегося бабьего лета, Чистое сияющее небо со стеклянно высокой синевой развернулось над лесной станцией. И лишь на западе неуловимо светились в бездонной его глубине беззвучные зенитные разрывы.Порыжевшие, тронутые осенью приднепровские леса, окружавшие черное пепелище путей, обозначились четко, как в бинокле.Полковник Гуляев, потный, разомлевший, не без наслаждения скинув горячие сапоги с усталых ног, подставив ноги солнцу и расстегнув китель на волосатой пухлой груди, лежал в станционном садике под облетевшей яблоней. Здесь все по-осеннему поблекло, поредело, везде неяркий блеск солнца, везде хрупкая прозрачная тишина, вокруг легкий шорох палых листьев, чуть-чуть тянуло свежим воздухом с севера.Капитан Ермаков лежал рядом, тоже без сапог, без ремня и фуражки. Полковник, хмурясь, сбоку рассматривал его исхудалое, побледневшее лицо, прямые брови; черные волосы упали на висок, шевелились от ветра.- Та-ак, - проговорил Гуляев. - Никак, раньше времени прибежал? Что, не терпелось, терпежу не было?Ермаков вертел опавший яблоневый лист, задумчиво щурился на него.- Променять госпитальную койку вот на это... стоило, честное слово, ответил он, сдунул лист с ладони, проговорил полусерьезно: - Вы что-то, полковник, растолстели. В обороне стоите?- Ты мне не вкручивай, - недовольно перебил Гуляев. - Я спрашиваю, почему прибежал?Ермаков потянулся к яблоне, сорвал голую веточку, внимательно осмотрел ее, сказал:- Вот, оторвал эту ветку - и она погибла. Верно? Ладно, оставим лирику. Как там моя батарея, жива? - И, слегка усмехнувшись, повторил: Жива?- Твоя батарея ночью форсировала Днепр. Ясно? - Гуляев повозился, поерзал животом по желтой траве, по сухим листьям, спросил: - Какие еще вопросы?- Кто командует батареей?- Кондратьев.- Это хорошо.- Что хорошо?- Кондратьев.- Вот что, - грубовато и решительно проговорил Гуляев, - хочу предупредить тебя, и без шуток, дорогой мой. Будешь грудью по-дурацки, по-ослиному пули ловить, храбрость показывать - к чертовой бабушке спишу в запасной полк! И баста! Спишу - и баста! Убьют ведь дурака! Что?- Ясно, - сказал капитан. - Все ясно.Обветренное, крупное, заметное покатым морщинистым лбом лицо полковника медленно отпускало выражение недовольства, нечто похожее на улыбку слабо тронуло его губы, и он проговорил с грустным весельем:- Оторванная ветка! Ска-жи-те! Философ, пороть тебя некому!Лежа на спине, Ермаков по-прежнему задумчиво глядел в холодноватую синеву неба, и Гуляев подумал, что этому молодому здоровому офицеру мало дела до его слов, до откровенного беспокойства, не предусмотренного никаким уставом, - они знали друг друга со Сталинграда.