И без молока.
- Хочешь, я сделаю тебе бутерброд? Есть холодное жаркое.
- Я не голодна. Жанна, это опять начинается!
И, поскольку Жанна направилась к двери, чтобы послушать, не плачет ли ребенок, она сказала:
- Побудь со мной. Не надо бросать меня одну. Я очень тебя огорчила?
- Нет.
- А что доктор Бернар сказал обо мне?
- Он не говорил о тебе.
- Он не настаивал на том, чтобы увидеться со мной?
- Он посоветовал мне тебя не беспокоить.
- А Алиса?
Она гнула свою линию. Вспышки молний, раскаты грома заставляли ее иногда терять мысль, но потом она упорно к ней возвращалась и методично начинала снова.
- Что тебе рассказала Алиса?
- Что она слишком нервная, чтобы иметь детей, и что сын ее не любит.
- А обо мне? Я уверена, что она говорила обо мне.
Жанна очень хорошо знала, что ее беспокоит, что она хотела бы узнать!
Но как ей объяснить, что Жанна сама все поняла и была этим почти не удивлена, что она сама накануне вечером - сначала на вокзале в Пуатье, потом снова, в плохо освещенном обеденном зале, где она слушала болтовню Дезире...
Ее невестка вдруг с убежденностью произнесла:
- Я дурная женщина, Жанна.
В этих словах Луизы чувствовалась даже некоторая искренность.
- Да нет же! Никто не бывает ни абсолютно плохим, ни абсолютно хорошим.
- Я хотела бы быть абсолютно хорошей. Всю мою жизнь я пыталась стать хорошей. Никто в это не верит и никогда не верил. Все меня ненавидят.
Даже Робер уже много лет назад перестал на меня смотреть прежними глазами, и я чувствовала, что он перестал и надеяться. Между нами словно существовала стена, или, точнее, стекло. Когда мне случалось плакать - неважно, по какой причине - или я падала духом, его отец по привычке пожимал плечами и говорил мне холодным тоном, указывая на дверь: "Иди капризничай в свою комнату!" Он полагал, что я делаю так нарочно, ломаю комедию, хотя я никогда в жизни комедию не ломала.
Новый раскат грома заставил ее вцепиться в руки Жанны, и Луиза, задыхаясь, сказала умоляющим тоном:
- Не нужно уезжать, Жанна! Не презирай меня и не думай, что во мне все только плохое. Когда я пришла в этот дом, я была совсем юной, чистой, полной благих намерений. Я хотела, чтобы каждый был счастлив. Я была убеждена, что способна всех сделать счастливыми. Знаешь, как твой отец меня сразу же прозвал? Серой Мышкой! Ты ведь помнишь, как он говорил - словно каждое его слово имело огромный смысл. Даже Баба, прислуга, которая у них тогда была, презирала меня, и если я хотела сделать что-нибудь, она забирала у меня из рук то, что я держала: "Оставь это!"
Как будто я была ни на что не способна! Как будто я не у себя дома, а где-нибудь в пансионе... Послушай, Жанна! Ну вот, опять приближается.
Гроза кружит над городом. Старый Бернар утверждал, что ее река притягивает... О чем я говорила? Не помню, на чем я остановилась. Мне кажется, я тебе наскучила...
- Пей свой кофе.
- Да... Он слишком горячий... Даже мои дети... Ты увидишь, как они держат себя со мной... Что же до Алисы, так она одержима одной идеей, одним желанием - как можно скорее покинуть этот дом. Она готова и ребенка бросить, если будет нужно.
Не знаю, вернется ли она после похорон...
Ты веришь, что она вернется?
- Убеждена в этом.
- А я нет. Через шесть недель после рождения ее сына я как-то вечером застала Алису врасплох...
Вспышка молнии была столь яркой, что осветила весь дом; на этот раз они обе подумали, что гроза действительно прямо над ними. Луиза грохнулась на колени, вцепившись обеими руками в платье своей невестки:
- Мы сейчас все погибнем, ты же видишь...
Жанна продолжала стоять, и ей ничего не оставалось, кроме как рассеянно погладить Луизу по волосам.
- По-моему, Боб кричит, - сказала Жанна через мгновение.
- Он-то не боится. Он ничего не знает. Он слишком мал. Боже, прости меня!
- Тише!
- Что такое?
И, поскольку Жанна пошла к двери, Луиза двинулась за ней - все так же на коленях.
- Нет. Это хлопает ставень. Я думала, что это ребенок.
Она прекрасно понимала, что Луиза испытала укол ревности за то внимание, которое Жанна оказывала малышу; эта ревность с минуты на минуту могла смениться яростью.
- Подымись и выпей кофе. Если уж молния должна в нас попасть...
- Умоляю, замолчи!
- Тогда успокойся. Вот-вот вернется Анри. Твоя дочь, конечно, тоже вернется сегодня вечером, и ей нужно будет рассказать, что произошло.
- Они не тратят свое время на меня, так же не тратили его и на отца.
Или, скорее, время от времени они еще проявляли заботу об отце, боялись его огорчить, а вот уж со мной...
- Ты все видишь в черном цвете, Луиза.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Ничего. Только то, что сказала. Ты сама себя мучаешь, словно получаешь от этого удовольствие, вместо того чтобы посмотреть на вещи прямо.
- Ты уверена, что не имела в виду совеем другое?
Признайся, Алиса тебе рассказала?
- Еще раз говорю - нет. Доктор Бернар тоже. И никто другой ничего мне не говорил. Просто я услышала запах твоего дыхания, когда ты утром открыла мне дверь своей комнаты, и все поняла.
- Я тебе противна?
- Нет.
- Почему?
- Я знаю, что это такое.
- Ты не считаешь, что я виновата?
- Нет.
- Я не подлая?
- Всего лишь слабая.
- Я по-всякому пыталась. Бывало, не притрагивалась к нему несколько дней, неделю, иногда две. В такие периоды я специально делала так, чтобы дома вообще ничего не было, а на винный склад я старалась не ходить. Я больше так не могу, Жанна. Я дошла до края. Я ни на что не годна. Пользы от меня никакой. Я никому не нужна. Это я должна была умереть...
- Не говори так.
- Нет, нужно, чтобы я об этом сказала, потому что с самого утра меня мучает одна мысль. Я не спала ни минуты. Я слышала каждый звук. Я прислушивалась к твоим шагам. Все это время я думала об одном и том же, я задавалась одним и тем же вопросом. Ответь мне честно. Ты не видела его много лет, но он твой брат. Это моя вина, скажи? Он из-за меня это сделал? Прошу тебя, скажи мне. Жить с этой мыслью... это ужасно! Мне нужен кто-нибудь, кто простил бы меня...
- Ты полностью прощена.