- А потом?
- С годами все будет усугубляться.
- И сколько лет пройдет, пока я стану полностью неподвижной?
- Это зависит от того, как много у вас будет забот. Если вы поедете с ними, то не больше четырех-пяти лет. С другой стороны...
- Говорите же!
- Если они останутся без вас, я не знаю, что станет с парнем и его сестрой.
- А что бы вы сделали на моем месте?
- Позвольте не отвечать на этот вопрос.
- Итак, доктор, я оказалась почти в том же положении, что и мой брат.
Мне тоже, как объяснил нотариус Бижуа, говоря о Робере, приходится выбирать одно решение из двух, точнее - из трех. Приют, где я смогу безмятежно жить и где позаботятся о моих ногах. Семья, где я превращусь в служанку и буду невыносимой обузой всякий раз, когда заболею.
- Да.
- Я не касаюсь третьего решения.
- Да.
- Полагаю, что нотариус остался недоволен выбором Робера.
- Он надеялся на другое.
- Чтобы он уехал, я знаю. А вы?
- У нас с мэтром Бижуа вовсе не обязательно одинаковая точка зрения.
- Вы находите, что Робер поступил правильно?
- Я католик.
- Тогда для него это означает тюрьму. Для меня, стало быть, приют?
- Поскольку я врач, то мой долг посоветовать вам это.
- А поскольку вы мужчина и католик, то предпочли бы, чтобы я весь остаток жизни посвятила попыткам поддержания хоть какого-то порядка в семье.
- Вы смогли бы это.
- Я могу с помощью хитростей и хлопот помешать им терзать друг друга и терзаться самим. Я могу на какое-то время помешать Луизе пить, и особенно не дать ее кризисам превращаться в столь ужасающую мелодраму, от которой всем делается дурно.
Как знать! Я могу, в крайнем случае, за несколько лет добиться того, чтобы Анри смирился со своим положением мелкого служащего, приучился к среднему достатку, гордился своей работой.
Вы меня видите в неплохой роли, верно? Я даже могу - как знать! убедить Мад выйти замуж за какого-нибудь славного типа, да еще при этом не вопить ему сразу же в лицо о своей собственной гнусности.
Луиза мало-помалу начнет меня ненавидеть, но будет беречь меня, чтобы самой не мыть посуду, и чтобы не слышать крика вокруг себя и чтобы однажды не остаться в одиночестве.
Дети не замедлят почувствовать ко мне неприязнь за те доверительные разговоры, которые они со мной вели и еще будут вести, когда дойдут до крупности или когда им просто захочется показаться значительными.
Я стану тетей Жанной, которая встает первом и ложится последней, которой можно все что угодно сказать и у которой можно все что угодно потребовав, а она всегда останется невозмутимой; позднее, если Анри или Мад обзаведутся детьми...
- Боюсь, что вынужден покинуть вас, - произнес доктор, вставая.
- Держу пари, что в субботу нотариус Бижуа тоже в конце концов прервал моего брата. Не бойтесь. Это не угроза.
- Моя профессия заключается в уходе за больными.
- Я знаю. Но поверх очков вы бросаете любопытный, хотя и стыдливый взгляд на мужчин и женщин - они ведь мужчины и женщины вопреки всему.
- Я пришлю за вами санитарную машину к середине дня.
- Я пришлю за вами санитарную машину к середине дня. Мы вернемся к этому разговору в госпитале.
- Вы забываете, что я как неимущая окажусь в общей палате. Он взялся за дверную ручку, собираясь выйти.
- Во всяком случае... - начал было он, но прервал себя. - Нет! Я не хочу давить на вас. Увидимся там.
- Я была бы не прочь остаться, чтобы заботиться о тебе, Жанна. Но ты ведь понимаешь ситуацию так же хорошо, как и я? Обещай мне только, что ты присоединишься к нам. Я положила адрес в твою сумку. Там нет телефона. Тебе придется послать телеграмму, и Анри приедет встретить тебя на вокзал, он в двух шагах. Мад прижалась к тетке щекой и прошептала ей на ухо:
- Я люблю вас. Я хочу, чтобы вы приехали.
- До скорого, тетя, - сказал Анри, глядя из окошка отъезжающего с сундуками грузовика. Ворота едва успели закрыться, как появившаяся Дезире бросила с облегчением:
- Ну вот, дом опустел! И все, что в нем сейчас есть, вся эта мебель, безделушки, все эти приспособления, стоившие безумных денег и ради которых человек создает себе столько хлопот, - все это, так сказать, не принадлежит больше никому. Завтра начнут приходить, открывать шкафы, ящики.
Я повидала такое у нас, потому что оставалась до конца и присутствовала на распродаже. Есть и такие люди, которые приходят, зная, что ничего не купят, просто из удовольствия.
- Что сказал месье Сальнав?
- У него вид собаки, потерявшей хозяина. Он продолжает - Бог знает зачем - корпеть над своими записями и беспокоиться по поводу их, словно он очень хочет опять выполнить задание чисто, без помарок. Ну а ты? Решилась?
- Еще не совсем.
- Какое-нибудь заведение, послушай меня! Самое плохое из них все же лучше, чем все остальное. Не слушай доктора.
- Откуда ты знаешь, что думает доктор Бернар?
- Да оттуда, что это видно по его лицу, мне знакомы такие люди. Я уверена, что у него дома нет ни пылинки, а у служанки нет даже одного свободного вечера в неделю.
- Дезире!
- Что ты хочешь?
- Ты помнишь тот шкаф?
- Шкаф с бутылками?
- Да.
- Ну и что?
- Не возражай. Не требуй объяснений. Луиза, должно быть, не подумала о нем. Ты мне говорила, что там оставались три полные бутылки.
- И ты хочешь...
- Чтобы ты принесла мне одну, да. За стаканом на кухню идти не надо.
У меня есть стаканчик для чистки зубов.
- Ты действительно считаешь, что я должна это сделать?
- Да.
- А что скажут в госпитале, когда ты туда приедешь и они почувствуют запах?
- Они к этому привычны, иди!
- Ты требуешь?
- Требую. Не бойся. Она странно улыбалась, слушая шаги Дезире по лестнице.
- Дай! Я открою сама. У меня здесь больше опыта, чем у тебя. Принеси мне стакан, он в уборной. Ее давняя соученица по монастырской школе разочарованно и оскорбленно смотрела, как она все это проделывает, и все-таки удивление Дезире было не так уж велико после того, что Жанна рассказала ей о себе. Жанна произвела на Дезире впечатление, но только в начале, а теперь это прошло.
- Ты не добавляешь воды?
Это было весьма безобразное зрелище - лежащая в постели толстая женщина, которая крупными, обжигающими горло глотками пьет из стаканчика для чистки зубов и, поперхнувшись, вдруг начинает кашлять.