Жанна знаками попросила подругу постучать по спине, минута страданий и сиплого дыхания сменилась наконец нормальным вздохом, и Жанна моментально обрела вновь свою непонятную улыбку:
- Так-то лучше.
- Ты же опьянеешь!
- Не знаю. С чего бы?
- Ты к этому и стремишься? Она не ответила. Потом все с тем же выражением безмятежности и в то же время откровенной иронии на лице она произнесла:
- Мне нужно принять решение, не так ли?
- Но ты хоть не поступишь, как твой брат?
- Точно нет. Лицо ее оживилось. Глаза влажно блестели.
- Думаю даже, что и в приют я не пойду. Она говорила сама с собой, и Дезире, должно быть, представляла сейчас для нее не более как черно-белый силуэт в солнечных лучах.
- Вы слишком уж сложные для меня люди.
- Послушай...
- Ну, разумеется, я тебя слушаю. Но мне нужно проверить, не пришла ли санитарная машина.
- Я к ним приеду через восемь - десять дней, как только смогу твердо стоять на ногах. Готова поспорить, что это произойдет даже раньше.
- Согласись, что ты самая обыкновенная, что ты боишься остаться одной.
- Нет.
- И не боишься даже умереть? Жанна продолжала улыбаться, и эта улыбка выводила Дезире из себя, у нее возник даже соблазн разозлиться из-за этой улыбки.
- Слишком много у тебя гордыни для приюта!
- Да нет же.
- Выходит, ты хочешь меня убедить, что делаешь это для их блага?
- Я вовсе не уверена, что сделаю им благо. Думаю, что в конце концов я поняла нотариуса. Он прожил дольше меня. Каждый приходит к тому, что устраивается - любым способом, каждый создает себе жизнь по своей собственной мерке.
- Каждый делает то, что может, - словно почувствовав себя задетой, быстро возразила Дезире.
- Каждый делает то, что может, именно это я и говорю. Каждый с грехом пополам пытается жить в мире с самим собой.
- А ты не живешь в мире сама с собой?
- Я ощущала его, когда таскала по лестницам Боба на руках и присматривала за всем домом, чтобы избежать Бог знает какой катастрофы.
- Это ни к чему не привело. Это как твоя большая уборка в среду вечером, после похорон. Стоит мне только подумать, что ты...
- Что ты в этом понимаешь!
- Согласись, что это немного напоминает историю с Лоэ, и ты делаешь это для того, чтобы...
- ...чтобы вставать утром первой, чтобы кофе был готов, а стол накрыт, когда поднимутся все остальные, чтобы полы были чистыми, а дом уютным, чтобы опустить руки в воду для мытья посуды, чтобы в момент, когда качаешься от усталости, заметить, что еще не все сделано, что все сделано никогда не будет; чтобы, валясь в кровать от изнеможения, начинать думать о завтрашних заботах и сторожить сон всех остальных...
- Чтобы стать рабой, вот что! Видно, ты не бывала подолгу в услужении, да и людей ты не знаешь.
- Речь идет не о людях. Речь идет о... Она налила себе полный стаканчик алкоголя, который принялась рассматривать с меланхолическим ликованием:
- Видишь, это последний. Очень хочется попробовать еще раз и...
Она обмакнула губы в коньяк, потом спокойным движением бросила стаканчик на пол:
- Ты сама сказала: дом теперь ничей и нет необходимости прибирать.
Очень хочется попробовать еще раз и...
Она обмакнула губы в коньяк, потом спокойным движением бросила стаканчик на пол:
- Ты сама сказала: дом теперь ничей и нет необходимости прибирать.
Это там не санитарная машина?
- Я велю им подняться?
- Да. Не бойся. Я буду благоразумна. Мое дыхание их, может быть, поразит, но завтра, в госпитале, я буду самой кроткой из больных, и все будут меня любить. Я стану так заботиться о себе, что окажусь на ногах раньше, чем через восемь дней, и я поеду к ним. У меня еще достаточно денег в сумке. Я буду тетей Жанной... Дезире, пожимая плечами, вышла.
Оставшись в одиночестве, старая женщина потеряла свою улыбку, испуганно огляделась вокруг себя, прислушалась к шагам на лестнице, потом к стуку носилок о стены, и руки ее судорожно вцепились в простыню, словно в эту последнюю минуту она пыталась зацепиться за этот дом, за эту комнату, за маленький комод, который она видела в последний раз.
- Тетя Жанна... - прошептала она, словно пробуя новое имя.
Два здоровых парня смотрели на нее сверху вниз, как будто прикидывая ее вес, и перемигивались; тот, который был потемнее, сказал, когда Жанна опустила веки:
- Пойдет?
- Пойдет! - весело ответил другой.
Лэйквилл (Коннектикут), сентябрь 1950