Именно его появления в любом облике итальянец неизвестно почему ждал во сне; поэтому он был даже огорчен, что забытье сменилось явью.
Как бы то ни было, Луиджи не повторил: "Не злобься на Фрэнки!"
Теперь он допускает, что маленькая лифтерша была в свое время права.
Красиво живет Луиджи в своем Чикаго! Перед его глазами проходит вся страна, он видит самых интересных людей, со всех концов Америки: кто бы ни останавливался в отеле "Стивене", - а публика там отборная, - любой хоть раз завернет вечером после театра отведать спагетти у Луиджи.
Теперь, расплатившись наконец с долгами, в которые залез и которые так его беспокоили, он, несомненно, богат. Но Чарли не завидует другу. Он и сам вышел в люди, хотя остановился несколькими ступеньками ниже; у него собственное дело, и никто им не командует.
Луиджи, так сказать, одинок. Жену он по глупой случайности потерял в катастрофе лет пятнадцать тому назад дочери его взбрело заняться кино, и пишет она отцу из Голливуда, только когда ей нужны деньги.
- Позвони Бобу, Джулия, справься, что с ним. Он меня беспокоит - весь день не дал о себе знать.
Когда жена вернулась, Чарли спросил:
- Что он сказал?
- Послал тебя к черту. В шесть утра, за восемь миль от города, у него отказала машина; в ней он и спал.
- Предупредила, что я болен?
- Боб ответил, что так тебе и надо, а сам он встанет с постели лишь на твои похороны.
- Никто не появлялся?
- Заезжал Кеннет.
- Со мной поговорить не хотел?
- По-моему, нет. Сказал, что все у них взбудоражены из-за этих проклятых пистолетов. Опасаются, что в округе начнутся налеты. Патрули удвоены.
- Мальчишки в бильярдной торчат?
- Я не посмотрела.
- Он появился?
- Сидел в баре, когда я звонила Кэнкеннену.
- Наверняка узнал об отъезде Елицы и взбесился.
Эх, как мне надо потолковать о нем с Бобом! Завтра же съезжу к Кэнкеннену.
- Завтра ты будешь лежать.
- Завтра я встану.
- И перезаразишь мне детей?
Чарли не хватало бара, не хватало разговоров, в любое время дня доносивших до него эхо городских событий. Ему казалось, что теперь, когда он прикован к постели, этим воспользуются, чтобы начать всяческие безобразия.
- Вечером поставлю тебе горчичники.
- Врач их не прописывал.
- Курить он тебе тоже не прописывал, а ты куришь.
- Знаешь, Джулия, что я, кажется, уразумел?
- Интересно - что же?
- Понимаешь, в чем его сила? Он постигает мысли других раньше, чем люди сами до них дойдут. Вернее, угадывает разные маленькие гадости, в которых стесняешься себе признаться. Он напоминает мне Элинор: стоит ей потянуть носом воздух, и она уже знает, какая у человека болезнь.
- Или выдумывает ее.
- Он, вероятно, тоже изучил все пороки и чувствует их в окружающих.
- Попробуй-ка заснуть!
- Понимаешь, я говорю не о настоящих, больших пороках, а о мелких пакостных наклонностях, просто привычках...
- Конечно, конечно.
- Если где-нибудь дурно пахнет, он сразу чует.
- Очень приятное занятие!
- Не смейся, Джулия. Это объясняет, почему людям всегда при нем не по себе.
- Тебе тоже?
- Это объясняет и другое - его влияние на мальчишек, которым хочется, чтобы их боялись.
Джулия закутала мужа в одеяло по самую шею, прикрыла краем рот, унесла пустой графин из-под лимонада, дала детям, вернувшимся из школы, по комиксу и усадила их за кухонный стол.
- Только не шумите. Отец спит.
Все было так просто, пока по их кварталу, выбрасывая левую ногу вбок, глотая пилюли и тщательно закрывая за собой двери, словно в них вот-вот ввалится сам дьявол, не зашнырял этот человек.
Нет, лучше выкинуть его из головы - добром это не кончится. Стакан пива? Пожалуйста. Вот это - наша забота. С вас двадцать пять центов. Здравствуйте. До свидания.
Он наделает глупостей, если не уймется. Кэнкеннен его не удержит - не тот Боб человек. Напротив! Он богат, настолько богат, что, по слухам, такого состояния даже в Бостоне ни у кого нет. Ему можно жить на свой лад, не как другие, потешаться над политиками и бесить светских старух: они все с ним в каком-нибудь родстве, все - его тетки или кузины.
- Алло?.. Нет, это Джулия... Да, его жена. Он лежит с простудой. Кто это говорит?
Имя она не расслышала. Вызывали, видимо, издалека.
Потом трубку повесили.
- Кто это?
- Не знаю. Наверно, ошиблись номером.
- Но ты же ответила, что я лежу. Я сам слышал.
- Верно, ляпнула наобум. Тут разговор и прервался.
Может быть, позвонят снова?
- Вызвали из города?
- Не знаю. Слышно было плохо.
- Может быть, Луиджи?
- Не думаю, что Луиджи станет тебе звонить каждый день по междугородному из-за дела, которое его не касается.
Звонок не давал Чарли покоя. Бармен насторожился.
Часы шли, но вызов не повторялся. Дети пообедали, потом их отправили спать, и они поочередно прокричали из коридора:
- Спокойной ночи, папа!
- Спокойной ночи, Софи... Спокойной ночи, Джон...
Спокойной ночи, Марта...
Почему не звонят? Почему повесили трубку, услышав голос Джулии?
- Он внизу?
- С четверть часа.
- Что делает?
- Спорит с шерифом.
- Кеннет вернулся?
- Только что вошел. Уверяет, что все спокойно. Ни сегодня, ни в ближайшие дни ничего не случится, а пистолеты наверняка украли ребята, приехавшие из Кале.
- Не правда, и Брукс это знает.
- Почему не правда?
- Потому что люди из Кале не нашли бы вентиляционное отверстие и не догадались бы, что в лавке есть стремянка, с помощью которой можно вылезти обратно.
- Пожалуй. Я повторяю что слышала.
- А он что?
- Я не могла все время прислушиваться. По-моему, сказал то же, что ты, потом заговорил об аллейке.
- Они оба все еще в баре?
- Видимо, да, если только не ушли после того, как я поднялась к тебе.