Я подумал: боже мой, опять все сначала, только с другим экспертом! Но Ллойд пощадил нас. Он говорил нормальным языком, и часа ему не
потребовалось. Прежде чем начать, он еще раз отхлебнул от своей третьей порции «бурбона», отчего часть морщин на его приятном лице тут же
разгладилась и из глаз исчезло беспокойство.
– Постараюсь вспомнить как можно точнее, – произнес он медленно. – Сначала я описал те повреждения, которые вызвал удар. Щитовидная железа и
черпаловидный хрящ с левой стороны были серьезно задеты, в несколько меньшей степени пострадал перстневидный хрящ. – Он улыбнулся улыбкой
посвященного, но без высокомерия. – Я подождал две недели, проводя интенсивное лечение и надеясь, что операция может не потребоваться, но она
потребовалась. Разрезав ткань, я вздохнул с облегчением: все оказалось не так плохо, как я опасался. Операция прошла нормально, дело быстро шло
на поправку. В тот день я не слишком бы погрешил против истины, сказав, что месяца через два, от силы через три, его голос будет так же хорош,
как и прежде, но гортань – чрезвычайно тонкий инструмент, а тенор, да еще такой, как у мистера Майона, штука редчайшая, поэтому, решив
перестраховаться, я заявил, что был бы крайне удивлен и расстроен, если бы к открытию нового сезона, то есть через семь месяцев, мистер Майон не
был бы в отличной форме. Я также добавил, что сам настроен куда более оптимистично.
Ллойд пожевал губами.
– Кажется, я ничего не упустил, – заключил он. – Кстати, я поддержал идею, чтобы мой прогноз был подкреплен прогнозом доктора Рентнера.
Поскольку именно исходя из этого предстояло исчислять сумму ущерба, я не хотел нести ответственность один.
– Рентнер? Кто это? – спросил Вулф.
– Доктор Абрахам Рентнер из Маунт Синая, – ответил Ллойд тоном, каким ответил бы я, спроси у меня кто нибудь, кто такой Джордж Вашингтон. – Я
позвонил ему и договорился, что он приедет на следующее утро.
– Это я настоял на этом, – важно сказал Руперт Толстый. – Майон имел право получить деньги немедленно, а не в отдаленном будущем. Платить, не
договорившись об общей сумме ущерба, они отказались, поэтому я хотел убедиться, что сумма ущерба будет названа правильно. Не забывайте, в тот
момент Майон не мог еще спеть ни ноты!
– Более того, даже пианиссимо он смог бы брать не раньше, чем через два месяца, – поддержал Ллойд.
– Уж не намекаете ли вы, что мы высказались против привлечения второго специалиста? – вмешался судья Арнольд. – В таком случае я протестую…
– Именно так вы и сделали! – взвизгнул Гроув.
– Ничего подобного! – рявкнул Джиффорд Джеймс. – Мы просто…
Все трое сцепились, рыча и шипя. На мой взгляд, им следовало бы поберечь энергию для решения куда более важного вопроса: получит ли что нибудь
миссис Майон, и если да, то сколько. Но младенцы не унимались. Вулф терпеливо позволил им прийти к тому, к чему они шли, то есть ни к чему, и
пригласил к разговору новое лицо. Он повернулся к Адели и сказал:
– Мисс Босли, мы еще не слышали вашего мнения. На чьей вы были стороне?
Глава 4
Все это время Адель Босли сидела с чрезвычайно умным видом и слушала, потягивая уже второй ромовый «коллинз» . Хотя на дворе стояла середина
августа, у нее, единственной из всех, был хороший загар. Она покивала головой.
– Я не была ни на чьей стороне, мистер Вулф. Я только представляла интересы своей организации, Метрополитен Опера Ассосиэйшн. Естественно, мне
хотелось, чтобы дело уладилось в частном порядке, без скандала.
Но никакого личного мнения по обсуждавшемуся вопросу я не имела.
– И не высказывали?
– Нет. Я лишь убеждала стороны договориться.
– Как благородно! – вставила Клара Джеймс с ухмылкой. – Между прочим, могла бы и помочь отцу, ведь именно благодаря ему ты получила эту работу.
Или ты…
– Успокойся, Клара! – властно приказал Джеймс.
Ни дочь все же закончила:
– Или ты считаешь, что уже расплатилась сполна?
Я оторопел. Судья Арнольд болезненно поморщился. Руперт Толстый хихикнул. Доктор Ллойд отхлебнул глоток «бурбона» с мятной водой.
Вероятно, по причине симпатии, которую питал к Адели, в глубине души я надеялся, что она как то ответит гибкой и глазастой мисс Джеймс, но она
лишь воззвала к ее отцу:
– Ты способен приструнить отпрыска, Джиф? – И, не дожидаясь ответа, повернулась к Вулфу. – Мисс Джеймс любит давать волю воображению. Но то, на
что она намекает, нигде не зафиксировано. Никем.
Вулф кивнул.
– В любом случае, к делу это отношения не имеет. – Он скорчил гримасу. – Итак, вернемся к нашей проблеме. Во сколько закончилась встреча?
– Мистер Джеймс и судья Арнольд ушли первыми в половине пятого. Затем – доктор Ллойд. Я немного задержалась с Майоном и мистером Гроувом, а
потом тоже ушла.
– Куда вы направились?
– В свой офис, на Бродвей.
– И сколько вы там пробыли?
Вопрос удивил ее.
– Даже не знаю… Хотя, нет, вспомнила. До начала восьмого. У меня оставались кое какие дела, и надо было напечатать конфиденциальный отчет о
встрече у Майона.
– Видели ли вы Майона еще раз до его смерти? Или, может, звонили ему!
– Видела ли? – Она удивилась еще больше. – Каким образом! Разве вы не знаете, что в семь его уже нашли мертвым! А я покинула офис позже.
– И вы не звонили ему между половиной пятого и семью?
– Нет. – Адель была в недоумении и слегка раздражена.
Меня поразило, как спокойно Вулф ступал на тонкий лед, крайне близко подходя к запрещенной теме убийства.
– Не понимаю, к чему вы клоните, – добавила Адель.
– И я тоже не понимаю, – поддержал судья Арнольд. – Впрочем, возможно, у вас уже стало привычкой спрашивать людей, где они были в момент
насильственной смерти. – Он ехидно улыбнулся. – Почему бы тогда не допросить остальных?
– Это как раз то, что я собираюсь сделать, – невозмутимо сказал Вулф. – Я хотел бы знать, почему Майон решил покончить с собой, так как данный
факт может повлиять на то заключение, которое я представлю его вдове. Насколько я помню, двое или трое из вас отметили, что к концу встречи
Майон выглядел очень усталым, но не сердитым и не унылым. Я не сомневаюсь, что он совершил самоубийство. Полицию в таких вещах вокруг пальца не
обведешь. Но возникает вопрос – почему?
– Вам едва ли удастся понять, что ощущает певец, особенно такой великий артист, каким был Майон, когда не может издать ни единого звука, когда
он даже говорить способен только вполголоса или шепотом, – произнесла Адель Босли. – Это ужасно!
– Вы ведь никогда не были с ним знакомы, – подхватил Руперт Гроув. – Однажды на репетиции я видел, как он пел, словно ангел, а потом выбежал из
зала в слезах, потому что решил, будто смазал конец. Еще секунду назад он был на небесах – и вот уже грянулся об землю.
Вулф засопел.
– Тем не менее, – произнес он, – все, что было сказано мистеру Майону кем либо в течение двух часов, предшествовавших его самоубийству, имеет
прямое отношение к проводимому мной по поручению миссис Майон расследованию.