- То есть такое вытворял, что даже друзья от него отвернулись?
- Друзья его оказались вероломными людьми, они обманули и предали его.
- По-моему, у него есть и верные друзья - преданная сестра и с полдюжины племянников и племянниц.
Миссис Пенимен целую минуту молчала.
- Племянники и племянницы - еще дети, а сестра его - не очень приятная женщина.
- Надеюсь, это не он представил ее тебе в таком свете, - сказал доктор. - Мне говорили, что он живет на ее счет.
- Живет на ее счет?
- Живет с ее семьей, а сам бездельничает - то есть практически живет на ее счет.
- Он ищет должность, притом весьма усердно, - сказала миссис Пенимен. И надеется найти со дня на день.
- Совершенно верно. И ищет ее здесь - в нашей гостиной. Должность мужа при слабохарактерной жене с хорошим капиталом ему бы отлично подошла!
Если до этой реплики доктора миссис Пенимен была настроена благодушно, то теперь она не на шутку рассердилась. Она решительно поднялась и на мгновение застыла, глядя на своего брата.
- Дорогой Остин, - проговорила она, - ты глубоко заблуждаешься, если считаешь Кэтрин слабохарактерной!
Сказав так, она величественно выплыла из комнаты.
9
Семейство с Вашингтонской площади имело обыкновение по воскресеньям отправляться к миссис Олмонд и проводить у нее весь вечер. Отправились они к ней и в первое воскресенье после разговора, который я только что пересказал; в ходе этого вечера доктор Слоупер был вынужден удалиться в библиотеку, чтобы обсудить с зятем кое-какие дела. Доктор отсутствовал минут двадцать, а вернувшись в гостиную, увидел, что за это время к обществу его родных, оживленному присутствием нескольких друзей дома, присоединился Морис Таунзенд, который, не теряя времени, расположился на козетке подле Кэтрин. В просторной зале, полной говора и смеха, гости сидели и стояли отдельными группами, и наши молодые люди могли, не привлекая к себе внимания, предаваться, как выразился про себя доктор, дружеской беседе. Впрочем, доктор тотчас понял, что дочь заметила его взгляд и сильно смущена. Кэтрин сидела неподвижно, опустив глаза на свой раскрытый веер; лицо ее заливал румянец, и вся она съежилась, словно признавая за собой вину и пытаясь казаться меньше, дабы умалить нескромность своего поведения.
Доктор даже пожалел ее. Держаться вызывающе бедная Кэтрин не умела природа не наделила ее дерзостью; видя, как отец с неодобрением взирает на ее собеседника, Кэтрин думала, что кажется отцу упрямой, и это только расстраивало ее. Доктор проникся к ней сочувствием и даже отвернулся, не желая смущать дочь своим вниманием. Доктор Слоупер был проницательным человеком и сумел верно и даже тонко описать для себя состояние Кэтрин: "Некрасивой и скучной девице должно быть чертовски приятно, когда этакий красавец сидит подле нее и шепчет, что готов служить ей, - или сей кавалер нашептывает что-то иное? Разумеется, ей это по душе; я же в ее глазах жестокий тиран. Да, именно так она и думает, хотя боится себе в этом признаться - характера не хватает. Бедняжка! Она ведь, пожалуй, вступается за меня, когда Таунзенд меня поносит!"
Подумав так, он вдруг ясно увидел, сколь естествен конфликт между взглядами отца и влюбленной дочери, и сказал себе, что, может быть, он все же слишком нетерпимо отнесся к ухаживаниям молодого человека и бьет тревогу раньше времени. Не следовало осуждать Мориса Таунзенда, не выслушав его. Меньше всего доктору хотелось относиться к молодым людям нетерпимо; ему претило такое отношение - от него, по мнению доктора, и происходили почти все человеческие несчастья и разочарования. Доктор даже мельком подумал, а не кажется ли он смешным этому неглупому молодому человеку, который, по-видимому, весьма тонко подмечает всякого рода несообразности.
Прошло четверть часа, и Кэтрин освободилась от своего кавалера: Таунзенд стоял теперь возле камина и разговаривал с миссис Олмонд.
"Испытаем его еще раз", - решил доктор. Он подошел к беседующим и сделал сестре знак оставить его наедине с молодым человеком. И вот миссис Олмонд отошла; Морис с улыбкой смотрел на доктора, и в его приветливом взгляде не было ни тени смущения.
"Поразительная самоуверенность!" - подумал доктор, а вслух сказал:
- Я слышал, вы ищете должность?
- О, я не взял бы на себя смелость выразиться столь определенно, сказал Морис Таунзенд. - Должность - это уж очень важно звучит. Я бы просто хотел найти какое-нибудь скромное место, какой-нибудь пристойный заработок.
- Какого рода место вы бы предпочли?
- То есть что я умею делать? К сожалению, почти ничего. Как говорят герои мелодрам, единственное, что я могу предложить, это пара честных рук.
- Вы чересчур скромны, - сказал доктор. - В дополнение к паре честных рук у вас есть еще и острый ум. Я ничего о вас не знаю, кроме того, что вижу сам; а по вашему лицу я вижу, что вы - человек незаурядного ума.
- М-да... - протянул Таунзенд. - Право не знаю, что на это сказать. Так вы мне советуете не отчаиваться?
И он многозначительно посмотрел на своего собеседника, словно намекая, что в вопросе заключен двойной смысл. Доктор заметил его взгляд и, прежде чем ответить, на секунду задумался.
- Мне было бы крайне неприятно услышать, что здоровый, жизнерадостный молодой человек почему-либо приходит в отчаянье. Не преуспев в одном деле, он всегда может испробовать себя в другом. Добавлю только, что надо благоразумно избирать себе поприще.
- Вот именно - благоразумно, - подтвердил Морис Таунзенд. - Раньше я был неблагоразумен, но, я думаю, с этим покончено. Теперь я остепенился.
Он помолчал, глядя на свои безупречно начищенные ботинки. Затем поднял глаза и, улыбаясь, поинтересовался:
- Быть может, вы намеревались оказать мне любезность и предложить что-нибудь?
"Черт бы побрал этого нахала!" - воскликнул про себя доктор. Однако он тут же напомнил себе, что первым затронул щекотливую тему и его слова могли быть истолкованы как обещание помочь.
- Сейчас мне нечего вам предложить, - ответил он наконец. - Я просто хотел сказать, что буду иметь вас в виду. Иной раз случайно узнаешь о разных вакансиях. Например, согласились бы вы покинуть Нью-Йорк, уехать куда-нибудь?
- К сожалению, это невозможно. Если мне и суждено найти свое счастье, то только здесь, в Нью-Йорке. Ведь у меня тут родня, - продолжал Морис Таунзенд, - и я не могу оставить ее на произвол судьбы. У меня здесь сестра - вдова, для которой я очень много значу, а между тем мы долгое время были разлучены. Мне было бы очень тяжело сказать сестре, что я ее покидаю. Как-никак я для нее опора.
- Это хорошо. Родственные чувства - это очень хорошо, - сказал доктор Слоупер. - Мне часто кажется, что нью-йоркцы их растеряли. По-моему, я слышал о вашей сестре.
- Возможно, хотя маловероятно. Она живет очень тихо, уединенно.
- Тихо? - усмехнулся доктор. - И это когда в доме целая ватага ребятишек?
- О да, мои племянницы и племянники! О них-то я и говорил: я помогаю их воспитывать, - сказал Морис Таунзенд. - Я у них вроде домашнего учителя. Даю им уроки.
- Это, повторяю, очень хорошо. Но так карьеры не сделаешь.
- Да, состояния на этом не наживешь! - согласился молодой человек.
- Совсем не надо направлять все свои помыслы на то, чтобы нажить состояние, - сказал доктор. - Но, поверьте, я не забуду о вас. Во всяком случае, постараюсь не терять вас из виду!
- А если я почувствую, что начинаю отчаиваться, я, пожалуй, позволю себе напомнить вам о вашем обещании! - отозвался Морис, говоря чуть громче, чем раньше, и с ослепительной улыбкой глядя, как собеседник отходит от него.
Прежде чем уйти, доктор переговорил с миссис Олмонд.