Я их, признаться, не смотрел. Не смог себя заставить. Но мне нужен человек, который мог бы заглянуть в этот конверт и дать мне отчет о его содержимом. Возможно, в этих снимках нет ничего особенно интересного, но я должен знать мнение по этому поводу компетентного человека. Видите ли, доктор, расследование, которое тридцать лет назад проводили эти два парня... Короче говоря, у меня сложилось впечатление, что они себя не слишком утруждали этим делом и расследования, по существу, не было.
– Сомневаюсь, что это хорошая идея, Гарри, – покачала головой Хинойос. – И потом, почему вы выбрали именно меня?
– Потому что вы знаете, чем я занимаюсь. Кроме того, я вам доверяю. Сомневаюсь, что в этом деле я могу довериться кому-то, кроме вас.
– Вы обратились бы ко мне, если бы знали, что я не связана моральными обязательствами по отношению к вашей особе, а следовательно, могу рассказать об этом другим людям?
Босх пристально на нее посмотрел.
– Не знаю, – наконец произнес он.
– Я так и думала.
Она передвинула конверт на край стола:
– Давайте отложим это на некоторое время и вернемся к нашему сеансу. Мне необходимо обдумать этот вопрос.
– И все же возьмите эти снимки. Можете не давать по ним экспертного заключения. Просто взгляните, хорошо? Я хочу знать, что вы почувствуете, когда их увидите. Как психиатр и как женщина.
– Хорошо, я взгляну на них.
– О чем вы хотели бы поговорить сегодня?
– О том, что было не так с этим расследованием.
– Это профессиональный вопрос? Или вам просто любопытно?
– В связи с этим делом меня прежде всего интересуете вы. Скажу честно: вы меня беспокоите. Это расследование может быть для вас опасным – и в физическом, так сказать, плане, и в психическом. Ведь вы, насколько я понимаю, собираетесь сунуть нос в дела весьма могущественных людей. А меня поставили перед свершившимся фактом, в результате чего я оказалась в двойственном положении. Я знаю, чем вы занимаетесь, но почти не имею возможности вас остановить. Боюсь, вы меня обдурили.
– Я обдурил вас?
– Вы втянули меня во все это. Готова спорить на что угодно, что вы собирались показать мне эти снимки с той минуты, как рассказали об этом деле.
– Вы правы. Я действительно хотел показать вам эти снимки. Но не собирался вас обманывать. Я думал, что могу здесь говорить обо всем. Разве не вы сами мне об этом сказали?
– Хорошо. Положим, вы не ставили своей целью меня обмануть. Просто повели за собой, как козу на веревочке. Но я должна была это предвидеть. Выходит, сама виновата. Что ж, давайте двигаться дальше. Я хочу поговорить об эмоциональном аспекте того, что вы делаете. Хочу понять, почему для вас так важно найти убийцу через столько лет.
– Мне кажется, это очевидно.
– Я хочу, чтобы это было очевидным и для меня тоже.
– Я не могу облечь это в слова. Знаю только, что после смерти матери в моей жизни все изменилось. Мне, конечно, неизвестно, как обстояли бы мои дела, если бы ее у меня не отняли, но... с тех пор все, абсолютно все переменилось.
– Вы понимаете, что говорите и что это значит? Хотите вы этого или нет, но вы делите свою жизнь на две части. В первой части всегда присутствует ваша мать, и все, что с этим связано, вам представляется счастьем, хотя, я уверена, этот элемент человеческого бытия присутствовал в вашем тогдашнем существовании далеко не всегда. Вторая часть – жизнь без нее. Эта часть, как вам кажется, не оправдала ваших ожиданий, сложилась иначе, чем вам того хотелось, – иными словами, не удалась. Полагаю, вы долгое время были несчастливы, возможно, даже все это время. Романтические отношения, которые у вас недавно закончились, привнесли в вашу жизнь немного тепла и света, но, похоже, вы всегда были и остаетесь несчастным человеком.
Она выдержала недолгую паузу, но Босх смолчал. Знал, что она еще не закончила.
– Возможно, психологические травмы последних лет, которые перенесли и вы, и общество в целом, заставили вас заново пересмотреть и оценить свою жизнь. И я в этой связи опасаюсь, что вы – подсознательно или нет – решили, так сказать, вернуться в прошлое. Поверили, что вашу неудавшуюся жизнь можно исправить, восстановив справедливость по отношению к вашей матери, в частности, раскрыв дело о ее убийстве. Но тут, на мой взгляд, возникает проблема. Как бы ни сложилось затеянное вами расследование, оно не способно изменить настоящее, то есть ваше нынешнее существование.
– Вы хотите сказать, что я не должен взваливать на прошлое вину за то, кем стал теперь?
– Нет, Гарри. Я просто пытаюсь объяснить, что вы представляете собой некую сумму, состоящую из многих частей, а отнюдь не из одной-единственной части. Это как игра в домино. Чтобы вы оказались в нынешнем положении, должны были совпасть комбинации чисел нескольких костяшек. Вы же не можете сказать, как сложится игра, на основании первой попавшей вам в руки костяшки?
– Значит, по-вашему, я должен оставить расследование? Бросить его посередине?
– Этого я не говорила. Но с трудом себе представляю, какую пользу для вашего нынешнего эмоционального состояния можно извлечь из затеянного вами расследования. Если честно, я считаю, что это может принести вам больше вреда, чем пользы. Скажите, есть смысл при таких обстоятельствах продолжать это дело?
Босх поднялся и подошел к окну. Он смотрел перед собой пустыми глазами, чувствуя лишь тепло заходящего солнца.
– Я не знаю, есть ли в этом смысл с точки зрения психологической науки, – сказал он, не глядя на доктора Хинойос. – Но для меня, как для конкретной человеческой личности, в этом есть большой смысл. Более того, я почувствовал... не знаю, как это выразить, какое подобрать слово... Скажем так, мне стало стыдно. Да, стыдно – потому что не взялся за это дело гораздо раньше. Год проходил за годом, а я ничего не делал. И тогда у меня появилось чувство, что я тем самым предаю память о ней... предаю себя.
– Это я пони...
– Помните, что я сказал вам в первый день? Что все важны – или никто не важен. Ну так вот: долгое время смерть моей матери ни для кого не была важна. Ни для этого управления, ни для общества, ни даже для меня самого. К сожалению, я вынужден это признать – ни даже для меня самого. Когда несколько дней назад я открыл эту папку, то вдруг понял, что дело о ее убийстве просто-напросто похоронили. Подобно тому, как я похоронил ее в своем сердце, примирившись и с ее смертью, и с тем, что ее убили... Дело о ее убийстве положили под сукно по той именно причине, что и при жизни с ней не больно-то считались. И когда я осознал, как долго сам не придавал значения этому делу, мне захотелось... ну, не знаю... закрыть лицо руками, возмутиться, зарыдать... Что-то вроде этого.
Он замолчал, не в силах облечь в слова обуревавшие его чувства. Посмотрев в окно, он вдруг заметил, что утки, висевшие прежде в витрине мясной лавки, исчезли.
– Знаете что? – Он по-прежнему старался не смотреть на нее. – Она, конечно, была женщиной для развлечений и все такое, но я подчас думаю, что ее не заслуживал... Зато сполна заслужил все то, что выпало на мою долю.
Он снова замолчал, продолжая все так же стоять у окна и не глядя на доктора Хинойос. Тогда заговорила она сама:
– Возможно, в этот момент мне следовало сказать вам, что вы слишком к себе суровы. Но вряд ли это поможет.
– Точно. Не поможет.
– Может, вы вернетесь к столу и присядете?
Когда Босх садился, их глаза встретились. Первой заговорила Хинойос:
– Хочу вам заметить, что вы все путаете. Ставите телегу впереди лошади, ну и так далее.