Вообще-то срамота, и признаваться в этом стыдно - машину водить умею, заправить могу, протереть, а дальше - тундра в двенадцать часов ночи... Меня еще Петя ругал. Ну остановилась машина, я на стартер - никакого впечатления. Что делать? Вылезла под дождик и голосую. Машин на шоссе полно, и все мимо. Кому охота мокнуть? Я даже психовать начала. Ребята дома с ума сойдут - куда мать девалась, и позвонить неоткуда. Тут останавливается автобус, выходят люди. Ежатся. И он появился...
- Он - это я, - усмехается Валерий Васильевич.
- Но я же не знала, как тебя зовут. Подходит и спрашивает: "Не могу ли, дамочка, быть вам чем-нибудь полезен?"
- Положим, "дамочка" я не говорил, спросил: "Помочь надо?"
- Ну может, и не говорил "дамочка", все равно ты мне активно не понравился. Но делать нечего. Говорю: "Если вы понимаете в автомобиле, помогите".
- А сама была уверена, что я ни черта не смыслю, а просто вяжусь?
- Ты и вязался! Что, неправда? Правда! Командует мне: "Откройте капот!" Открыла. "Нажмите на стартер!" Нажала. Спрашивает: "Насос есть?" "Ну, - подумала я, - специалист! Насос ему нужен!" Говорю: "Должен быть в багажнике". - "Откройте багажник". Короче говоря, что-то он в моторе продул...
- Не что-то, а бензопровод! Подачи у тебя не было.
- Значит, продул и говорит: "Запускайте". - "И запустится?" спрашиваю. А он: "Обязательно, куда ему деваться". И запустился. "Заплатить, - думаю, - надо и как-то неудобно деньги предлагать". Но все-таки полезла в сумку. Он увидел и спрашивает: "Интересно, сколько же собирается дамочка отвалить?"
- Не говорил я "дамочка", никогда я этого слова не произношу...
- И сколько я тебе заплатить собираюсь, тоже не спрашивал?
- Спрашивал. Это было.
- Я говорю: "Теперь, насколько я знаю, цена стандартная - на бутылку. Или мало?" И тогда он мне заявляет: "Не мало, но я не пью". - "Как же быть?" - это я у него спросила. А он и говорит: "Может, разрешите пока в машину сесть, а то дождик".
- И тут уж Галина Михайловна точно решила, что я обольститель и мелкий жуир. Однако не пустить в машину было неловко - дождь правда шел. Пустила. А у самой вид взбесившейся королевы...
- Не ври, Валера, я очень спокойно держалась. Только один момент был, когда ты сказал: потрогайте мне лоб...
- Но глазом не моргнула и потрогала.
- А у него, наверное, тридцать девять, весь горел. И я, конечно, спросила, куда его отвезти. И услышала... Что ты сказал?
- А что? Все, как на самом деле было, так и сказал: дома у меня больше нет - одна прописка, ехал я в этот поселок, чтобы снять комнату, да не рассчитал сил и теперь даже не знаю...
"Господи, - подумала я, - как все глупо получается. К себе взять его не могу - дети, соседи... ясно. И на улице бросить не могу..."
- В жизни не забуду, как она меня спросила: фамилия, имя, отчество? Я представился и попробовал что-то сострить относительно анкеты. А она строго так говорит: не ломайтесь, Валерий Васильевич. Сейчас я вас отвезу к одной старушке, представлю фронтовым другом, а там посмотрим...
- И ты знаешь, к кому я его свезла? К Шурке.
- К какой Шурке?
- Медсестрой у нас в полку была. Шурка Арефьева, оторва, ругательница, но добрая душа! Помнишь?
Действительно, припоминаю я, была. Некрасивая, много старше нас. Жалостливая и к мужчинам очень даже снисходительная.
- А она разве здесь? - спрашиваю я.
- В Москве. В больнице работает. Одинокая... Вот так мы и нашлись. Все.
- Как все? - очень серьезно спрашивает Валерий Васильевич. - А самое главное что ж не рассказываешь?
- Ну ладно... Завалились мы к Шуре, а та говорит: "Ничего ты мужика подобрала, подлечим, сгодится..."
- Александра Федоровна сразу оценила! А Галина Михайловна еще долго в сомнениях пребывала. И почему решилась...
- Только не хвастай, Валера! Я тебя умоляю.
- А чего хвастать? Когда я на ноги поднялся, Александра Федоровна ультиматум предъявила: или ты его берешь, а то себе оставлю...
- Нарасхват мужчина! Очередь на тебя стояла...
- Повезло тебе, - говорю я и смотрю на Галю.
- Мне? А ему?
- По-моему, нам в самый раз выпить по рюмочке за справедливость и везение, - предлагает Валерий Васильевич, - чисто символически, всерьез тебе, Галка, нельзя, я понимаю.
- За справедливость и за везенье можно, - говорит Галя и достает пузатый графин с какой-то темно-коричневой настойкой.
Мы выпиваем по рюмочке. И Галя спрашивает:
- Ну что, поладили? А то я все время как по ножу ходила. Все-таки, Валера, он, - Галя кивнула в мою сторону, - нашим ведомым был, самый старый друг, ребят с рождения знает. И по первому знакомству нехорошо вы друг на друга смотрели. Или вру?
- Так ведь не каждый раз с первого взгляда получается, - замечает Валерий Васильевич.
Приходит Ирина. Оглядывается и спрашивает:
- Что это у вас такой вид, будто на свадьбе гуляете?
- Тебе не нравится? - спрашиваю я.
- Нравится.
Игоря в тот день я так и не дождался. Уезжая, положил на его стол развернутый сталинградский лист. Сказал Ирине:
- Если спросит, откуда карта, скажи, что я оставил.
- А это отец написал?
- Да.
- Вам?
- Мне.
- "Человек должен стремиться вдаль", - читает Ирина. И молчит.
К вечеру подморозило, и асфальт сделался сухим, светло-серым. Я люблю пустынные улицы моего города, особенно в поздний час, когда идешь и слышишь собственные шаги. Идешь, и вдруг начинает казаться, что рядом с тобой шагает время...
Приближаюсь к Самотеке. Это район нашего с Пепе детства. Здесь в кривых старых переулках мы гоняли мяч, лазили на крыши сараев, дрались и строили первые планы. Сколько лет минуло? Целая жизнь, можно сказать, прошла. И всегда мне казалось, похожего на Пепе человека быть не может. Лучше, хуже сколько угодно, но такого, чтобы я сказал: он похож на Пепе, нет! И вдруг, словно в голову ударяет, а ведь Карич удивительно напоминает Петелина. Не лицом, не манерой держаться, а чем-то куда более существенным, глубинным. Я даже останавливаюсь, будто хочу услышать ответ в шелесте еще голых деревьев Цветного бульвара; они должны помнить Пепе...
Человек - сложная система, но все равно и люди, как всякая система, должны укладываться в какие-то условные координаты: честный - нечестный, смелый - трусливый, щедрый - жадный, осторожный - рисковый, открытый замкнутый, умный - глупый, добрый - злой...
И укладываем, стараемся, подгоняем и ставим отметки: честности - на четверку, смелости - на тройку, щедрости - на пять с плюсом, ума - на тройку... и тщимся вывести средний балл - хороший, вполне приличный, так себе... Жаль, что, ставя отметки людям, мы чаще всего забываем оценить отношение к труду. А в этом отношении, я совершенно уверен, ключ от главной тайны каждого - надежный ты или нет?
Когда-то Пепе был слесаренком, потом стал летчиком истребительной авиации, позже поднялся в летчики-испытатели. И всегда он оставался р а б о т н и к о м, всегда труд для него был не только обязанностью, но радостью, необходимостью, гордостью. И в этом они похожи - Пепе и Валерий Васильевич...
Тихо. Прохладно. Сухо щелкают шаги по светло-серому пустынному асфальту. И время будто шагает рядом, безостановочное, неутомимое время. Один современный писатель назвал Москву добрым городом, кажется, это лучшая строчка из великого множества опубликованных им строк.
И снова я думаю об Игоре.
Только труд убеждает. Лучше всех слов... Труд может совершить и изменить все... Но как сказать об этом Гале, Валерию Васильевичу, Игорю?
Вот Пепе я бы не задумываясь выложил:
- Отдай, Петька, своего красавчика в руки хорошего мастера, и через год он станет человеком!
Пепе понял бы и, уверен, согласился со мной.