— Вы можете идти! — отрезала я.
— Но вы…
— Уходите, мсье Лозанский! Немедленно!.. Мадам Кампан, войдите сюда, пожалуйста!
Она была там. Я знала это наверняка.
Герцогу Лозанскому оставалось только одно: поклониться и выйти.
Я сказала мадам Кампан:
— Этот человек никогда больше не переступит моего порога.
Я дрожала от страха и была одновременно рассержена и встревожена, потому что знала, что в известной степени сама виновата в случившемся, точнее, виновато мое кокетство. Надо же было быть настолько глупой, чтобы украсить этим пером свою прическу! Но почему эти люди все так превратно поняли, ведь я просто хотела немного развлечься?
Герцог Лозанский так никогда и не простил мне этого, потому что действительно испытывал ко мне сильные чувства. Что ж, ему не удалось стать моим любовником, зато удалось стать моим врагом, причем в те годы, когда я так нуждалась в друзьях!
Это было время, когда я страстно желала сбежать от жизни при дворе. Мой любимый Малый Трианон! Он ждал меня, чтобы радушно принять под своей крышей. Но иногда я чувствовала желание оказаться где-нибудь далеко. Мне так хотелось уехать куда-нибудь в своей коляске и побыть одной. Такое желание было довольно необычным для меня. Но, даже когда я выезжала, мне никак не удавалось побыть в одиночестве. При моих неофициальных поездках все равно приходилось соблюдать церемонии: со мной обязательно должны были ехать кучер и форейторы.
Однажды мы проезжали через деревню, и я любовалась играющими детьми, этими прекрасными созданиями, которые была бы так счастлива назвать своими. Вдруг какой-то малыш выбежал из домика и чуть не попал под копыта лошадей. Я закричала, и кучер резко остановил карету. Маленький мальчик лежал, распростершись на дороге.
— Он ранен? — встревоженно спросила я, высунувшись из кареты.
Когда один из форейторов поднял ребенка, тот пронзительно закричал.
Он яростно брыкался, и форейтор сказал с усмешкой:
— Не думаю, что ему очень больно, Ваше Величество! Он просто испуган.
— Принесите его сюда!
Ребенка принесли ко мне. Одежда его была старая, но довольно чистая. Как только я взяла малыша на руки, тот сразу же перестал плакать и уставился на меня в изумлении. У него были большие голубые глаза и светлые вьющиеся волосы. Он был похож на маленького херувима.
— Ты ведь не ушибся, милый? Тебе нечего бояться! — сказала я.
Из домика вышла женщина. Двое детей, по возрасту старше этого мальчика, бежали за ней, и я мельком увидела их.
— Сынок… — начала женщина и вдруг с удивлением взглянула на меня. Я не была уверена, что она поняла, кто я такая.
— Жак, что ты делаешь?
Малыш, сидевший у меня на коленях, отвернулся от нее и прильнул ко мне. Тогда я решилась. Он мой! Само провидение послало мне его!
Я поманила к себе женщину, и она приблизилась к карете.
— Вы его мать? — спросила я.
— Нет, мадам! Я — его бабушка. Его мать — моя дочь — умерла прошлой зимой. Она оставила у меня на руках пятерых детей.
Я ликовала. «У меня на руках!» Это о многом говорило.
— Я возьму маленького Жака, усыновлю его и воспитаю как собственного сына.
— Он самый непослушный из всех. Может быть, лучше кого-то другого из детей?..
— Он мой! — сказала я, чувствуя, что уже полюбила его. — Отдайте его мне, и вы никогда не раскаетесь в этом.
— Мадам… вы…
— Я — королева!..
Она сделала мне неуклюжий реверанс, а я прибавила:
— Я вознагражу вас!
Мои глаза наполнились слезами при виде ее благодарности. Как и моему мужу, мне доставляло удовольствие помогать бедным, если я узнавала об их тяжелой жизни.
— А этот малыш будет для меня как мой собственный ребенок!
Мальчик вдруг сел и заплакал.
— Мне не нужна королева! Мне нужна Марианна!
— Это его сестра, мадам, — пояснила бабушка. — Он очень своенравный и может даже убежать от вас.
Я поцеловала малыша.
— Только не от меня!
Но мальчуган тут же попытался вывернуться. Я сделала знак мадам Кампан узнать имя этой женщины и напомнить мне потом, что надо сделать еще кое-что. Потом я отдала приказ возвращаться во дворец.
Маленький Жак всю дорогу брыкался и кричал, что хочет к Марианне и к своему брату Луи. Это был очень живой мальчишка.
— Ты даже не знаешь, мой милый, — сказала я ему, — какой это счастливый день для тебя, да и для меня тоже.
Я рассказала ему, какие игрушки ждут его во дворце. У него будет даже собственный маленький пони! Что он думает обо всем этом? Малыш внимательно выслушал меня и твердо сказал:
— Хочу к Марианне!
— Он преданный мальчишка, его не подкупишь! — сказала я и нежно обняла мальчугана, после чего тот стал крутиться еще сильнее. Его маленькая шерстяная шапочка упала, и я была еще больше очарована им, потому что без нее он был еще прелестнее. Я подумала, как восхитительно он будет выглядеть в одежде, которую я подберу для него. Мы скоро выбросим эти старые одежки и эти маленькие деревянные башмачки.
Когда мы приехали во дворец, все удивились, увидев, что я держу за руку маленького крестьянского мальчика. Маленький Жак был очень смущен от всего, что увидел, и продолжал плакать.
«Последняя глупость королевы» — вот как они это называли. Но мне это было безразлично. Наконец-то у меня был ребенок, пусть даже не от моей собственной плоти и крови! Я сразу же нашла для него няню. Ею стала жена одного из моих слуг. У нее были свои собственные дети, и мне было доподлинно известно, что она хорошая мать. Я отдала распоряжение, чтобы его одели в подходящую одежду, так как в его жизни начался новый этап. Затем с помощью мадам Кампан я устроила так, чтобы можно было послать в школу братьев и сестер моего милого малыша.
Это были самые счастливые дни за долгий промежуток времени. Когда я увидела моего малыша в белом платьице, отделанном кружевом, с розовым шарфиком, отороченным серебряной каймой, в маленькой шапочке, украшенной перьями, я подумала, что это самое прелестное создание, которое мне приходилось видеть.
Я обняла его и расплакалась. На этот раз малыш уже не протестовал. Он поднял к моему лицу свои удивленные глаза, самые прекрасные голубые глаза, какие я когда-либо видела, и назвал меня «maman»[83].
Я назвала его Арманом. На самом деле это была его фамилия, но мне такое имя казалось более подходящим для жизни при дворе, чем Жак. Каждое утро его приводили ко мне. Мы сидели вместе на моей кровати до тех пор, пока мне не приходилось вставать. Мы вместе завтракали, а иногда и обедали. К нам присоединялся король. Он очень полюбил маленького Армана.
Я была единственной, кто мог усмирить его своенравие. Ему нравилось сидеть у меня на кровати и играть перьями и украшениями моей прически. Когда я была особенно нарядно одета для бала или банкета, то шла к нему, чтобы показаться.
Если я любила его, то и он тоже любил меня, хотя мне не приходило в голову, что этот ребенок может быть способен на глубокие чувства — быть может, даже более глубокие, чем мои собственные.
Никто не сомневался в том, что отношения между моим мужем и мною неудовлетворительные. Хотя он проявлял по отношению ко мне только доброту и заботу, было очевидно, что он предпочитает моему обществу общество других людей. Он проводил больше времени с Гаменом, чем со мной. Я абсолютно не участвовала в политике. Луи позволял мне тратить большие суммы на наряды и прочие причуды, часто оплачивал мои долги. В то же время, казалось, сам он проявлял бережливость, чтобы уравновесить мою расточительность. Он даже позволил мне ввести в наш семейный круг крестьянского ребенка. Однако он ясно показал, что, каким бы снисходительным по отношению ко мне он ни был, он все же не собирался позволять мне вмешиваться в политические проблемы.
Беспокойство, которое испытывали моя матушка, Мерси, Вермон и Каунитц, было очевидным. У моей матушки в Европе были враги, главным из которых считался Фредерик Прусский, известный многим людям как Великий, а моей матушке — как чудовище.
Фредерик повсюду имел своих шпионов и был хорошо информирован о том, что король не способен выполнять свои супружеские обязанности. Ему в голову пришла мысль, что опытная женщина сможет достичь того, что не удалось легкомысленной юной девушке. На роль такой женщины была выбрана хорошо известная актриса Французской комедии Луиза Конта, которая была не просто красивой, но к тому же наделена чувствительностью, понятливостью и огромным очарованием. Ее внимания добивались многие знатные люди.
Фредерик Великий не сомневался, что такая любовница сможет очень во многом помочь королю. В любом случае стоило попытаться. Но, прежде чем поощрять эту связь, нужно было удостовериться, что прелестная Конта будет другом Пруссии.
Благодаря бдительности Вермона и Мерси я была в курсе плетущихся интриг, но не имела ни малейшего понятия о том, что может из всего этого получиться. Только в одном я была уверена: мой муж никогда не изменит мне.
Однако Мерси вскоре написал обо всем матушке. Какое волнение это, должно быть, вызвало в Хофбурге! Я представляла себе, какие совещания проходили между Иосифом и матушкой. Иосиф к тому времени стал еще более напыщенным, чем прежде, и, будучи главой семейства, полагал, что его обязанностью является наказывать членов своей семьи и поддерживать в ней порядок.
Он посетил Неаполь, чтобы увидеться с Каролиной. Ее поведение не понравилось ему. Бедная Каролина! Что годы сделали с ней! Она устраивала в Неаполе скандалы с мужем, которого терпеть не могла. У Иосифа было много поводов, чтобы прочитать ей нотацию. Оправданием Каролине могло послужить лишь то, что она никогда не вступала в интимную связь с любовником до тех пор, пока не становилась беременной от собственного мужа. Как будто до тех пор, пока она обеспечивала законное право престолонаследия, все остальное не имело значения! Мария Амалия устраивала постоянные скандалы в Праге с тех пор, как появилась там. А здесь, во Франции, была я, и взоры всего мира были устремлены на меня. Возможно, я была легкомысленной и расточительной, зато, по крайней мере, хранила верность своему мужу, несмотря на то, что молва обвиняла меня в сотнях непристойных поступков.
И вот теперь появилась угроза того, что мое место в сердце мужа окажется занятым блестящей и привлекательной актрисой, которая будет вечно благодарна величайшему врагу моей матушки Фредерику Прусскому за то, что тот помог ей возвыситься до такого высокого положения.
Нужно было действовать наверняка и задолго до того, как все это произойдет.
Поэтому было решено, что мой брат Иосиф должен поехать в Версаль, чтобы уяснить себе истинное положение дел и выяснить, что можно сделать.
Визит императора
Ищешь ли ты возможности? Отвечаешь ли ты искренне на любовь, которую выказывает тебе король? Может быть, ты холодна или рассеянна, когда он ласкает тебя? Не кажешься ли ты скучающей или испытывающий отвращение? Если это так, можно ли ожидать, что мужчина с холодным темпераментом будет проявлять инициативу и любить тебя со страстью?
По правде говоря, я дрожу за твое счастье. В конце концов, я не думаю, что дела могут вечно продолжаться так, как они обстоят сейчас.
…Революция будет жестокой, и, может быть, ты сама сделаешь ее такой.
Из наставлений императора Иосифа Марии Антуанетте
Я достигла того счастья, которое имеет величайшее значение во всей моей жизни… Наши брачные отношения полностью осуществились. Вчера попытка повторилась и была даже более успешной, чем в первый раз… Не думаю, что уже беременна, но у меня есть надежда на то, что я могу забеременеть в любой момент.
Мария Антуанетта — Марии Терезии
Надеюсь, что в следующем году я непременно подарю тебе племянника или племянницу… Именно тебе мы обязаны этим счастьем!
Людовик XVI — императору Иосифу
До меня дошло известие о том, что в Париж прибыл мой брат. Он остановился в австрийском посольстве. Его принимал Мерси. Интересно, что рассказывает Мерси моему брату обо мне в данный момент, думала я. Едва ли это может быть что-то лестное для меня. Я вспомнила обо всех укоризненных письмах, которые получала из Вены. Ничто не могло быть тайной для моего брата, императора Австрии, который правил страной вместе с моей матушкой.
В последний раз я видела его, когда прощалась с моим родным домом. Тогда он проехал со мной первый этап моего путешествия. Помню, как я зевала от скуки, слушая его слова о моей счастливой судьбе и о том, как много лошадей должны были везти меня во время моего путешествия. Тогда я не была огорчена, прощаясь с Иосифом. Но сейчас я чувствовала одновременно и восторг, и озабоченность от перспективы увидеться с одним из членов моей родной семьи.
Иосиф предупредил, что не должно быть никакой суеты и никаких церемоний по случаю его приезда. Он путешествовал не как император Австрии, а как граф Фалькенштайн, и приехал в посольство в открытом экипаже под проливным дождем. Этого, конечно, не следовало делать. Он мог бы приехать со всей подобающей ему помпой.
Я догадалась, что он будет читать мне нотации по поводу моей расточительности, потому что именно этот недостаток особенно осуждал, поскольку сам славился спартанским образом жизни. Иосиф всегда хотел быть правителем, главной заботой которого является улучшение положения своего народа. Он любил путешествовать инкогнито среди народа и творить добро втихомолку. Однако злонамеренные люди утверждали, что, хотя он некоторое время оставался инкогнито, потом, в кульминационный момент своих похождений, он любил неожиданно открывать, кто он такой. В таких случаях он будто бы заранее договаривался с каким-нибудь человеком, чтобы тот раскрыл его тайну и Иосиф мог заявить с драматическим видом: «Да, я — император!»
Я отказывалась верить этому, считая подобные слухи злонамеренными сплетнями. Но, когда визит Иосифа подошел к концу, я уже не была так уверена в своем мнении. На самом деле для него было крайне неудобно приезжать инкогнито. Почему он непременно должен был остановиться в посольстве? Он сказал, что во время своего визита в Версаль у него нет намерения останавливаться во дворце или в Трианоне. Для него должны были найти в городе две меблированные комнаты, потому что он желал, чтобы с ним обращались не как с императором Австрии, а как с обычным гражданином.
Сегодня, думала я, наступит этот день — день нашей встречи.
Я была в своей туалетной комнате. Мои волосы были распущены по плечам, потому что упряжка из шести лошадей мсье Леонара еще не пронеслась с грохотом по дороге из Парижа в Версаль. Вдруг я услышала во внутреннем дворе стук лошадиных копыт. Время было половина десятого, и я почти не обратила на это внимания, поэтому была очень удивлена, когда мне доложили, что за дверью находится аббат Вермон вместе с приехавшим ко мне посетителем. Этот посетитель не стал ждать, пока о нем доложат, и бесцеремонно ворвался ко мне.
— Это… это же действительно мой брат Иосиф! — вырвалось у меня.
И я забыла обо всем, кроме того, что это мой брат. Я снова чувствовала себя ребенком, словно мы опять были в Шонбрунне и он собирался отчитать меня за какой-нибудь проступок. Я подбежала к нему, вскинула руки и обняла его. Иосиф тоже был растроган, и, когда он обнимал меня, у него на глазах выступили слезы.
— Моя маленькая сестричка… Моя прелестная маленькая сестричка!
— Ах, Иосиф, как это чудесно — увидеть тебя… Как давно… Я так часто думала о тебе, и о нашей дорогой матушке, и о доме…
Я бессвязно болтала по-немецки, непроизвольно перейдя на свой родной язык.