Она не знала, что побудило его вернуться, и не собиралась спрашивать.
Когда молчание стало невыносимым, Фэнси украдкой взглянула на Сазерленда.
— Что вы думаете о Роберте? Он пожал плечами:
— Я не имею права думать о нем.
Фэнси прикусила губу, задетая его резким тоном.
— Мне бы хотелось знать.
Сазерленд процедил сквозь зубы слова, смысла которых она не знала.
— Как вы сказали?
— Слишком раздражителен.
Определение показалось ей точным, если не исчерпывающим.
— Вы нужны нам, — призналась она.
— Во мне нуждаются и другие.
—Кто?
Он не ответил, лишь подстегнул лошадей, и те поскакали быстрее.
Его слова обдали ее холодом. Значит, его намерение сбежать было вызвано не только мятежным характером и несправедливым приговором?
— Я прошу у вас три года, — в отчаянии она начала торговаться, сбавляя срок, предложенный Джоном. — А потом вы получите одну из лошадей. — Ей было неприятно умолять. Джон потратил на Сазерленда последние деньги. Разве не вправе она ожидать, что каторжник отработает их?
Возможно. Но она знала и то, что для упрямого шотландца были пустым звуком слова о том, чтобы вернуть своим трудом то, что было потрачено на него звонкой монетой. Как же могла она рассчитывать на преданность шотландца, если сама не признавала право одних людей владеть другими?
Ответ пришел быстро: она сделает все, что угодно, ради своей семьи.
На щеке шотландца запульсировала жилка. Он посмотрел на нее и сразу отвел взгляд, сосредоточившись на дороге.
— Я приговорен к четырнадцати годам.
— Я знаю. Но вы нужны мне лишь до тех пор, пока не подрастет Ноэль и не будет помогать мне, и пока мы не сделаем имя своим лошадям.
Сазерленд вновь повернулся к ней, и на этот раз его взгляд был долгим и пристальным. Наконец он почти неохотно произнес:
— Я не могу вам этого обещать.
Фэнси отвернулась, избегая его взгляда и едва сдерживая подступившие слезы. Ей нельзя было показывать перед ним свою слабость.
— Я не могу потерять ферму, — сказала она, злясь на себя за то, что голос предательски дрожит.
Наступило недолгое молчание, которое было прервано неожиданной репликой шотландца.
— Ваша сестра не похожа на вас, — заметил он. Фэнси закашлялась.
— Она наполовину индианка чероки.
Он заработал еще один плюс в свою пользу, когда на его лице она прочла лишь интерес и никакого отвращения.
— Я читал о ваших индейцах, — сказал Йэн.
При упоминании о книгах она почувствовала знакомую жажду знаний. Как прекрасно узнавать из книг о новых странах и народах!
— А здесь живут индейские племена?
— Нет. Их вытеснили отсюда очень давно.
— Тогда как же?..
Вопрос повис в воздухе. Фэнси покосилась на шотландца. Его взгляд не отрывался от дороги, но она уловила любопытство в его голосе, это было ясно как день.
— Наш отец был торговцем. После смерти моей матери он взял в жены индианку. Мы жили в их племени.
— Ваша сестра очень… — он запнулся, подбирая нужное слово, — скромная.
Фэнси начала было рассказывать, что Фортуна не говорит уже почти десять лет, но оборвала себя на полуслове. Она и так уже доверила шотландцу достаточно семейных секретов. Не имеет смысла утомлять его подробностями своей жизни. Он может воспринять это как попытку взвалить на него ее проблемы.
Бросив на спутника настороженный взгляд, она сказала:
— Люди смотрят свысока на… полукровок.
— И на каторжников, — с горечью добавил он.
— Вы не каторжник, — мгновенно возразила Фэнси. — Вы сражались за свою страну.
— Для англичан шотландцы и каторжники — одно и то же.
Его лицо дышало ненавистью, которая была сильнее, чем все страдания, выпавшие на его долю.
Фэнси помолчала. Она не хотела ворошить его воспоминания, но разговор с ним помогал ей отвлечься от мыслей о Джоне.
— А что с вашей семьей?
— Вам это будет неинтересно, — отрезал Сазерленд. — И вас это не касается.
Ей хотелось открыть ему душу, рассказать, что потеряла мать и отца, а теперь мужа. И хотя Фэнси тоже пережила немало горя, она никогда не закрывалась от остального мира, как это делал он. Но потом ей пришла в голову мысль, что у нее всегда был кто-то, о ком нужно было заботиться. Сначала отец, потом Фортуна. А теперь, со смертью Джона, в ней нуждались дети. Она не могла позволить себе замкнуться и упиваться горем.
«Во мне нуждаются и другие», — вспомнила она слова Йэна. Кто же? И почему? И могут ли другие нуждаться в нем больше, чем она?
Ее охватило чувство невыносимого одиночества и отчаяния. Она всегда верила в лучшее. Но сейчас, впервые в жизни, ей приходилось признать, что финал ее истории, возможно, будет не таким уж радостным, как ей рисовалось в мечтах.
* * *
Йэн помог Фэнси Марш похоронить ее мужа под старым дубом.
Он поискал материал для гроба, но вокруг не было ни одной доски, да и инструментов, из которых его можно было соорудить. Поэтому они просто обернули тело Джона Марша простыней. Затем Йэн выкопал глубокую яму для последнего пристанища Джона. За ним наблюдали молчаливые, притихшие дети.
Эта работа заняла несколько часов. Хотя земля в Мэриленде была плодородной, от отсутствия дождей она иссохла и стала похожей на камень. И все же Йэн с жаром взялся за работу, требующую только силы его рук, дающую возможность потренировать ослабевшие мышцы и ни о чем не думать. Он был почти рад боли, пронзавшей отвыкшее от нагрузок тело.
Однажды он поднял глаза и увидел Фэнси Марш, наблюдавшую за ним. Ее глаза были красными от бессонницы или от пролитых в одиночестве слез, а бледное лицо выражало беспокойство. Она обнимала прижавшихся к ней детей, словно пытаясь защитить от невзгод судьбы.
Ее слова о том, что он нужен им, эхом отозвались в его памяти, перекликаясь с призывом думать о Кэти.
Его пальцы крепче сжали лопату. Сквозь грязь клейма каторжника на большом пальце не было видно, но он-то знал, что оно было там. Йэн помнил об этом каждое утро, просыпаясь. Клеймо станет его смертным приговором, если он возвратится в Шотландию. И тем не менее он должен вернуться. Ради Кэти. Он должен найти сестру.
Йэн с еще большим усердием принялся копать землю под грустными и тревожными взглядами детей и Фэнси. Даже верный пес улегся рядом, положив голову на лапы, будто понимал, что на ферму пришла незваная гостья — смерть.
Но Йэну не было дела до страданий обитателей фермы. Его преданность простиралась лишь на собственную семью — вернее, на то, что от нее осталось. А этим людям он ничего не должен. Ничего! Будь проклят Джон Марш! Он бы предпочел быть проданным другому человеку. Любому, лишь бы не ему.
Наконец могила была вырыта, и Йэн выпрыгнул из ямы. Его одежда, руки и лицо были запачканы землей.
Женщина отпустила детей и подошла к нему. Когда она взяла его руки в свои и повернула их ладонями вверх, Йэн заметил сверкнувшие в ее глазах слезы благодарности. Эта женщина была сильной в доме Роберта Марша и перед лицом опасности, но ей была свойственна доброта, которая привлекала его.
В нем вновь проснулось влечение к ней, влечение мужчины к женщине, которое не считалось ни с условностями, ни с приличиями. Внезапно Фэнси отдернула руки и отступила, и Йэн догадался, что и она заметила пробежавшую между ними искру.
— Вымойте руки, — сказала она. — У меня есть лекарства, которые быстро заживляют раны. Вы можете переодеться в одежду моего… в одежду Джона.
Он кивнул и пошел прочь. Он не хотел испытывать желание к ней и не сомневался, что она ничего не испытывает к нему.
Подойдя к колодцу, Йэн наполнил ведро водой, вымыл руки и лицо и выплеснул грязную воду на землю.